В дальний конец моста врезался снаряд. Скорее всего, французские пушкари старались удержать британцев на разваливающейся переправе, где их можно было посечь картечью. Неприятельская пехота отступила на восточный берег, откуда палила из мушкетов. Долину затягивало дымом. Вода перехлестнула через понтон, за который держались Шарп и Харпер, потом он содрогнулся, а настил раскололся. Шарп испугался, что мост перевернется. Пуля щелкнула по доске сбоку от него. Второй снаряд разорвался у дальнего края, оставив после себя клуб грязно-серого дыма, который поплыл вверх по течению. Над берегом пронеслась стайка каких-то сорвавшихся в панике белых птиц.
Мост еще содрогнулся и затих. Центральная его часть оторвалась и поплыла вниз по течению. Последняя якорная цепь лопнула, и все шесть понтонов закружились и медленно сдвинулись с места. Вода забурлила под градом картечи. Шарп смог наконец подняться на колени. Он зарядил винтовку, прицелился и выстрелил. Харпер, забросив на плечо семистволку, тоже взялся за винтовку. Их поддержали стрелки Слэттери и Харрис, выбравшие своей целью конных офицеров. Впрочем, когда дым рассеялся, оба офицера по-прежнему сидели в седле. Подхваченные течением, понтоны дрейфовали все быстрее и быстрее, сопровождаемые кусками настила, обугленными щепками и прочим мусором. Бригадир, лежавший на спине, попытался приподняться на локтях.
— Что случилось?
— Плывем, сэр,— отозвался Шарп.
На пустившемся в самостоятельное плавание плоту оказалось шесть человек из 88-го полка и пять стрелков из Южного Эссекского. Остальная часть его роты либо успела добраться до берега до взрыва, либо оказалась в воде. Итого, в распоряжении бригадира и капитана осталось тринадцать человек, тогда как около сотни французов бежали по берегу, стараясь держаться наравне с плотом. Оставалось только надеяться, что на путешественников не падет проклятие числа тринадцать.
— Попробуйте отгрести к западному берегу! — распорядился Мун.
Несколько британских офицеров, воспользовавшись захваченными лошадьми, тоже пытались не отстать от плота, преследуя его по другому берегу.
Однако приклады мушкетов и винтовок оказались негодной заменой весел — понтоны были слишком тяжелыми и продолжали путь на юг, не обращая внимания на тщетные потуги людей. Еще один снаряд упал в реку, и хотя запал его тут же погас, бригадир занервничал.
— Гребите же, Христа ради! — взорвался он.
— Они делают все, что в их силах, сэр,— сказал Шарп. — Что у вас с ногой? Сломали?
— Похоже, берцовая кость.— Мун моргнул от боли. — Слышал, как она треснула, когда лошадь упала.
— Потерпите минутку, сэр,— успокоил его Шарп,— сейчас мы ее поправим.
— Ничего подобного! Даже и не думайте! Я хочу, чтобы меня доставили к врачу.
Шарп промолчал, потому как никакой гарантии доставки бригадира куда-либо, кроме как еще дальше вниз по течению, дать не мог. Впереди река огибала могучий утес, возвышавшийся на испанской стороне, и капитан надеялся, что это препятствие остановит французов. Он попытался грести винтовкой, но плот упрямо шел своим курсом. Миновав утес, река расширялась, поворачивала к западу и немного замедляла ход.
Французы отстали. Британцы преследование не прекратили, но и на португальском берегу препятствий тоже хватало. Пушка форта Жозефина продолжала палить, однако поскольку плот был уже не виден, били артиллеристы, должно быть, по неприятелю на западном берегу. Шарп вооружился широкой доской, которую использовал в качестве руля — не потому что надеялся на какую-то пользу от нее, а чтобы не дать бригадиру повода для обвинения всех в бездействии. Несмотря на предпринимаемые усилия, проклятый плот упорно держался вблизи испанского берега. Шарп подумал о Буллене и стиснул от злости кулаки. Какая несправедливость!
— Я его убью! — прохрипел он.
— Что? Кого вы собираетесь убить? — спросил Мун.
— Того чертова француза, сэр. Полковника Вандала.
