Когда с едой было покончено, я посадила обезьяну на землю, а сама, прихватив заранее сорванный стручок, подошла к дереву и повесила его в развилке ветвей. Юла внимательно наблюдала за мной. Показывая на только что повешенный мною стручок, я попросила Юлу принести его. Она незамедлительно встала, направилась к дереву и вернулась, держа стручок во рту и издавая звуки пищевого хрюканья. Потом вручила стручок мне, и я раскрыла его.
Пока она ела, я взяла ветку с единственным оставшимся на ней стручком и закрепила ее в той же развилке. Юла наблюдала за мной. Когда она кончила есть, я нарочно не стала ничего говорить, надеясь, что она без всякого понуждения с моей стороны сама подойдет и сорвет последний стручок. Но она по-прежнему сидела возле меня, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Если не поторопиться, стручок мог достаться Пуху или Бобо. Поэтому я повернулась к Юле, показала на стручок и протянула руку. Она тотчас поднялась, принесла всю ветку и вручила ее мне. Я не знала, что делать. С одной стороны, я хотела, чтобы Юла сорвала плод, с другой — боялась сбить ее с толку — ведь она только что довольно уверенно выполнила мое желание и принесла ветку. Наконец я решила, что могу еще больше смутить ее, если буду каждый раз ставить перед ней новые задачи, и вновь попросила у нее стручок. Она слегка заколебалась, но после того, как я раза два указала ей на него, все же сорвала стручок.
На следующий день мы с Юлой снова пришли на то же место. Я поднесла ее к дереву, посадила на ветку, и, показывая на стручок, протянула руку ладонью вверх. Меня ждало горькое разочарование — Юла даже не пошевелилась. Вместе с ней я взобралась поближе к стручкам и с самого начала повторила вчерашний урок. Юла по-прежнему не реагировала на мои слова. В конце концов мне пришлось потребовать, чтобы она дала мне стручок. Уловив в моем голосе нотки раздражения, Юла внимательно взглянула на меня и крепко прижалась ко мне. Я повторила свою просьбу, на этот раз более мягким тоном. Юла потянулась, схватила стручок и, держа его в руке, уставилась на меня. Я подбодрила ее. Тогда она, словно выйдя из какого-то оцепенения, сорвала стручок и была вознаграждена восторженными похвалами.
Отправив ее на дерево второй раз, я осталась внизу. Юла взобралась туда, где висели стручки, и села на ветку, уставившись на меня и впав в привычное для нее оцепенение. Я начала уговаривать ее, просить, требовать — ничего не помогало. Она по-прежнему тупо смотрела вниз. Тогда я взяла небольшую палку и швырнула в нее. Она испугалась и захныкала. «Сорви стручок, Юла!» — приказала я. Поняв, что она чем-то прогневила своего кумира, Юла разволновалась и стала спускаться. «Не смей!» — рявкнула я. Она замерла на полпути и заскулила. Я тотчас сменила гнев на милость, мой голос смягчился, и Юла перестала скулить. Я снова показала ей на стручок, притворившись, будто начинаю злиться. Она торопливо добралась до него и мгновенно сорвала. Я похвалила ее, и она, громко крича от возбуждения, стала слезать с дерева, зажав стручок во рту.
Целую неделю, прибегая то к уговорам, то к угрозам, я учила Юлу рвать стручки афзелии и наконец добилась своего: Юла стала лазить на дерево без моих понуканий. Правда, по сравнению с Пухом и Бобо она тратила на сбор стручков гораздо больше усилий — срывала зараз только один стручок, в то время как два других шимпанзе намного раньше ее поняли, что, оказавшись на дереве, выгоднее набрать столько плодов, сколько можно унести.
Однако их превосходство было недолгим. Когда это занятие стало для нее обычным делом, она, как Пух с Бобо, принялась собирать по нескольку стручков. Началось это с того, что, сорвав однажды один стручок, Юла случайно обнаружила у себя под носом другой. И теперь, прежде чем спуститься вниз, она стала специально искать второй стручок. Преимущества этого метода были очевидны, и вскоре Юла, слезая с дерева, держала в руках по три-четыре стручка, которые тотчас несла ко мне открывать. С каждым днем Юла становится все более изобретательной и восприимчивой ко всему новому. Я уверена, что в недалеком будущем она научится пользоваться камнем, чтобы самостоятельно разбивать стручки. Даже если этого не случится, плоды афзелии станут для нее существенным источником пищи — как только у Юлы прорежутся постоянные клыки (а это скоро произойдет), она при известной настойчивости сумеет разгрызть твердые стручки.
