— Понятно, что им нужна наша собственность, — ответил Сэм.
— Понятно? А мне не понятно! Моя собственность — это мое владение, и никто не может мне нашептать другого. Кто протягивает руку к моему законному владению, тот просто мошенник. Даже в Саксонии определены параграфы, за соблюдением которых строго следит полиция. А кто ворует, пусть скрывается, пусть прячется в нору!
— Да, все верно, но, к сожалению, мы не в Саксонии.
— Не в Саксонии? Ну, я-то уж точно еще долго не буду американкой! Да, я сейчас нахожусь здесь, но свое прекрасное саксонское гражданство пока еще отдавать не намерена. Я остаюсь дочерью чудесной саксонской земли на Эльбе. Саксы побеждали в двадцати исторических битвах, мы и здесь еще себя покажем. Понятно? Тридцать лет я пунктуально и честно выплачивала все налоги, пошлины и обязательства, я не должна ни единого пфеннига и, следовательно, могу требовать, чтобы мое родное государство позаботилось обо мне, когда краснокожее ничтожество обмануло меня и хочет отнять у меня все! Я не позволю ограбить меня и выгнать без единого пфеннига в кармане!
Сэм по-своему, как-то особенно взглянул на возбужденную женщину и сказал:
— У вас в корне неверное представление, фрау Эберсбах. Вас не будут грабить и выгонять.
— Нет? А что же тогда?
— Если индеец грабит, он и убивает. Если он возьмет нашу собственность, то возьмет и нашу жизнь, чтобы в дальнейшем мы не смогли отомстить.
— Господи, спаси! Кажется, вы хотите сказать, что нас хотят прикончить?
— Ну да.
— В самом деле? Это же неслыханно! Зная об этом, вы завели нас сюда? Герр Хокенс, извините, но вы чудовище, змей, настоящий дракон! Другого такого я не могу себе представить!
— Простите! Разве мог я знать, как поведут себя индейцы? Эти пуэбло всегда были дружественными и достойными доверия. Невозможно было предугадать, что они устроят нам ловушку, если не ошибаюсь.
— Зачем надо было забираться сюда? Мы же могли оставаться снаружи.
— В непогоду?
— Ах, непогода! Лучше бы меня окатили водой из десяти кадок, чем оказаться ограбленной и убитой. Об этом вы могли бы и сами додуматься. О небо! Быть убитой! Кто бы мог подумать! Я поехала сюда, чтобы пожить несколько лет настоящей американской жизнью, а едва ступила ногой на эту землю, как меня встречает само воплощение смерти. Хотела бы я видеть того, кто может это выдержать.
Тут к ней подошел кантор, положил на плечо руку и успокаивающе произнес:
— Не волнуйтесь понапрасну, дорогая моя фрау Эберсбах. Ни о какой смерти не может быть речи.
— Почему?
— Пока я с вами, вас не возьмет никакая опасность. Я защищу вас!
— Вы?.. Меня?.. — удивилась она, недоверчиво разглядывая его лицо.
— Да, я вас! Вы же знаете, что я сочиняю героическую оперу в двенадцати актах?
— Конечно, я слышу об этом слишком часто.
— Ну, так вот! Композитор — слуга искусства, и вы можете смело положиться на то, что это могущественное божество не позволит умереть ни одному из своих приверженцев.
— Но я-то не сочиняю!
— Ничего страшного: вы находитесь под моей защитой. Ради моей великой оперы я должен вернуться домой невредимым и в хорошем расположении духа, иначе мир лишится шедевра, а это было бы невосполнимой потерей. Об этом мне дали знать музы. Значит, во время моего американского путешествия ни один волосок не упадет с моей головы, а все те, кто находятся рядом со мной, защищены от несчастий.
— Прекрасно! Тогда я хочу… я хотела сказать, если вы так уверены, что ничего страшного не произойдет, будьте любезны вытащить нас из этого подвала!
Кантор почесал за ухом и, запинаясь, пробормотал:
— Кажется… вы не так… меня поняли, дражайшая. Пьесу, темп которой обозначен как ленто [41], нельзя играть аллегро виваче [42]. Если я сказал, что в моем присутствии с вами ничего плохого не случится, то при этом вовсе не думал о том, что способен открыть двери нашей теперешней темницы. Для этого есть другие люди. Могу назвать вам хотя бы герра Франке, который уже сделал много замечательного и ни в коем случае не будет сидеть, сложа руки. Разве я не прав?
