Склонившись, Николай дрожащей рукой прикоснулся к Палкану. Он провёл рукой по шерсти своего любимца, пытаясь почувствовать ответную реакцию, но таковой не последовало. Горький ком сдавил горло хозяина, скупая слеза скользнула по щетинистой мужской щеке. Для него, бывалого охотника, гибель животных была не в новинку. Были случаи гибели охотничьих собак буквально на его глазах, но такой раны, как от потери этого пса, ни одна из них не могла нанести. Потерять этого друга для него, и не только для него, почти то же самое, что потерять все связи с родным близким человеком, будто бы расстаться с ним навсегда, без возможности когдалибо вновь встретиться. Но и ещё одна охотничья истина была известна Николаю. Зверь жив до тех пор, пока ты не убедился в его смерти.
Не тратя времени зря, отточенными движениями он взялся разжимать сведённые в схватке челюсти Палкана. Захват оказался настолько мощным, что не оставил поверженному Туману ни малейшего шанса на выживание. Николаю пришлось повозиться, осуществляя процедуру их разведения. В этот момент ему показалось, что развести вручную ленинградские мосты было бы легче. Но, повозившись, у него и это получилось. С трудом завершив утомительную работу, он вдруг выяснил, что вся пасть собаки забита клочками шерсти, вырванными из Тумановой шкуры, плюс к этому в ней были в изобилии репейные шишки. Вся эта вонючая масса была круто пропитана запёкшейся кровью и превратилась в затычку, препятствующую нормальному дыханию. Хотя всё это и не означало, что Палкан сам себя задушил, однако создал себе дополнительные пр облемы — это однозначно.
Наконец Николай поднял обездвиженное тело своей собаки на руки и, уложив его чуть в стороне, ухом прижался к его грудной клетке, чтобы попытаться услышать сердечные ритмы. В это время всё тело Палкана, как будто бы пронизанное множеством невидимых стрел, содрогнулось. Николай отпрянул в сторону, напуганный неожиданным оживлением умирающего, и тут же вновь набросился на него. Напрягаясь всем телом, он пытался наполнить лёгкие раненого воздухом, сдавливая ему грудную клетку. Эффект не заставил себя долго ждать. Палкан
поначалу хрипло и отрывисто, потом всё ритмичнее и глубже задышал, а ещё через полминуты слегка приоткрыл глаза. Мешкать было нельзя, жизнь, казалось, вернулась в истерзанное тело. Вопрос только в том, на какой срок. Ведь на этом только что ожившем теле, как на эсминце, побывавшем в переделке, зияли внушительные пробоины. Рваные раны, так же как дыры в бортах корабля, грозили вновь затопить это внезапно всплывшее судёнышко по имени Палкан. Теперь необходимо было срочно доставить раненого в ветеринарку, чтобы для пополнения жидкости в кровеносной системе вколоть ему флакон физраствора. Нужно было срочно вызывать второго помощника с его чудотранспортом. Конечно же, в анналах охотников был такой способ.
Николай, приложив к губам два пальца, выдавил из чрева свист такой силы, что щенки, услыхав его в своей норе, прижались друг к дружке, и дрожь прошла по их беззащитным маленьким телам. Естественно, и тот, кому этот сигнал предназначался, тоже его услышал. Как и полагалось, эхо раз дробило этот свист на мелкие кусочки, потом сконструировало из него собственные звуки и обрушило на окрестности с разных сторон одновременно. Но Колька знал, в какой стороне сейчас должен быть его напарник и командир поисковой операции, поэтому действовать начал без дополнительных инструкций. Загнанной скаковой лошадью прибежал он к ТопТопычу и, отпустив тормоз, поковбойски лихо заставил его затарахтеть.
Колька выполнил возложенную на него обязанность и в считаные минуты примчал телегу к ущелью. В момент остановки у края проезжей дороги, на выходе из ущелья, он заметил Николая. Тот, раздувая щёки от напряжения, шёл навстречу и на руках нёс Палкана. Подойдя к низенькому борту, он плавно положил полуживого пса на покрытый соломой пол кузова, после опустил вниз затёкшие руки и затряс ими, восстанавливая кровоток.
— Что с ним, жив? — на ходу задал единственный вопрос Николаю водитель импровизированной скорой помощи и покатил свой транспорт задним ходом, чтобы развернуться на узкой дороге.
— Жив, елееле. Давай в ветлечебницу, только не тряси сильно, он крови много потерял, дотянет ли?