Однажды вечером мы обнаружили прямо над кроватью Джулиана змею, обвившуюся вокруг бамбукового шеста. Это была одна из разновидностей кобры, достигавшая в длину более метра. Джулиан принес мачете и, пока я светила фонарем, медленно приблизился и одним ударом отсек змее голову. Потом он взял палку, подцепил с ее помощью извивавшееся обезглавленное тело и отнес его на плато. Разбуженная суматохой Юла слезла с помоста. Я посадила ее на лестницу, и она вроде бы взобралась наверх, но уже через десять минут снова появилась возле моего окна. Я сделала вид, что не замечаю ее. Однако Юла не уходила, и мне пришлось взять ее на руки и отнести на помост. Через час я вышла на улицу: устроившись на сухих листьях, Юла спала возле моего окна. Я побранила ее и снова отнесла к лестнице. Она с явной неохотой взобралась наверх и улеглась на помосте. Этот случай встревожил меня: мне не понравилось, что Юла может спокойно проводить ночь на земле.
Следующие недели, прежде чем лечь спать, я регулярно проверяла, где ночует Юла, и несколько раз обнаруживала ее внизу, хотя незадолго до этого видела, как она устраивалась на помосте. Как отучить ее от столь опасной привычки? Как объяснить ей, что, находясь на земле, она может подвергнуться нападению скорпионов, змей или стать добычей гиен и других притаившихся в ночной тиши хищников?
Я вспомнила историю со стручками и решила использовать тот же прием, шаг за шагом воссоздавая опасную ситуацию. Несколько месяцев назад я нашла на плато высохший череп буйвола. Все шимпанзе панически боялись его, и как-то раз мне даже пришлось прикрепить его к лендроверу, чтобы отпугнуть Уильяма, который повадился ломать машину. Однажды вечером, обнаружив Юлу на земле во время очередного обхода, я не стала ее будить, а вернулась в хижину и попросила Джулиана помочь мне. Я нарядила его в полосатое одеяло и дала в руки череп буйвола, который он должен был держать перед собой, подсветив снизу для устрашения фонарем. Вдобавок я вручила ему свисток, чтобы он мог издавать звуки, не опасаясь быть узнанным. Джулиан должен был незаметно подкрасться к Юле и, находясь от нее на небольшом расстоянии, начать потихоньку свистеть. Мне хотелось напугать ее, но не до бесчувствия. После того как Юла проснется, Джулиан, следуя моим инструкциям, должен изобразить, что хочет напасть на нее.
Выпроводив Джулиана из хижины, я вышла вслед за ним. Вскоре я услышала негромкие звуки свистка и отчаянный вопль Юлы. Я бросилась к ней, взяла на руки и побежала к лестнице. Джулиан мчался за нами по пятам. Прижав Юлу к себе и притворившись смертельно напуганной, я стала карабкаться вверх. Джулиан остался внизу, приплясывая у подножия лестницы. Юла, Пух и Бобо принялись громко лаять, угрожая чудовищу, которое стало отступать в сторону плато и вскоре скрылось в темноте. Я уложила Юлу в гнездо и, изображая, что все еще нервничаю, поспешно спустилась вниз.
Через две недели, когда Юла опять решила улечься на земле, чудовище вернулось снова. После второго урока Юла наконец поняла, что с наступлением темноты нужно оставаться в гнезде или на помосте.
Однажды вечером, как раз в тот момент, когда я собралась умыться, ниже по ручью раздались крики диких шимпанзе. Судя по голосам, обезьян было довольно много. Они лакомились стручками на деревьях, растущих вдоль ручья. Я спряталась и стала наблюдать за ними, но ничего, кроме рук или пучка темной шерсти, разглядеть сквозь листву не могла. Мне были хорошо слышны звуки пищевого хрюканья, я даже несколько раз уловила, как скулят или кричат молодые шимпанзе. Потом вдруг с удивлением обнаружила, что обезьяны начали устраиваться на ночлег, не опасаясь столь близкого соседства с лагерем. Подождав, пока утихнут все звуки, связанные с сооружением гнезд, я пустилась в обратный путь и, придя в лагерь, увидела, что куда-то исчез Уильям.
