— Санька, сынок, хватит причитать, беги домой. Я сам Палкану лекарства дам и спать его уложу, беги домой, ужинать пора, да и спать ложиться скоро, поздно уже.
Николай уговаривал сына, а сам всё ещё едва сдерживал слёзы. Голос его срывался, и от нервного стресса руки вздрагивали, сердце прямо разрывалось на части.
— Пап, а когда он выздоровеет? Когда его отвяжете? Ему гулять надо.
— Скоро он поправится, сынок, иди домой, всё будет хорошо.
Санька ушёл, и Николаю стало немного легче, он деловито потрепал своего верного пса по загривку и попытался подбодрить его похвалой, но всё было бесполезно, Палкан раскачивался в тупом бессилии и ни на что не реагировал. Хозяину вдруг показалось, что с того утреннего часа, когда он надел на Палкана ошейник, тот не сдвинулся с места. Пёс и верный друг загибался на глазах у хозяина, а тот был не в силах чтолибо исправить — партийная дисциплина, леший её задери.
— Ничего, дружище, завтра суббота, отработаем, а в воскресенье отгорожу тебе вольер и побудешь там без привязи, пока эти сумасброды не успокоятся. Ещё и Доля со своей компанией, сам чокнутый и других с ума свёл, чтоб ему самому на ошейнике у собственных ворот посидеть да вместо Тумана из миски бурду похлебать. Он бы тогда и доски грызть враз научился.
Николай тараторил без умолку, в большей степени уговаривая самого себя, а не Палкана, произносил слова машинально и в душе надеялся: «Выживет, до воскресенья дотянет, потом легче будет».
Странная какаято эта партийная выучка — дисциплина превыше всего, а почему бы собаку просто не отпустить? Вроде бы действительно просто, но только в те времена, возможно, всё обернулось бы куда хуже.
Была такая редкая профессия — собачники. Это совсем не те, что, к примеру, считаются голубятниками. Голубятники — это зажжённые люди, они любят голубей, разводят их целыми стаями, ухаживают за ними, как за самым ценным, что у них есть. Собачники — это противоположность первым, это люди, по распоряжению руководства совхоза отлавливающие тех собак, которые в данный момент не на привязи и разгуливают по улице.
До сей поры Палкана они не трогали потому, что распоряжения такого не было, но кто его знает, не поступит ли такое распоряжение завтра, тогда беда, тогда не прожить бедняге и суток. Вот почему Палкану было опасно появляться на улице после того, как ему на парткоме отказали в доверии. После ужасающей картины погибающего пса в дом Николай вошёл в отвратительном настроении и полностью опустошённый.
— Коль, как там наш Палкан? — спросила Лида, но ответа она и не ждала, ей самой было понятно, что состояние его крайне тяжёлое. Ей с трудом удавалось успокаивать сына, для этого молоть ему всякую чушь насчёт болезней, чтобы затуманить мозги и слегка отвлечь от переживаний. Так что и ответ мужа ей был заранее известен. Однако просто поговорить в этот момент ей и самой было нужно, разговор подействовал вроде как лекарство.
— Плохо с ним. Ничего не съел, не пьёт тоже, сидит и раскачивается, как умом тронутый. Смотреть страшно.
— Ладно, ешь садись, а потом дед просил к нему подойти, он у ворот на лавке, тоже переживает, сам сегодня ужинать не стал. Что за напасть на нашу голову?
Вечерело, солнце давно скрылось за кронами островерхих тополей, и вотвот должна была наступить тьма. Но прежде, перед самым её приходом, обычно воцарялось всеобщее затишье. Знаковая пора: в этот час совершенно стихал ветер, замолкали птичьи голоса, успокаивалась дворовая живность и громкий разговор двух человек на одном конце улицы мог быть услышан на другом её конце. На какойто период умолкают даже сверчки, похоже только лишь для того, чтобы спустя час, в наступившей полной тьме продолжить свою нескончаемую и непонятно о чём песнь. Изысканная тишина, благодатнейшее умиротворение, наслаждение спокойствием природы и полным смирением души человеческой. Это вполне относилось бы и к Николаю, если бы не тяжёлое положение с Палканом.