Этим же вечером Палкан оказался в своём дворе. Интенсивное вмешательство ветеринара Виктора Фёдоровича принесло свои плоды. Несколько часов сложной работы, более тридцати наложенных швов плюс стимулирующие уколы — и надежда на выживание перевалила за пятьдесят процентов.
21
Утро для Андрея Максимовича Доли началось с кошмаров. Каждая минута его неблизкого пути к месту, где парковались все автомобили хозяйства, в том числе и его бензовоз, состояла из презрительных взглядов, жёстких прямых вопросов и язвительных насмешек. Из всего, высказанного односельчанами, в большей степени его задевала издёвка следующего содержания: «А вралто, да брехалто, а ещё фронтовик, в разведке служил, до глубоких седин дожил, видно, совсем совесть потерял».
Состояние опозоренного было сегодня — хоть провались, а на работу всё одно идти надо. Вот и терпит он, сжав зубы, заслуженные упрёки сельчан, каждый из которых как плевок в лицо. Никому не пожелаешь такого, даже злейшему врагу, даже всем злейшим врагам вместе взятым. Весть о схватке двух грозных псов в мгновение ока облетела окрестность, и разговоров о чёмнибудь другом представить себе было невозможно. А униженный Андрей Максимович, молча перенося издёвки и упрёки, до скрипа зубов возненавидел Палкана. Как только среди массы высказанных ему сегодня укоризн звучало слово «Палкан» — его коробило, желваки шевелились на перекошенном лице.
— Тумана своего нянчил, бандита выращивал, а Палкана вон откачать не могут, отойдёт ли?
— Чтоб он сдох, ваш Палкан, чтоб ему пусто было! — бормотал он себе под нос, затаив злобу, и тут же проклинал свою тяжкую долю. Было от чего Андрею Максимовичу злиться — словами сегодняшние издёвки не кончились. Ктото слил воду из радиатора его машины и стравил воздух из двух баллонов задних колёс бензовоза. Со всеми этими неурядицами возиться пришлось до обеда, да и попотеть изрядно. Такое оно, мнение сельского населения.
22
Страдания Андрея Доли — это, конечно, важно. Прямо скажем — заслужил, и поделом. Но главные события в этот день разворачивались не с ним и не здесь.
Мужики по горячим следам выдвинулись к разведанной волчьей норе. Весть о том, что там подрастают четыре одичавших волчонка, привела их в настоящий охотничий азарт. Перспектива иметь собственную поселковую волчью стаю у самого села не прельщала никого. Сам Главный распорядился истребить потенциальных врагов животноводства и личным указанием выделил охотникам старенький «газик» для поездки в горы.
Тарантас, поднимая огромные клубы пыли, мчал по просёлочной дороге в сторону ущелья с небольшим родником, поляной репейника и волчьей норой. Охотники не прихватили даже ружей, они решили разделаться со щенками с помощью огня. Канистра бензина и одна спичка должны были решить все проблемы. Известно, что после пожара вокруг норы волки, а значит и одичавшие собаки, больше не селятся. Эту старую истину и приняли за основу. А дальше фантазия разыгралась и докатилась до организации маленького бензинового взрыва. Философия была такая — чтобы щенки не мучились. Расписывать эту неприглядную, но вполне вынужденную вылазку мужиковактивистов не стану, но вот при её реализации вышла заминка.
Мстители подошли к норе. Но, убедившись, что все четверо малышей на месте, трупа их родителя не обнаружили. Эта странность всех удивила настолько, что следующие полчаса разговоры были только об этом. Причём к тщательному осмотру местности приступили бывалые следопыты, среди которых были и опытные охотники. Но ни единого следа, ни одной зацепочки они не приметили. Прямо колдовство! Обсуждения дошли до полного абсурда. Некоторые осмелились утверждать уж полную чушь.
— Ожил он и в чёрта обернулся, теперь всех нас достанет, за щенков мстить будет.
— Ладно чертей скликать, это Доля его отсель утаранил, закопает теперь втихую, где ни попадя, и памятник ему сколотит из трёх досок, по праздникам молиться будет у его могилы, с него станется.
— Ладно трепаться, всё тут просто, не додавил его Палкан, вот он и оклемался. Гденибудь у воды сейчас отлёживается, а завтра по новой начнёт пакостить.
— Николай тебе что — пацан вчерашний, что ли? Мёртвого от живого не отличит? Ты бы отличил? Вот, тото же, айда делом заниматься, болтуны хреновы!
