— Вам что, не ясно, я говорю, там чтото случилось. Крики какието, а до этого амбулатория Лёвки Брызгина промчалась. Пойди, Коля, туда посмотри, что там такое, как бы он не опрокинулся на своем «газончике».
Не осознав до конца тревогу своей жены, Николай медленно поднялся и, утирая слёзы умиления от Фёдорова выступления, пошёл в сторону купальни. Расстояние до неё всегото метров сто — сто пятьдесят, преодолеть это расстояние простой человек способен за секунды. Так вот в течение этих секунд настроение и состояние подпившего мужика претерпели невообразимые изменения.
«Лёвка Брызгин — это наш фельдшер, и какие у него могут быть проблемы, да это чушь болотная, никаких проб лем. Там, где Лёвка Брызгин, проблем вообще быть не может».
Николай вышел со двора захмелевший, с тенью безразличия на лице, туго соображал, медленно говорил и слабо видел. Это никак не совмещалось с характеристикой надёжного парня и самого лучшего охотника округи. Дальше за воротами двора до слуха доносился просто шум, но в этом шуме слышались и тревожные нотки.
«Что за хрень такая, кто там причитает и визжит, как порося недорезанный. Нука скорее, ещё скорее».
Николай бежал и не собирался тормозить. У него не осталось сомнений, что там сразу за поворотом улицы ЧП. Это такое слово, которое ни у кого не оставляет сомнений в том, что рядом происходит из ряда вон выходящее событие. А главное, что у любого человека в подобной ситуации возникает полная уверенность, что без его участия просто не обойтись. Если вдруг его лично тут не окажется, то земля в этом самом месте треснет пополам, и склеить её никак не представится возможным.
— Мамочка родная!
Прибежав к берегу речки, там у самой купальни Николай Сергеевич на мгновение замер. Картина, в общем, если бы её увидеть на фотографии, довольно простая, ей не придашь ровным счётом никакого внимания. А вот когда знаешь хотя бы часть предыстории или краем глаза видишь, что происходит сейчас на твоих глазах, то она, эта самая картина, ужаснее некуда.
Грузовая машина, «газончик» с будкой вместо кузова и надписью вдоль борта «Ветеринарная амбулатория», стояла посредине речки и одновременно посредине купальни, на отмели. Вода кругом неё была на таком уровне, что едва не заливала дощатый пол будки и кабину почти до самого сиденья. Беда была в том, что середина купальни — это середина всех событий, которые там происходят. Детей в воде не счесть. Если быстрым взглядом оценить, это только вблизи машины около двадцати человек получится, а главное — никто из них ничего не предпринимает. Все заворожённо смотрят то на воду, то по сторонам, переживая шоковое состояние. Увидав мчащийся на них автомобиль, многие успели отпрянуть в сторону и избежать тяжёлых последствий от наезда зелёной железяки, но ктото и не успел.
— Что стоите, давай за мной! — успел прокричать Николай, перед тем как прыгнуть в воду.
Его крик парни постарше восприняли как боевой приказ и не мешкая попрыгали следом. Почти одновременно они оказались у машины и по примеру старшего, сделав глубокий вдох, стали подныривать под неё, прощупывая дно и металлические части машины. Первая же атака спасателей увенчалась успехом. Изпод машины вытащили перепуганного мальчишку, который здорово нахлебался, силы вотвот оставили бы его, однако немного пространства в полости под кузовом машины спасло ему жизнь. На руках обессиленного мальца вынесли на берег и, укутав в чьюто одёжку, стали растирать и успокаивать. На теле, кроме ссадин и ушибов, ничего — везунчиком оказался этот мальчуган, откашлялся, отдышался и с перепуга захлюпал.
— Пацаны, ныряем вокруг и шарим по дну руками, дальше у запруды повторяем то же самое, чтобы ни сантиметра не осталось, пальцами как граблями работать, «мухой» пошли — рыбки золотые. Ёлкипалки.
Ктото из пришедших позднее догадался принести пузырёк с йодом, вату и бинты. Перевязанных оказалось шесть человек, к счастью, на первый взгляд не было переломов, только ушибы да рваная рана на голени, но и она была не опасная.
Спасатели тем временем прочёсывали дно реки перед запрудой. Вдруг один мальчишка выскочил из воды, как пробка из бутылки с шампанским. Панически заорал и бросился грести к берегу.
— Там, там у запруды. Он там.
— Кто он? Где, что ты видел, скажи толком.
— Не знаю кто, но там нога и не шевелится, — тыча пальцем в сторону запруды, заголосил перепуганный страшной находкой Толян Клюев.