Он, неспешно подойдя, присел рядом с Дедом, втайне надеялся, что тот предложит ему какойнибудь выход из создавшегося дурацкого положения.
— Ты чтото хотел, дед, Лида сказала, что ты звал меня поговорить.
— Да, Коля, думал я, и вот что покою мне не даёт с этими собаками.
— Что собаки, конец пришёл их разбоям. Решили мы уже, покончим с ними в следующий раз. Сегодня Главный разрешил обработать эту парочку четырьмя зарядами отборной картечи, надеюсь, что навсегда отучим их безобразничать.
— Правильно, это, конечно, правильно, но ты думал когданибудь, чем это они на ферме занимаются? То, что воровством, — это понятно, я не о том.
— Чтото, диду, я тебя никак понять не могу. Воровством конечно, а чем же ещё?
— А вот и не совсем.
Давно, в Гражданскую, у нас, то бишь у отряда моего партизанского, всегда получалось полки Колчака опередить и людей от мобилизации, от разграбления уберечь. И только лишь потому это удавалось, что мы заранее знали, куда тот свои продотряды посылать собирается. Всем казалось, что в штабе колчаковском мы своего лазутчика имеем, и мы этим слухам не противились, поддерживали их всячески, но дело было совсем в другом. Степан наш Волкольвов придумал такую хитрую штуку, что определить, куда пойдут отряды, стало совсем легко. Вот послушай, а потом я свою мысль про собак выскажу, тебе эта моя мысль глаза на многое откроет.
Никак Дмитрий Михайлович не мог обойтись без мудрых поучений, но Николай привык к ним и из этих былинных рассказов многое для себя черпал. В этом, наверное, и есть суть передачи жизненного опыта от стариков к внукам. Выслушаешь внимательно, глядишь, и в жизни пригодится.
Степан придумал посчитать, сколько фуражу и продовольствия нужно колчаковцам. Это было несложно сделать, нормы солдатские и офицерские всем известны, а количество солдат в его полках в газетах пропечатывалось, только читай да подсчитывай. На каждых тридцать пятьдесят солдат офицер полагается. Если кормить солдат надо, знать, и продовольствие брать надо, да только в меру, по количеству личного состава, а то крестьянинкормилец сам с голодухи окочурится и армию голодом сморит. Тут Колчак, не в пример некоторым, аккуратен был. Так вот, нам стало известно, сколько зерна собрали по местечкам да уездам.
На это утверждение Николай удивлённо вскинул брови и слегка ухмыльнулся. Дед заметил его ехидную усмешку и твёрдым голосом продолжил:
— Как? А вот как. Об этом завсегда на рынках купцы балагурили. Чего да сколько продали, тоже известно. Пьет крестьянин в кабаке и соседусобутыльнику хвастает: «Сегодня — понимаешь, пятьдесят пудов с выгодой сплавил, через неделю ещё сотню притараню. Во, брат!»
В общем, подсчитали и разложили по карте: одна семечка — тысяча, две семечки — две тысячи, так на карте картина и вырисовалась. Теперь сколько нужно войскам, мы тоже посчитали, и осталось разузнать, сколько на станциях солдат высадили. Полк, значит, три продотряда, тремя продотрядами можно вывезти до полутора тысяч пудов зерна и другого продовольствия, а где их взять, там, где семечки на карте разложены. Вот мы за месяц и минируем подходы, камнепады сооружаем, засады организовываем, ложные дороги накатываем, тем и спасались.
— Здорово, ни дать ни взять хитро, но при чём тут собаки, а, дед?
— Умный ты парень, Коля…
— Но дурак дураком. Знаю, дед, знаю. Ты лучше объясни мне, что ты имел в виду, когда про собак заговорил. Надеюсь, неспроста позвал, жду — рассказывай.
— Ну, я и подумал. Зачем собакам корм?
— Вот ты сказал! Чтобы его съесть, наверное. Угадал?
— Эх ты, головаколода, всему вас учить приходится. Одна собака съедает килограмм мяса в день и может ещё сутки не есть, а только пить и спать, так? Или ты не согласен?
— Вот те на, ты хочешь сказать…
— Именно это я и хочу сказать. Их там не две собаки, а много.
— Получается, что на сегодня вся эта свора состоит голов из семи или восьми, не меньше?