— Прежде всего, Шарп, вам надлежит доставить меня на берег и сделать это как можно скорее.
В этом месте понтоны проскрежетали по дну и остановились, уткнувшись в берег.
Крипта находилась под собором и представляла собой лабиринт, вырубленный в скале, на которой стоял Кадис. В углублениях под плитами пола покоились в ожидании воскрешения отошедшие в мир иной бывшие епископы Кадиса.
Два пролета каменных ступенек вели в большую подземную часовню, круглый зал высотой в два человеческих роста и в тридцать шагов шириной. Если бы кто-то, встав посредине зала, хлопнул в ладоши, эхо повторило бы хлопок пятнадцать раз.
Пять каверн открывались из часовни. Одна вела в другую круглую часовенку, поменьше размером, помещенную в самый конец лабиринта, тогда как четыре другие не вели никуда и просто примыкали к главному залу. Глубокие и темные, они соединялись между собой посредством скрытого коридора, проходившего вокруг всей крипты. Каверны ничем не украшались. Собор над ними мог сиять светом свечей, сверкать мрамором и похваляться раскрашенными святыми, серебряными дарохранительницами и золотыми подсвечниками, но в крипте не было ничего, кроме камня. Красили только алтари. В меньшей из часовен печальная Богоматерь грустно взирала через длинный проход на своего страдающего сына, висящего на серебряном кресте в главной палате.
Давно стемнело, и собор опустел. Последний священник сложил наплечник и ушел домой. Женщин, часами стоявших у алтарей, вывели, пол подмели, двери заперли. Свечи гасить не стали, и красноватый огонек еще мерцал под лесами на переходе, где трансепты соединялись с нефом. Достроить собор так и не успели: еще предстояло возвести святилище с алтарем и завершить купол, а к колокольням даже не приступали.
У отца Монсени имелся ключ от одной из восточных дверей. Ключ со скрипом повернулся в замке, и петли протестующе заскрежетали, когда он толкнул дверь. Священник пришел не один, компанию ему составили еще шесть человек. Двое остались у незапертой двери собора. Вооруженные мушкетами и имея приказ воспользоваться ими только в самом крайнем случае, они отступили в тень.
— Эта ночь для ножей,— сказал Монсени сопровождающим.
— В соборе? — обеспокоенно спросил один из них.
— Я отпущу вам любые грехи,— успокоил его священник.— К тому же люди, которые должны умереть здесь, еретики. Протестанты. Англичане. Их смерть только порадует Господа.
Четверо других вошли за ним в крипту. В главной часовне Монсени поставил на пол и зажег несколько свечей. Свет задрожал, запрыгал по выпуклому потолку. Священник отправил двоих в восточную часовню, сам же с двумя оставшимися укрылся в часовне напротив.
— А теперь — тихо,— предупредил он. — Ждем.
Англичане пришли раньше, чем ожидал Монсени. Сначала он услышал скрип петель открывающейся двери, затем осторожные шаги по длинному нефу. Священник знал: двери уже заперты, и те двое, что остались у входа, проследуют за англичанами в крипту.
Три человека появились на западных ступеньках. Шли они медленно, осторожно. Один, самый высокий, нес в руке сумку. Вступив в круглый зал, он остановился, всматриваясь в темноту, и никого не увидел.
— Эй!
Брошенный отцом Монсени плотный, перевязанный бечевкой пакет упал на середину комнаты.
— Вот что вы сейчас сделаете,— сказал он на английском, который выучил в плену. — Положите деньги рядом с письмами, возьмете письма и уйдете.
Англичанин обвел взглядом темные арки, пытаясь определить, из которой доносится голос. Это был розовощекий, плотного сложения здоровяк с приплюснутым носом и густыми черными бровями.
— За дурака меня принимаете? — спросил он — Сначала я должен увидеть письма.
— Можете посмотреть, капитан,— сказал Монсени.
Капитан Пламмер служил в британской армии и был прикомандирован к посольству, где следил за тем, чтобы слуги не воровали, чтобы на окнах были надежные решетки, а ставни запирались на ночь. На взгляд священника, Пламмер был ничтожеством, неудавшимся солдатом. Войдя в круг света, капитан приблизился к лежащему на полу пакету и опустился на корточки. Тугой узел не поддавался, и капитан сунул руку в карман, наверное, за ножом.