Последний вопрос он задал Хромому Фрэнку, который был польщен и ответил своим обычным витиеватым образом:
— Да, вы верно подметили, совершенно верно, герр кантор эмеритус, и доверие, что вы мне так скромно оказали, не будет обмануто. Я ведь из тех, на кого вы можете положиться в любой партикулярной опасности. Что кажется неразумным у разумных, для Фрэнка всегда любимая песня. Даже если будет еще хуже, я вас освобожу!
— Каким же образом? — усомнился Сэм.
— Ты, похоже, не веришь?
— Послушаем сначала, не ведет ли в сторону твой путь.
— Тогда вот что! Есть такая присказка: где бы ты ни был, герр органист, флейты должны умолкнуть. Так вот, я и есть тот самый органист, а ты — флейта, что должна замолчать. Путь мой прям, как вы скоро узнаете. Вы стучали по стенкам, царапали потолок, но дистиллированного решения не нашли. Ножи ваши не смогли проткнуть камень. И все же, держу пари, здесь есть дырки, в которые можно просунуть рычаг освобождения, если только мы хотим сорвать с себя путы плена.
— Какие дырки?
— Какие? Если бы предыдущие поиски велись под моим географическим наблюдением, то мы бы уже давно нашли казус белладонна [43]. Ваши глаза поразила куриная слепота, а за ваши носы я не дал бы и трех пфеннигов. Люк находится наверху, и кроме него, на первый взгляд кажется, что нет других отверстий. Если бы это было так, мы бы уже давно задохнулись, ибо израсходовали бы весь законсервированный здесь кислород. По меньшей мере, здесь бы пахло затхлостью. А вот теперь взгляните-ка на лампу. Как красиво она горит! Напрягите свои органы обоняния! Ну, чувствуете ли вы хотя бы толику затхлого воздуха? Ха, чувствуете, что воздух здесь постоянно обновляется? Ученые называют это вегикеляцией [44]. Я тщательно изучал вегикеляцию, когда строил свою виллу «Медвежье сало». Теория проста: снизу поступает свежий воздух и вытесняет наверх плохой. Значит, должны быть отверстия и вверху, и внизу, как это сделано у меня на вилле. Нам остается только обнаружить этот постоянный воздушный поток. Знаете, как проще всего импровизировать это открытие?
— Может, при помощи лампы? — спросил Сэм.
— Конечно! Видишь, бывают моменты, когда и у тебя отпускает в голове! Так возьми же лампу и пройди с ней вдоль стен, держа почти на уровне пола. Как пить дать, найдешь местечко, куда входит наружный воздух. Если потом так же исследовать потолок, то мы, ясное дело, обнаружим тот Панамский канал, через который нежелательная атмосфера удаляется в открытый космос.
— Что ж, твоя мысль, действительно, неплоха! — воскликнул Сэм Хокенс. — Твое наблюдение совершенно справедливо: в этом помещении воздух совершенно свежий. Значит, должна существовать какая-то вентиляция, если не ошибаюсь. Мы отыщем ее.
— Вот видишь, старая флейта, как органист свое дело разумеет! Если бы я не был таким… Слушай!
Малыш прервался посреди фразы, теперь и другие услышали шум над головой. Буря прошла, дождь барабанить перестал, и теперь было отчетливо слышно все, что происходило на плоской крыше. Там, похоже, откатывали тяжелые камни, а потом сдвинули крышку. Появилась довольно широкая щель.
— Пусть белые послушают, что я им скажу! — раздался громкий голос Трехпалого. — Теперь вы мои пленники! Между нами и бледнолицыми началась война, и я мог бы вас убить, но я хочу быть милостивым и подарю вам жизнь, если вы добровольно отдадите мне все, что у вас есть. Пусть ваш предводитель ответит мне!
Понятие «предводитель» относилось к Сэму Хокенсу. Он и ответил:
— Ты получишь все что пожелаешь. Выпусти нас, и мы все тебе отдадим!
— Мой брат говорит языком змеи. Если я выпущу вас, вы ничего не отдадите, а будете сражаться.
— Тогда спустись сюда сам и возьми, что пожелаешь!