— Так точно, «гражданин бухгалтер». И если эту свору не накрыть, ближе к зиме все вздрогнем, до единого. Это никак не парочка будет орудовать, а настоящая волчья стая.
— Щенкам сейчас должно быть месяца по три или около того. А после пяти они уже охотиться начнут. Вопрос, на кого? Дикие собаки к жилью подходить не боятся, этим они от волков и отличаются. Ну, дед, успокоил, ну, удружил, ну, спасибо за помощь.
— Спи, унучек, спокойной тебе ночи, — хмыкнул старый в бороду и поплёлся в свою комнату на ночлег. Лучшего пожелания и придуматьто было трудно. Дед своими подсчётами расстроил Николая больше некуда. Все планы были построены на то, чтобы покончить с взрослыми особями этого клана, никто и не задумался, что они, как обычные собаки, могут иметь потомство и что об этом потомстве они могут заботиться. Теперь все умные планы ломались и сыпались, как песчаные скульптуры после проливного дождя. Сокрытое стало очевидным — необходимо искать логово. Иначе получится как в сказке «про трёхголового змея», сколько голов ни руби, а собственной головной боли не убавится. И ещё мысли о тяжёлом состоянии Палкана, в данной ситуации, доводили его почти до истерики.
Всю ночь Николай ворочался, не находя себе места, и под утро беспокойство не покинуло его растревоженный мозг. Самый главный вопрос, который его мучил и до сих пор не имел решения, — это как искать проклятое логово, и второй, не менее важный вопрос: а что, собственно, делать, если это логово найдётся. Охота на зверя для него привычное дело, а вот со щенками воевать не приходилось.
— Ладно, всё это потом решим, нужно сперва их найти… их найти, найти…
Как будто дальним рваным отзвуком эха эта мысль настойчиво долбила ему в голову, пытаясь пробить в ней дыру. Для любого человека это исключительно тяжёлый случай, когда мычат собственные мысли, отключиться от них невозможно, и решения никакого на ум не приходит, сплошная нервотрёпка, да и только.
34
Сегодня с самого утра Санька отличался весьма странным поведением: проснулся чуть свет, сел у окна и, не шевелясь, словно его друг Палкан, сидел больше часа. Он всё смотрел сквозь палисадник на улицу и о чёмто напряжённо думал. Никто в этот момент не смог бы расшифровать его мысли, а он попросту вёл наблюдение. Для него было очень важно, чтобы перед двором вдруг не появились собачники. Они всегда проезжают в известной всем зелёной бричке, с дощатой будкой на её заднем конце. Колёса этого транспорта так скрипят, что приближающуюся повозку «собачатницу» за версту было слышно. От своих сверстников Санька точно знал, что собачники на улицах отлавливают больных и бездомных псов, а потом увозят их навсегда. Куда эти больные и бездомные собаки потом деваются, Санька не знал и не догадывался, но ему было точно известно, что назад они не возвращаются. А теперь догадайтесь — для чего ему нужна была информация о наличии на улице собачников? Правильно, чтобы осуществить задуманное. Дождавшись, когда родители уйдут на работу, забыв позавтракать, украдкой он подошёл к Палкану и, не говоря ни слова, расстегнул ему ошейник. Тот еле держался на передних лапах, задние стелились по земле. Поза слегка напоминала позу сидячей собаки, но во всём была настораживающая странность: странный наклон головы, странное покачивание, странные глаза, странное дыхание и всё остальное…
— Тихо, Палканчик, тихо пойдём со мной, ну давай, иди, ножки переставляй, ну ещё, ещё разок.