Николай, мгновенно сообразив, что именно могло так напугать мальчишку, кинулся в воду и погрузился в том месте, откуда сбежал перепуганный спасатель. Действительно, это был погибший мальчик лет двена дцати от роду. Его труп был страшно изуродован стальной громадиной. Руки и ноги переломаны в нескольких местах, обескровленное тело отдавало мраморной белизной, всюду по нему виднелись рваные раны. По всей видимости, он попал под падающую машину в самом неподходящем месте. Ударом его отбросило в сторону и течением прибило к запруде. Николай поднял его на руки и вынес из воды на берег. Картина была настолько страшной, что не выдержало закалённое сердце охотника, дрогнуло. Слёзы жалости текли по его щекам, сдержаться у него не хватило сил. Весь хмель, естественно, как рукой сняло. А собравшиеся на берегу женщины хором, как по команде, завопили. Мальчишку положили не на покосом берегу, а на ровном месте у края дороги, подстелив на траву светлое покрывало, которое случайно оказалось у когото в руках. Остальные спасатели, тоже перепугавшись, повыскакивали из воды. Вид у них в этот момент был таков, что просить их вновь вернуться в реку было бесполезно, они туда больше не пошли бы.
Пока женщины стенали над трупом погибшего ребёнка, Николаю ещё пришлось поработать водолазом, волнение переполняло его до самых краёв, но всё обошлось, трупов больше не оказалось. Только после тщательного обыска, уставший, промокший и опустошённый, он заметил на противоположном берегу за запрудой тихо сидящего Лёву. Это была смесь кошмара с ужасом. Смотреть на него было страшно, скрюченный, в позе больного Палкана, обхватив голову двумя руками, он слегка раскачивался в такт какойто дьявольской, только ему слышимой мелодии. Вся одежда на нём вымокла насквозь, на рубахе вид нелись пятна крови.
Николай осторожно подошёл и попытался с ним заговорить. Жалость и сострадание в одно мгновение переполнили его сердце, вновь тяжёлый ком подкатил к горлу и слеза сползла с ресницы на щеку. Что сказать, о чём спросить, ничего не приходило на ум, но ситуацию надо както менять, это он знал твёрдо.
— Лёвка, ты что здесь сидишь? Что с тобой, никак заболел? Ты меня слышишь? А нука, поднимайся и пошли со мной. Давай, давай я тебя домой отведу. Ну, поднимайся, пошли.
Николай понял, что сдвинуть его с места разговорами не получится. И ещё ему показалось, что Лёвка, в обычной обстановке дисциплинированный трезвенник, сейчас был смертельно пьян. Да к тому же состояние его явно не отвечало сложившейся ситуации. Тут на мгновение он как бы пришёл в себя и нежданно заговорил, вроде сам с собой и ещё больше напугав Николая.
— Уж не белая ли горячка тебя хватила, Брызгин?
— Я всё слышал, это я их всех поубивал. Я всё слышал. Оставьте меня все. Я всё слышал, — словно робот повторял он в тупом бреду одни и те же слова.
Ситуация возникла невероятно сложная. Спасатель, неожиданно для себя оказавшийся ещё и в роли психолога, на мгновение растерялся, не понимая, что в этом случае предпринять для спасения ещё одного пострадавшего.
— Нет, Лёва, нет, всё хорошо, ничего не случилось, машина в порядке, сейчас вытащим её, заведём и домой тебя отвезу. Домой хочешь?
— Коль, не надо меня уговаривать, я конченый человек, теперь меня расстреляют.
— Что ты такое мелешь? Неправда твоя.
— Я всё слышал, шесть человек погибли. Бабы как только меня не обзывали, и все они орали — убийца. Вот как бывает, Колядруг, полчаса назад был ветфельдшером, а теперь убийца. Меня теперь посадят и расстреляют, хана мне, Коля. Оставь меня, я не хочу больше…
Лёвка оборвал свою речь, так и не закончив последнюю фразу. Наступившее внезапно спокойствие и кратковременное прояснение его рассудка в данной ситуации было особенно опасным. Это стрессовый выброс адреналина, который скоро пройдёт и обернётся сильнейшей депрессией, такие случаи Николаю ещё в армии преподавали. В подобные моменты человека просто нельзя оставлять одного, иначе он способен на любые безрассудные поступки, и именно это сейчас пугало спасателяпсихолога. Секунды, отпущенные на раздумья, истекали быстро, в голове крутились несвязные мысли: «Связать его и силой унести домой? А дальше что? Сейчас милиция должна работать, но где он, этот участковый; может оказаться, что сейчас младший лейтенант милиции Крылов ещё пьянее Лёвки? Как угодно, но Брызгина сначала нужно успокоить, а потом посмотрим».