На следующий день я поднялась очень рано, чтобы, заняв выгодную позицию, понаблюдать, как проходит подъем у диких шимпанзе. Стояла кромешная тьма. Мы с Джулианом, освещая себе путь фонариками, спустились в овраг и выбрали место неподалеку от деревьев, где гнездились шимпанзе. Вскоре они стали просыпаться, но было по-прежнему темно, и мне пришлось довольствоваться звуками. Сначала я услышала хор уханий, потом громкий стук, после чего вся группа начала двигаться вниз по ручью. Внезапно я замерла — мне отчетливо послышался кашель Уильяма, которым он обычно выражал свою покорность, приближаясь к старшему по рангу. Через некоторое время раздался новый приступ кашля, на этот раз более громкого и завершившегося отрывистым криком. И снова я могла поклясться, что узнала голос Уильяма.
Подождав немного, я осторожно пошла за обезьянами, стараясь держаться на расстоянии. Однако шимпанзе двигались быстро, а мне все время приходилось заботиться о подходящем укрытии, и я безнадежно отстала от них. Уильям вернулся только к вечеру и в изнеможении плюхнулся на холм термитника. Он выглядел очень усталым, и, хотя я не могла утверждать, что он провел день с дикими шимпанзе, вид у него был такой, словно он вернулся после долгого странствия.
Воскресным утром, месяца через три после исчезновения Камерона, я сидела в хижине и что-то писала. Услышав крик Юлы, я поспешно поднялась, вышла на улицу и только тогда сообразила, что голос этот был очень похож на голос Камерона. Замирая от волнения, я бросилась к плато. Уильям, Пух, Юла и Бобо были уже там и сидели, повернувшись в ту сторону, откуда доносились звуки. Я тоже посмотрела туда: с восточной стороны плато поднимался некрутой склон, в верхней части которого, по-видимому, и находился кричавший шимпанзе. Судя по голосу, кричал он не оттого, что подвергся нападению. Издаваемые им звуки более всего напоминали те протяжные, гортанные вопли, с которыми Уильям всегда возвращался в лагерь после длительных отлучек с Тиной.
Я громко позвала Камерона и, не переставая выкрикивать его имя, побежала через плато. Я была уверена, что он неожиданно оказался в знакомой ему местности и теперь собирается вернуться в лагерь. Крики шимпанзе не прекращались, я тоже продолжала звать Камерона. Бобо и Юла, встревоженные моей спешкой, хныча, бежали позади меня. Юла даже ударилась в истерику, когда я отказалась подождать ее. Я надеялась, что Камерон, если это действительно он, узнает голос Юлы. Я почти добралась до места, откуда исходили крики, но не могла увидеть шимпанзе из-за высокой травы и густых кустов. Не переставая звать Камерона, я ждала, что вот сейчас он выйдет и направится ко мне. Внезапно все стихло. Я продолжала кричать, но в ответ не доносилось ни звука.
Поднявшись по склону, мы обнаружили, что холм неожиданно обрывался, образуя большую, круглую котловину. Вдоль ее края вела цепочка следов шимпанзе. Но они были оставлены не одиноким животным, а небольшой группой обезьян. Как раз напротив места, где я слышала крики, тропа круто поворачивала и вела в глубь котловины. Весь остаток дня я потратила на безуспешные розыски, да и в последующие дни мы с шимпанзе неоднократно совершали прогулки в этом направлении, но так и не обнаружили достоверных признаков присутствия Камерона. Я доверяла своему слуху и не сомневалась, что могу распознавать голоса своих шимпанзе. Ведь они так же различаются между собой, как и голоса людей! Если бы я ошиблась, приняв дикого шимпанзе за Камерона, он вряд ли позволил бы мне подойти на такое близкое расстояние. Ведь я была совсем рядом, прежде чем он перестал кричать. Не менее трудно было объяснить, почему Камерон, если это действительно был он, так неожиданно исчез, не пожелав навестить лагерь и встретиться со знакомыми шимпанзе. Может быть, он был не один, а в компании диких собратьев, которые, заслышав мой голос, стали уходить, и Камерон, раздираемый противоречивыми чувствами, в конце концов поспешил за ними. Я была расстроена и озадачена — ведь я очень верила, что увижу Камерона.