— Покажите золото,— приказал Монсени.
Категоричный тон не понравился Пламмеру; он нахмурился, однако спорить не стал и потянулся за сумкой, развязав которую достал пригоршню золотых монет.
— Здесь три сотни. Как и уговаривались.— Голос, прозвучав глухо в пустом помещении, отдался эхом от стен.
— Пора,— бросил священник, и его люди выступили из темных ниш с мушкетами на изготовку. Спутники Пламмера подались вперед, и в тот же момент за спиной у них выросли те двое, которых Монсени оставил у дверей.
— Какого черта? Что еще…— начал Пламмер и осекся, увидев в руке Монсени пистолет. — Вы священник?
— Полагаю, нам всем стоит проверить, что именно мы покупаем,— не отвечая на вопрос, сказал Монсени, стоявший теперь в окружении трех своих людей.— Я пересчитаю деньги, а вы — на пол. Лежать и не шевелиться.
— Ну уж нет! — возмутился Пламмер.
— На пол,— повторил священник уже по-испански, и его люди, закаленные годами службы на флоте, легко уложили всех троих на каменный пол крипты. Монсени подобрал туго перевязанный пакет и, отодвинув ногой золото, положил его в карман. — Убейте их.
Сопровождавшие Пламмера были испанцами, служившими в британском посольстве, и они, услышав приказ, попытались протестовать. Сам Пламмер ухитрился подняться, но священник просто выставил кинжал, позволив англичанину напороться на него. Лезвие прошло между ребер и отыскало сердце. Двое других умерли так же легко. Все произошло быстро и практически бесшумно.
Каждому из подручных Монсени вручил по пять золотых гиней — щедрое вознаграждение.
— Англичане,— объяснил он, — намеревались прибрать к рукам Кадис. Они называют себя нашими союзниками, а на самом деле предают Испанию. Сегодня вы защитили своего короля, свою родину и святую церковь. Адмирал будет доволен, а Господь вознаградит вас.
Обыскав тела, священник нашел несколько монет и нож с костяной рукояткой. У Пламмера под одеждой был пистолет, старый, тяжелый, ненадежный, и Монсени отдал оружие одному из моряков.
Три тела втащили наверх по ступенькам, проволокли по нефу и отнесли к ближайшему молу. Отец Монсени прочел короткую молитву, после чего убитых сбросили в море. Они упали на камни, туда, где бушевали, взбивая белую пену, волны Атлантики. Священник запер дверь собора и отправился домой.
На следующий день в крипте обнаружили кровь. Поначалу никто не мог дать вразумительного объяснения ее появления там, а потом женщины, пришедшие в собор молиться, начали говорить, что это, должно быть, кровь святого Сервандо, одного из небесных покровителей Кадиса, покоившегося некогда здесь, но перевезенного затем в Севилью, оккупированную ныне французами. Кровь, утверждали женщины, была верным доказательством того, что святой чудесным образом покинул захваченный врагом город и вернулся домой. Их убежденности в этом не поколебала даже страшная находка у волнолома трех изувеченных тел. Чудо, говорили они, и весть о чуде распространилась вскоре по всему городу.
Капитана Пламмера опознали, и тело его перенесли в посольство. В скромной часовенке торопливо провели заупокойную службу, после чего капитана предали земле на песчаном перешейке, связывавшем Кадис с островком Исла-де-Леон. На следующий день отец Монсени написал еще одно письмо британскому посланнику, в котором объяснил смерть Пламмера тем, что капитан попытался, получив письма, прикарманить и золото. Тем не менее, продолжал он, англичане все еще могут получить письма, только теперь уже за более крупную сумму. Подписывать письмо он не стал, зато вложил в конверт испачканную кровью гинею. Это была своего рода инвестиция, которая должна была принести целое состояние, достаточное для исполнения мечты отца Монсени. А мечтал он об Испании — великой, в блеске возвращенной славы и свободной от чужеземцев. Англичане сами заплатят за свое поражение.
Глава вторая
— И что теперь? — спросил бригадир Мун.
— Мы застряли, сэр.
— Господи, да вы вообще можете хоть что-то сделать как надо?