— Ну, что ты заладил одно и то же. Я же тебе говорю, всё в порядке, всё нормально, успокойся. Там одни ушибы, даже переломов нет. Давай я тебя домой отведу, хочешь домой?
Николай, спокойствия ради, положил свою руку на плечо измученного Лёвки, и в какойто момент ему показалось, что всё получилось, но парня от прикосновения передёрнуло, как от удара током, и дальше произошло то, чего стоит бояться.
— Оставь меня, Коля, я конченый человек. Вот и ты говоришь мне, что я много народу там покалечил, — вскочив, заорал Лёва. Николай вновь собрался гипнотизировать его успокоительной речью, но было уже поздно. Брызгин, до этого случая всегда рассудительный и спокойный, просто взорвался. Какойто могучий вулкан диким пламенем озарил изнутри всё его лицо, Николаю даже почудилось, что глаза его заблестели такими же дикими искрами, как жерло самого вулкана. И ещё ему вдруг неожиданно стало страшно, непонятно отчего, но от этого жуткого страха мурашки побежали вдоль его позвоночника и дальше по всему мускулистому тренированному телу. Ошарашенный случившимся, Лёва отшатнулся от спасителя и резво вскарабкался по довольно крутому склону наверх подальше от воды и быстро скрылся из вида.
— Лёва, стой! Вернись, куда ты? Дурной, я же тебе говорю, всё в порядке, вернись.
Но в этих криках уже не было толку, бедняга убежал совершенно неизвестно куда. Николай вновь перебрался к противоположному берегу и влился в толпу хлопочущих. Там уже была и врач местной участковой поликлиники, весьма уважаемая селянами Наталья Фёдоровна Доля, жена того самого Андрея Максимовича Доли, и Лида, прибежавшая вместе со всеми соседками. Зарёванная, как и остальные, она беспрерывно выполняла все указания Натальи Фёдоровны, дела налаживались, и несколько пацанов родичи уже увели по домам. А вот родители погибшего безутешно рыдали у тела своего сынишки, им тоже пришлось оказывать медицинскую помощь. Среди всех разговоров только и слышалось имя Лёвки Брызгина. Его склоняли кому как только вздумалось. Николай понял, что услышать такое про себя действительно тяжело, а пережить почти невозможно. Постепенно народ стал расходиться, отца и мать вместе с погибшим ребёнком увезла скорая помощь, а остальные разошлись на своих ногах, правда двое с помощью родственников. Вдруг спокойствие нарушил парнишка на велосипеде, подлетевший к месту трагических событий, и, глядя на Николая, протараторил:
— Дядя Коля, там дядя Лёва Брызгин с ружьём закрылся, меня тётя Шура за вами послала. Его Ленки и тёти Маши дома нет, они уехали к комуто, мне тётя Шура сказала. Дядя Коля, а?
Запыхавшийся мальчуган глядел на Николая с вопросом во взгляде.
— Нет, Коля, не надо, не ходи, я прошу, не ходи.
Лида, испугавшись за мужа, пыталась предугадать его дальнейшие действия.
— Я понял, Лида, но кто же тогда пойдёт? Лёвка, идиот, так расстроился, что словами не описать. Как ошпаренный кинулся убегать.
— Расстроился? Тыто откуда знаешь?
— Я с ним разговаривал на берегу, он, помоему, с ума спятил. Сидел он у воды с другой стороны и слышал все разговоры, что тут про него говорили. Никто на него внимания не обращал, а я случайно заметил. Сперва и не понял, кто это, оказалось — он.
— Так ведь и Главный подъезжал, спрашивал про него, а потом ребятишек с ушибами в поликлинику повёз.
— Этот когда очнулся, в себя пришёл, как чумной спохватился и рванул за машинный двор, я только вдогонку успел крикнуть, и всё. Нужно идти, вдруг беда случится, что тогда? Он всё твердил: «Меня расстреляют, расстреляют».
— Тогда и я с тобой.
— Да конечно, патроны подносить будешь, когда перестрелка начнётся.
— Тьфу ты, скажешь тоже, какая перестрелка?
— Ну тогда зачем тебето идти, что я с ним без тебя поговорить не смогу, что ли?
— Не ходи, мне очень страшно, я боюсь.
— Ничего, Лида, я осторожно, а может быть, с ним ктонибудь уже разобрался? Ты не расстраивайся, я пойду, наверное, там помощь нужна.
Этот минутный разговор так опустошил Лиду, что у неё только и хватило сил, чтобы здесь же у берега речки плавно опуститься на траву. Ноги не держали, вовсе отказались подчиняться хозяйке, энергии её не хватило даже на то, чтобы заплакать.
44
— Наташа, расскажи, что там случилось? — Андрей Максимович Доля поинтересовался у жены, когда она после напряжённых событий вернулась домой.