Прошло немного времени, и я была вознаграждена за недавнее разочарование. Как-то днем мы с Найджелом возились возле машины. Часов около пяти в овраге раздались звуки, обычно сопровождающие у шимпанзе пустяшные ссоры. Крики вскоре прекратились, и я не придала им особого значения. Вдруг я услышала, что меня окликает Рене: он со всех ног мчался к нам, голос его звенел от возбуждения, а лицо расплывалось в счастливой улыбке.
— Скорее, скорее сюда! В лагере появилась Тина с младенцем.
Я радостно вскрикнула и бросилась на другую сторону плато. Тина сидела на земле возле хижины. Пух и Бобо стояли рядом, с любопытством уставившись на нее, Уильям старался заглянуть ей через плечо. Прижимая к груди новорожденного детеныша, Тина все время отворачивалась от них. При виде нас она залезла на невысокое дерево. Так как ей приходилось обеими руками хвататься за ветки, она прижала крошечного детеныша к животу ногой и уселась на одном из нижних сучьев, а я смогла разглядеть маленький красный кулачок, ухватившийся за ее шерсть.
Младенец был покрыт темным пушком, мягким даже на вид, на головке у него росли черные волосы, создавая подобие шелковистой шапочки. На темном, сморщенном личике выделялась ярко-красная линия рта. Глаза были светло-коричневого, почти бежевого цвета с несфокусированным, устремленным вдаль взором. Небольшие ушки уже слегка оттопыривались, как и у его папаши Уильяма. Я была вне себя от счастья и попросила Рене и Джулиана принести свежего хлеба, который они только что испекли, и вареного риса. Чтобы отвлечь внимание шимпанзе, я дала им всем по порции риса, а потом протянула Тине целую буханку хлеба — ее любимое лакомство. Когда Тина нагнулась, чтобы взять хлеб, я смогла разглядеть, что рожденный ею детеныш мужского пола. Уже темнело, но нам все же удалось сделать несколько фотографий. Потом я села возле дерева и стала наблюдать за Тиной.
Она бережно поддерживала младенца всякий раз, когда ей приходилось переменить положение, нежно заботилась о нем и явно гордилась своим произведением. Пока она ела хлеб, детеныш начал водить головой взад и вперед по ее животу, и Тина предусмотрительно подтолкнула его повыше, чтобы ему легче было найти сосок. Через несколько секунд, обнаружив то, что искал, и насытившись, малыш снова крепко уснул.
Покончив с хлебом, Тина стала спускаться, по-прежнему придерживая младенца рукой или ногой. Едва она успела добраться до земли, как он разжал ручонки и выпустил ее шерсть. Раздался тоненький слабый писк. Тина остановилась, тревожно посмотрела на детеныша, покрепче прижала его к себе правой рукой и заковыляла дальше на трех конечностях. Несмотря на то что у нее была занята одна рука, Тина взобралась на ближайшее дерево, соорудила там себе гнездо и улеглась в нем. Остальные шимпанзе, удовлетворив свое любопытство, в тот вечер больше не обращали внимания на Тину с детенышем.
Рене и Джулиан приготовили праздничный ужин, и все мы, сидя за столом, стали думать, как назвать нового члена нашего семейства. В конце концов мы остановились на имени Тилли, потому что в нем удачно сочетались имена родителей малыша — Тины и Вилли.
Большую часть времени Тина проводила теперь в долине вместе со всеми шимпанзе. Она никому не разрешала дотрагиваться до своего младенца, но на третий день я увидела, как руки Уильяма, перебиравшие шерсть на спине у Тины, начали потихоньку приближаться к крошечной розовой ножке. Вот он осторожно приподнял своим толстым мозолистым пальцем миниатюрную ступню, пристально посмотрел на нее и снова начал обыскивать Тину.
Эпилог
Уже прошло пять лет с тех пор, как я впервые выпустила в Ниоколо-Коба троих шимпанзе. Из этой троицы нам известно лишь о судьбе Тины. Местонахождение Альберта по сей день остается загадкой. Исчез и Читах, но по крайней мере доказал, что может самостоятельно продержаться в течение целого года, и у меня есть основания надеяться, что он продолжает жить где-нибудь на территории парка.