Заниматься делом — это означало залить всё вокруг норы бензином. Залилитаки, отошли на приличное расстояние и приготовились к заключительной фазе своей миссии. Макс Воронин вынул из кармана спички, достал одну из коробки и… замер.
— Рука не поднимается, мужики. Это же щенки, маленькие совсем. Я не могу.
— Макс, пока что они щенки, а к зиме с батьку вымахают, тогда как?
— Прав ты, прав, а всё же жалко.
— Жалко у пчёлки под хвостиком, а тут дело делать надо, хлюпики недоделанные. Дай сюда спички!
— Стой, не жги, подожди! — За спинами столпившихся вдруг заговорил знакомый им всем голос. Никто не предполагал, что здесь может появиться именно он. Тем более на своём мотоцикле, трофейном, с коляской.
Подкатив с выключенным двигателем, со стороны пригорка, он сошёл со своего мотоконя и зашагал по направлению к главному поджигателю.
— Вот те на! Сейтке, ты откуда взялся?
— Я откуда взялся? С горы спустился, а вот ты откуда взялся, из болота, что ли, выполз?
— Ну, ты как, решил посмотреть на конец волчьего логова? Онито тебе тоже напакостили по полной. Не желаешь сам спичку бросить? Это конец разбойной сволочне.
— Отойди в сторонку, дай пройти. От моей суки потомство, мне и решать.
— А что, прав чабан, молодца! Твои, говоришь, так и забирай к себе, только поскорее, а то рванёт сейчас, от твоих цуциков только пух полетит по окрестностям.
— Затем и приехал. Спрячь спички, дай пройти.
На том мужики и порешили. Такая судьба выводка всех вполне устраивала и даже обрадовала. Взрыв паров бензина озарил дневное небо яркой вспышкой. Потом чёрная копоть заколдованным чернокрылым вороном вспорхнула ввысь и закружилась над ущельем, возвещая селянам о конце хитрой собачьей банды. Огонь пылал неистово и яростно. Для него, для огня, было, наверное, странно — он буйствует, а люди с ним не борются.
«Как же так они, что с ума посходили, понять невозможно, что происходит? Обычно они поливают меня водой, засыпают меня песком и все при этом очень много кричат. Суетятся, орут всякий вздор, кто во что горазд, мат звучит на все лады из всех уст, а тут, наоборот, стоят и с удовольствием смотрят на меня. Поразительно!»
Ничего странного в общемто в этом не было, в огненном мареве растворялись последние следы страшных событий, результатом которых могли быть сломанные человеческие судьбы, а может быть, и жизни некоторых из селян. Мужики стояли чуть поодаль, в позах победителей и мирно судачили промеж собой. Вдруг лязгнула дверка грузовичка, и раздался всем знакомый Лёхин голос:
— А что, мужики, не тяпнуть ли нам по маленькой в честь победы?
— Это кто тут такой предусмотрительный? Лёха, что ли?
— Да, я, Лёха, а ты что, не знал, как меня зовут? Будем знакомы. — Лёха протянул приятелю Генычу перепачканную шофёрскую ладонь. Тот дружески шлёпнул своей ладонью о его и полез обниматься.
— Знал, конечно же, знал, голубь ты наш сизокрылый. А откуда у тебя эта замечательная трёхлитровочка образовалась, да ещё с такой замечательной пластмассовой крышечкой? Утютютютю…
Геныч вытянул растопыренные пальцы в сторону банки с самогоном и зашевелил ими, словно собрался её пощекотать.
— Это моя половина для тёщи нагнала и утром приказала к месту доставить. Вот я под сиденье её и сунул.
— Чтото нам кажется, что ошиблась в тебе твоя Валька, не смог ты её приказ выполнить, ой не смог. Да какая же она половина, если в ней центнер веса с лишним, а Лёха весит чуть больше этой банки.
Мужики дружно расхохотались, у них было приподнятое настроение. Ведь день не прошёл даром — и дело сделано, и отдых состоялся.
— Ладно уж, семь бед — один ответ. Стакан в бардачке, кто смелый — разливай. Вот только закуски полгорбушки да огурец. Думал, сам перед тёщиным двором остаканюсь да закушу, а тут такое дело провернули.
— Лёха, ты мой брат, наливай, я, чур, первый. А ты пока что заранее обратную дорогу приметь, чтобы с истинного пути не сбиться. Ты лично обязан доставить меня в целости и сохранности к моему дому. Усёк?