— Вы можете схватить меня. Пусть бледнолицые сложат свое оружие в кучу, а потом я скину ремни, и они крепко свяжут его. Мы опустим свои лассо и вытащим связку наверх. Пусть предводитель скажет, согласен ли он!
— А сдержит ли слово вождь Ка Маку и отпустит ли он нас на свободу, когда мы все ему отдадим?
— Да.
— Да? Хи-хи-хи! Считаешь нас такими же болванами, как ты сам? Убирайся поскорее, а не то я всажу тебе пулю прямо в башку! Вы, лжецы и предатели, ничего от нас не получите, даже срезанного ногтя.
— Ты это серьезно?
— Совершенно серьезно.
— Тогда вы все умрете!
— От смерти мы не ушли бы и в том случае, если бы все вам отдали. Но вы просчитались. У нас есть оружие, и мы заставим вас освободить нас безо всякого выкупа.
— Мой брат ошибается. Ваше оружие будет бесполезным, потому что боя не будет. Вы заперты и не сможете выбраться. Мы не станем нападать на вас, а вам не надо будет защищаться. Но у вас нет ни воды, ни пищи. Мы подождем, пока вы ослабнете, и тогда без боя получим все, что захотим. Хуг!
Крышка снова захлопнулась, и внизу услышали, как ее опять заваливают камнями.
— Ты спятил? — пробурчал Дик Стоун. — Не мог ничего получше придумать!
— И что же?
— Либо не отвечать вовсе, либо всадить в него пулю. Лоб его я видел отчетливо, и вполне можно было его продырявить.
— Ты в чем-то прав, старина, но ты не подумал, была бы от этого хоть какая-то польза? Наше положение только ухудшилось бы. Нет, кровопролитие здесь ни к чему. Попробуем освободиться хитростью.
— Пожалуй, стоит последовать совету Фрэнка, только надо поторопиться, а то гореть лампе осталось недолго.
После недолгих поисков выяснилось, что Хромой Фрэнк оказался прав. Во внешней стене, недалеко от пола, были проделаны дырки для вентиляции. Такие же отверстия обнаружились и в потолке, через которые мог выходить спертый комнатный воздух. Если бы они были проделаны строго вертикально, их увидели бы сразу, но они почему-то оказались продолбленными наискось, а их диаметр не превышал, вероятно, шести сантиметров.
— Раньше, — пустился в рассуждения Уилл Паркер, — мы ничего не могли поделать своими ножами с каменной стенкой, но теперь попробуем расширить эти дырки. Вопрос только в том, куда мы хотим выбраться?
— Стенка слишком толстая, — заметил Сэм. — Чтобы проделать в ней достаточно широкую дырку, придется потрудиться несколько дней подряд.
— Значит, через потолок?
— Да, но тут возникает другая трудность. Тому, кто будет работать, придется стоять или сидеть на плечах двух других. Если нам удастся удалить доски, дело пойдет быстрее. К сожалению, света нам осталось не больше, чем на полчаса. Потом мы окажемся в кромешной темноте. Надо поскорее найти подходящее место!
И его нашли. Сэм и Фрэнк решили работать первыми. Хокенс забрался на Стоуна и Паркера, Фрэнк — на немцев Эберсбаха и Штрауха. Когда они принялись за работу, Ши-Со заметил:
— Света мало. Позже он будет нужнее, чем сейчас. Может быть, погасим лампу?
Он был прав, свет загасили. В комнате стало совершенно темно. Теперь слышались только тихая работа ножей да дыхание работающих. Они так старались, что уже через четверть часа устали и их пришлось заменить. Про сон никто и не думал. Всю ночь напролет сверлили, резали, скоблили. Из потолка выбрали столько дерева, что образовалась большая дыра, в которую мог протиснуться взрослый мужчина. Теперь предстояло продолжить работу в наружной обкладке из плотно утоптанной глины, твердой как камень. И тут дело пошло куда медленнее. Только к полудню, по звуку, производимому ножами, определили, что потолок скоро будет просверлен.
— Скоблите как можно тише, — предупредил Сэм Хокенс, — иначе нас услышат наверху.
Едва он это сказал, как снаружи раздался выстрел, а мгновение спустя Дик Стоун, работавший в дыре возле Дролла, вскрикнул:
— Черт возьми! Я ранен.