Обессиленное тело Палкана отказывалось слушаться своего хозяина. Он едва повернул голову в сторону своего друга и с трудом приподнял веки, чтобы взглянуть на него. Взгляд зарёванных Санькиных глаз и в этот раз всё ему сказал. Палкан из последних сил напрягся и стал послушно действовать. Предприняв неимоверные усилия, через судороги и боль в мышцах, он всётаки приподнялся. Санька, обхватив пса за живот и грудь, как мог его поддерживал. Вот так, малопомалу, с посторонней помощью «больной» осилил первый шаг, за ним следующий. Как ящерица, разогревая собственное тело в лучах первого утреннего солнца, постепенно приходя в сознание, Палкан доковылял до своего излюбленного места в малиннике. Там, в самом конце сада, он и улёгся на недавно скошенную траву. Факт, что определённая трава, которую он сгрызал и разжёвывал, его лечила, но при всём при этом похоже было, что и земля, на которой она растёт, действовала не менее эффективно, придавая пациенту дополнительные силы. Фантастическая картина, но на глазах у верного друга пёс понемногу оживал. Он, как и прежде, разжёвывал свежие зелёные ростки по одному или по паре, не разглядеть, но жизнь вновь возвращалась в его измученное тело. Санька понял, что Палкан обязательно выздоровеет, но главное, что его теперь беспокоило, — это чтобы в те дни, пока он болен, не попадался на глаза собачникам, а то увезут и не вернут обратно, тогда беда. Пока больной, преодолевая недуг, восстанавливал свои силы, врачеватель кавалерийской рысью сгонял за миской и быстренько доставил ему молоко с очередной котлетой — правда, Палкан к ним не притронулся, слишком ещё был слаб. Уложив подопечного на бок и погладив его по шее, маленький врач сам поспешил немного подкрепиться. Этим утром ему трудновато пришлось. Вопервых, он недоспал, вовторых, при транспортировке обессиленного друга намаялся, как молоденькая медсестра, выносившая раненого бойца с передовой. Как он в этой ситуации сдюжил, одному Богу известно. Миру известны случаи, что ради друзей и не такие дела делались. Самто Санька весом с арбуз, а его ноша — около полуцентнера, да к тому же совершенно без сил, вот вам и дружба, вот вам и взаимовыручка.
35
Спустя пару часов после начала рабочего дня разъярённый Николай Сергеевич не просто вошёл, а ворвался в комнату, где со своими бумажками и отчётами располагалась Евдокия, другими словами, в кабинет своего начальника. Его негодование выражалось чересчур бурно. Громовой голос с надрывом в его сольном исполнении, размахивание руками во все стороны были ещё не главным событием. Чтобы объяснить вам, как именно это было, достаточно привести в качестве примера некий разговор двух субъектов, который ни при каких условиях не подлежит публикации в печатных изданиях. В русском языке имеется много слов, которые в изобилии присутствуют в устной речи. Звучат они веками на чистом русском языке, но, несмотря на это, ни одно из них не считается исконно русским. Их называют — словапаразиты. Как в незабвенном анекдоте сказано: «Как же это так вышло — жопа есть, а слова такого нет». Так вот эта парочка общалась с помощью этих самых слов, которых в русском языке совсем нет, и без переводчика прекрасно понимали друг друга. Сказать по чести, каждый русский, да и не только русский, включая отчасти и детей, без труда смогли бы растолковать любое из произнесённых ими слов, вдобавок привести несколько различных толкований каждого из них, а то и целых выражений, но даже после этого они не будут считаться русской речью.
И вот, когда эти двое с лихвой напаразитились, выяснилось, что Евдокия ни сном ни духом не знает, кто распорядился убрать вонючую кучу слежавшейся травы, той, что валялась с обратной стороны забора. Николай был в бешенстве. И это ещё слабо сказано.
— Что? Ты предлагаешь мне успокоиться, я сейчас пойду и тех … успокою, ведь их куриными мозгами разрушен весь грандиозный план охоты. Мы его с такой тщательностью разработали, защитили на высшем уровне — в кабинете у Главного. А теперь, вот так запросто, обоср…сь.
Гневное настроение ещё долго не отпускало Николая, но на смену гневу постепенно подступала растерянность. На первый взгляд осталось только поднять лапки кверху и сказать: «Убит, сдаюсь». С другой стороны, он точно знал, что сдаваться и складывать оружие просто нельзя, решать эту сложную проблему больше некому.
— Слушай, Коль, ну давай эту кучу, как и была, заново сложим, что ли.
— Ой, не зли меня, они натоптали там вокруг, как стадо горных баранов. Если бы это действительно были бараны, то собаки не обратили бы на них никакого внимания, а тут стадо баб, куда серьёзнее будет. Разве воришки теперь приблизятся к этому месту?