— Ой, Андрюшенька, там, как на фронте, полный ужас, шесть раненых, один насмерть. Совсем маленький. Родители убиваются, смотреть сил не было, сердце разрывается.
— Как же эта машина попала в реку, разобрались?
— Не знаю, помоему, никого в кабине не было, или я чтото не дослушала. Не знаю.
— Ну вот, главного ты и не знаешь, глухая тетеря.
— Главное, там на берегу — спасать мальчишек. А кто там рулил или никто не рулил, разве это моё дело? Я вон перевязала, температуру сбила, и ладно. Завтра от столбняка уколы сделаю, вот и вся премудрость, а ты говоришь, глухая. Да имто, раненым, не интересно, кто за рулём сидел, им лечение подавай, помощь оказывай, и всё тут. Вспомни, когда тебя, раненного, тащила с передовой, ты чтото не спрашивал меня, знаю я фамилию того снайпера или не знаю, что тебя так серьёзно ранил. Ты одно твердил, дойдём или нет? Вот это действительно важно было. Так и для всех остальных, когда чтото заболит, так и мысли об одном и том же. Ну а сытые да здоровые о чём угодно думать могут, и кто, и где, и с кем, и почему, и подай, и поднеси, срамота одна, да и только. Когда у человека не болит, ведь он и не человек вроде, а так и не поймёшь кто, вроде поганый мешок с собственными похотями.
— Значит, и я для тебя «не поймёшь кто»?
— Отстань, а? Я устала, прилечь бы мне. А ты хочешь чтото узнать, так иди на улицу, там только и трещат об этом. Одним курам пока ничего не известно, у них можешь не спрашивать, да и то к утру и до них дойдёт, наверное.
45
Николай подошёл к Лёвкиному дому несколько минут спустя. У ворот стояла толпа женщин и старушек, только и разговоров было, что про Брызгина. Судачат, перебивая друг друга, но до странности тихо. Чтобы куча женщин в одном месте и такая тишина — небывальщина какаято. Сверхстранно. Всё это, вместе взятое, не на шутку встревожило Николая.
— Тётя Шура, рассказывай, что там такое?
— Ой, Колькя, и не ведаю, шо говорыть. Ружжо у няго в руках. Захупорылся со усих сторон, не войтить. Прямо не знаю, и шо там таке туорытся, он бубныть тики, шо ты усэ знаш, со странным южным акцентом заговорила тётя Шура. Она и в самом деле ничего понять не могла. Оказалось, что Брызгин вытолкал её из дома и запер за ней дверь. В руках у него была малокалиберная винтовка, ружьё небольших размеров, но страшной убойной силы классный образец Тульского завода, с магазином на пять патронов. Что и говорить, серьёзное оружие, как всё может получиться дальше, разве угадаешь заранее.
Да! Люди боятся вида смерти. Прописная истина, скажете вы. Точно, согласен. Но ещё страшнее для человека — вид предсмертия, это когда точно известно, что следующий кадр — смерть. Кто из нас, сидя в кинотеатре, не отворачивался и не зажмуривал своих глаз. Вот, вот главный герой погибнет, меч над его головой, начинает скользить вниз, разрезая воздух, и обрушивается на его беззащитную голову. Уверен, что кадра, когда меч касается головы и кровь брызгами разлетается в разные стороны, никто не видел. Потом раскрываются глаза, от некоторых лиц в стороны убираются ладони, все наблюдают пошатывание и плавное падение актёра. Всем точно известно, что при съёмках ни один из них не пострадал, об этом и пишут в конечных титрах фильмов. Но насколько страшна картина предсмертия, вид именно той видимой грани между живым организмом и мёртвым. Видеть это настолько тяжело, что только особо тренированные способны созерцать нечто подобное, да и те не всегда выдерживают. Фронтовики, вспоминая гибель друзей, случившуюся на их глазах, не могли сдержать слёз и не стеснялись плакать, потому что перед глазами вставала страшная картина увиденного когдато давно, предсмертия. Тяжела ноша у палачей — постоянно наблюдать предсмертие своей жертвы. Эти настолько черствеют душой, что буквально становятся другими людьми, отличными от нас — простых обывателей. Если Господь сделал нас, людей, смертными, то сам дьявол придумал показывать нам сцены предсмертия, чтобы высушивать и делать бесчувственными наши души. Наблюдая это, с ума сойти можно, если вовремя не зажмуриться. Во времена боёв гладиаторов целые стадионы зажмуривались, чтобы не видеть этого. Историки пишут, что потом попривыкли и смотрели с наслаждением, как мы обычное кино, некоторые даже зевали от скуки.