— Куда? — озабоченно крикнул Сэм.
— В предплечье. Негодяи стреляют в нас.
— Что? Уже сквозь потолок? Значит, они услышали шум работы. Рана серьезная?
— Не думаю. Кажется, просто царапина. Кость не задета, но кровь, чувствую, льется.
— Ладно, спускайтесь быстрее! Они могут выстрелить еще раз и пробить ваши головы. Надо осмотреть твою руку.
Как хорошо, что в свое время выключили лампу! Едва место в норе освободилось, раздалось еще два — три выстрела. Хокенс вдруг пронзительно закричал.
— Что орешь? — спросил его Паркер. — И в тебя попали?
— Нет. Просто хочу знать, где расположились эти мерзавцы.
Наверху раздался радостный вой. Индейцы, заслышав голос Сэма, подумали, что ранили его, и дали выход своей радости.
— Очень хорошо! — улыбнулся Сэм. — Ясно, что парни лежат или сидят на корточках прямо над нашим углублением и все слушают. Пора и нам послать им парочку пуль. Фрэнк, Дролл, скорее сюда! В три наших двустволки заряжены шесть патронов. Каждый выстрелит по два раза. Ну, раз … два … три!
Грохнули выстрелы, и сейчас же снаружи раздался ужасный вой.
— Очень хорошо! Хи-хи-хи! — Сэм захохотал. — Кажется, мы попали, если не ошибаюсь. Не думаю, что они снова захотят подслушивать.
— А я не думал, что меня смогут подстрелить! — пробурчал Стоун.
— Покажи-ка свою рану, — сказал Сэм.
Оказалось, что рука лишь слегка оцарапана, и рану быстро перевязали.
— Нам лучше было бы сделать подкоп под стену. Там, на потолке стоят индейцы и слушают нас. А если мы будем пробивать стену, нас никто не услышит.
— Это намного тяжелее, — возразил Сэм.
— Лучше уж тяжелая работа, чем лишиться жизни на легкой. Я справлюсь с такой несоразмерной компенсацией.
С ним согласились. После короткого совета решили последовать предложению Хромого. Дырки во внешней стенке оказались крупнее; через каждую можно было просунуть два ружейных ствола. Их-то и собирались использовать в качестве рычагов. После часовых усилий удалось в одном месте настолько раскачать кладку, что дальше можно было продолжать работу и ножами.
За этим занятием прошел целый день. К вечеру, наконец, из стены выбили первый камень. Первый! А сколько их еще надо было удалить! А состояние пленных! Прибыв сюда, они только успели попить, но не поесть. Сейчас люди находились в плену уже почти сутки и ничего не брали в рот. Их мучили голод и жажда. Взрослые еще держались, но дети просили то пить, то есть и никак не хотели успокаиваться.
Всю ночь напролет пробивали отверстие, но дело продвигалось крайне медленно, поскольку стена была очень толстой, а строительный раствор давно стал прочнее камня. И все же пленники пробились: выпал наружу первый камень. Через крохотную дыру прорывался еще неверный свет наступающего утра. Работа пошла быстрее. Еще полчаса, и отверстие стало таким широким, что в него уже мог пролезть человек.
— Победили! — торжествовала фрау Розали. — Дыра эта, правда, не очень удобный проход для порядочной дамы, но когда речь идет о свободе, я готова пролезть и через огненное горнило, если только потом смогу отмыться. Ну, а теперь вперед, господа! Кто первый? Вежливость, естественно, требует, чтобы первыми спасались дамы, а поэтому предлагаю начать с меня.
Она уже нагнулась, собираясь просунуть голову в отверстие, но Фрэнк довольно грубо оттащил ее назад со словами:
— В своем ли вы уме, мадам Эберсбах? Здесь начало должны положить господа творения.
— Кто? — не поняла она. — Господа творения? И к таковым вы причисляете, конечно, себя?
— Конечно!
— А я дама! Разве вы не слышали, что с дамами надо быть предупредительным?
— Да, я это хорошо знаю и всегда так поступаю.
— Тогда не указывайте мне, прошу вас!
— Не понимаю вас, милейшая моя, преданнейшая фрау Эберсбах! Я всецело предупредителен к вам!
— Как так?
— Потому-то я хотел и протиснуться перед вами. Разве это не предупредительность?