Шарп промолчал. Оставив оружие и боеприпасы, они с Харпером спрыгнули в реку и оказались по грудь в воде. Попытка снять понтон с мели успеха не имела — с таким же результатом они могли бы толкать Гибралтарскую скалу. Плот застрял намертво всего в пятидесяти или шестидесяти футах от восточного берега, по которому их преследовали французы, и примерно в ста пятидесяти ярдах от западного, находившегося в руках британцев. Шарп призвал на помощь остальных солдат, но и их усилий было недостаточно. Громадные понтоны уверенно обосновались на галечной отмели и, похоже, не стремились продолжать путешествие.
— А если оторвать хотя бы один, а, сэр? — предложил Харпер.
Шарп кивнул. Оторвав один понтон от остальных, они получили бы в свое распоряжение достаточно легкое и управляемое плавсредство. Проблема заключалась в том, что баржи соединялись не только канатами, но и толстыми брусьями, которые и держали на себе дощатый настил.
— У нас уйдет на это полдня, если не больше,— сказал он. — Да и лягушатникам такое вряд ли понравится.
— Что вы собираетесь делать, Шарп? — подал голос лежащий на плоту бригадир.
— Сойдем на берег, сэр,— решил капитан. — Все.
— Но почему?
— Потому, сэр, что через полчаса здесь будут французы, и, если мы останемся на плоту, они или перестреляют нас как собак, или возьмут в плен.
— У вас есть план?
— Уйдем в горы, сэр, и подождем, пока они уберутся. Потом вернемся и оторвем один понтон.— Шарп еще не представлял, как они сделают это без инструментов, но в любом случае попытаться стоило.
Мун явно не пришел в восторг от такого варианта, однако ничего лучше предложить не смог и после некоторых раздумий позволил Харперу доставить его на берег. Остальные последовали за сержантом, держа над головой оружие и боеприпасы. На берегу из двух мушкетов и пары мундиров наскоро соорудили носилки, и Харрис со Слэттери потащили бригадира на вершину ближайшего холма. Шарп, прежде чем уйти, собрал вынесенные на берег обрывки сетей и прихватил несколько коротких веток. Поднимаясь по склону, он оглянулся и увидел, что французы уже вскарабкались на утес. Расстояние в полмили не помешало одному из них разрядить в британцев мушкет. Пуля упала где-то в долине, и даже звук выстрела долетел, изрядно ослабнув.
— Достаточно,— проворчал Мун, когда они достигли первого уступа. Путешествие на самодельных носилках
причиняло ему немалую боль, и бригадир держался из последних сил.
— На самый верх.— Шарп посмотрел на вершину, туда, где голый склон венчала груда камней.
— Ради бога…— начал Мун, но Шарп покачал головой.
— Французы скоро будут здесь, сэр. Если хотите, я оставлю вас на склоне. В форте, наверное, есть врач.
Предложение выглядело соблазнительным, и бригадир задумался, но потом вспомнил, что пленников высокого ранга обменивают очень редко. Возможно, рано или поздно британцы захватили бы французского бригадира и после долгих переговоров согласились его обменять, однако это заняло бы недели, если не месяцы, и за это время другие заняли бы место Муна и, не исключено, даже обошли бы неудачника в состязании на карьерной лестнице.
— Ладно, раз уж так нужно,— неохотно согласился он. — А что потом?
— Подождем, пока французы уйдут, спустимся, оторвем один понтон, переправимся через реку и доставим вас домой.
— Тогда на кой черт вы притащили эти ветки?
Ответ на свой вопрос бригадир получил уже на вершине. Рядовой Гехеган из 88-го заявил, что его мать занималась вправлением костей и он сам еще ребенком не раз помогал ей в этом деле.
— Все, что требуется, сэр,— объяснил он, — это потянуть кость.
— Потянуть кость? — удивился Шарп.
— Так точно, сэр. Потянуть быстренько, чтоб он и пискнуть не успел. А потом мы ее подвяжем. Вы не знаете, сэр, джентльмен, случаем, не протестант?
— Думаю, что протестант.
— В таком случае святая вода не понадобится, сэр. И без двух молитв тоже обойдемся. Можете не сомневаться, сэр, будет целехонек.