Мужики приступили к заключительной фазе своей миссии, а костёр продолжал поглощать остатки кустарника на поляне. Зрелые шишки репейника в ярком огне вспыхивали и трескались, издавая хлопки, словно пушечная канонада далёкого морского сражения в давние древние времена. Так завершилась, полная опасностей и злоключений, история необычной своры одичавших дворовых собак, несколько месяцев кряду державшая в напряжении жителей крупного посёлка в далёком казахстанском предгорье. В тех изысканно прекрасных местах, где вода в речушке прозрачно чистая, ночи несказанно тихие, а дни неслыханно теплые и ласковые.
Вдоль по галечной, прочь от ущелья, которое с тех пор стали называть щенячьим, мчал мотоцикл с коляской. В ней, прикрытые овечьей шкурой, от страха прижавшись друг к дружке, тихохонько лежали четыре пушистых щенка. Один чисто чёрный, остальные пегие. Мордочки похожие на мамашу, глазкипуговки, наполненные страхом, то и дело озирались по сторонам. От всех четверых отвратительно пахло бензином, но это теперь было не важно. Сейтке, случайно узнав о логове, тотчас поспешил за потомством и забрал их к себе для того, чтобы вырастить из них настоящих пастухов, защитников овечьих отар. Ему воспитывать молодняк не впервой.
23
Палкан после процедур постепенно выздоравливал и помалу приходил в себя. Силы понемногу возвращались в его израненное тело, и он уже мог потихоньку, в пределах двора, передвигаться. Санька не мог нарадоваться. Он всё свободное время проводил рядом с ним, поил его, кормил и даже научился перевязывать раненую лапу. Здоровьем Палкана интересовались односельчане и напрашивались в помощники, а от предложений свеженькой печёнки для геройского больного пса Николаю то и дело приходилось отказываться, иначе ею можно было бы прокормить взвод солдат вместе с командирами. В разговорах собеседники не скрывали искренней радости и желали ему более скорого выздоровления. А на свиноферме не могли дождаться того времени, когда Палкан вновь примет вахту у фермы под своей эстакадой, ну и, конечно, готовили торжественную встречу со всяческой вкуснятиной для именинника.
Третий день после смертельной схватки с Туманом перевалил за середину. Палкан почти всё время находился у своей конуры, изредка отлучаясь в сад, к малиннику, где росла его лечебная трава. Но в основном он отлёживался, набирался сил и с выздоровлением постепенно вступал в права предводителя дворовой живности.
Сейчас его взору предстала очередная картина. Два молодых петушка, едва покрытые перьями, устроили целое представление. Налетая друг на дружку, имитируя атаки шпорами, они щипали из хвостов противника и без того редкое оперение. Палкан всё это время лежал в самой конуре, свесив через порожек голову, и спокойно наблюдал за происходящим. Куриная молодёжь до того распетушились, что забыла, где находится. Тискали они друг друга и клевали, совершенно не замечая, что творится вокруг них. Дотолкались до того, что опрокинули миску с водой, стоявшую у конуры. Это сильно рассердило командира, и он скоренько прогнал незадачливых вояк. Прогнатьто прогнал, а сам теперь остался без питья. В разгар лета, а день стоял жаркий, хотя конура и располагалась в тени хозяйственных построек, обойтись без воды было невозможно, и жажда понемногу, но всё настойчевее стала напоминать о себе. Какоето время Палкан терпел в ожидании того, что вотвот появится Санька и вновь наполнит его опустевшую миску, но маленького друга всё не было. Больной медленно поднялся и, прихрамывая, побрёл к выходу со двора. На улице неподалёку находилась водопроводная колонка, из которой брали воду все жители этой улицы. Была она настолько старой, что водяной поток из её трубчатого носика не прекращался ни на секунду. Небольшая струйка воды постоянно стекала из этой трубы в жёлоб бетонного лотка и дальше в проточный поливной арык. Так вот, падающая струйка воды за многие годы промыла в бетоне лотка углубление, размером с небольшой стакан. Из этого «стаканчика» и утолял свою жажду Палкан всякий раз, когда оказывался рядом. Не только он один, но целый ряд прочих обитателей улицы лакомились этой всегда прохладной и прозрачночистой влагой. Она так притягательно булькает, стекая в свой «стаканчик», что пройти мимо и не напиться практически невозможно. К тому же прохладные брызги весьма приятно орошали морду утоляющего жажду пса, дополняя благодатные ощущения. Палкан лакал эту освежающую влагу, и к нему возвращались прежние чувства, когда он, совершенно здоровый и полный жизненных сил, просто прогуливался по своей улице, демонстрируя всем обитателям хозяйских подворий своё единоначалие.