Бледная, взволнованная массой новых, внезапно нахлынувших на нее впечатлений, молодая женщина опустилась в кресло и сжала руками голову, в которой все перепуталось. Никогда еще за всю еежизнь ей не приходилось переживать столько разнообразных ощущений, как за последние полчаса, ией стоило не малых трудов разобраться в этом хаосе чувств, вызванных неожиданным появлением у нее в доме человека, одно простое знакомство с которым было опасно, не говоря уже об укрывательстве его у себя. До сих пор жизнь ее текла тихо и спокойно, а теперь вдруг, нежданно, негаданно, в ее дом ворвался смерч, способный все перевернуть вверх дном и вовлечь молодую женщину в политическую смуту!
Но оставим донну Гермозу одну с ее думами и волнениями и заглянем к раненому в его новое помещение.
Насквозь промоченная кровью одежда дона Луиса вся прилипла к телу, поэтому, чтобы снять, пришлось разрезать ее, смочив предварительно водой.
При осмотре двух ран доктор сказал:
— Опасного ничего нет. В боку оружие только проскользнуло по ребрам, не задев груди; на плече разрезаны одни мягкие части. Теперь посмотрим бедро.
При виде длинной и глубокой раны на бедре, глаза доктора затуманились облакомпечали, и губы его маленького рта крепко сжались. Внимательно осмотрев рассеченные внутри раны мускулы, он воскликнул:
— Боже, какой страшный удар! Он нанесен с необыкновенной силой, но тем не менее ничего не повреждено, кроме мускулов, а они могут срастись вновь; кровеносные сосуды все целы, а это самое главное.
Промыв раны, он наложил на них бинты, не употребив ни корпии, ни восковой мази, хотя у него в ящике было и то и другое.
В это время перед домом на улице снова послышался лошадиный топот. Дон Луис и его друг тревожно прислушались: один доктор оставался совершенно невозмутим.
— Вы мою записку передали прямо в руки моему слуге? — спросил дон Мигель ветерана, помогавшего доктору.
— Да, сеньор, — прямо в руки, — ответил тот.
— Ну, так это, наверное, он приехал. Пойдите, посмотрите. Если это он, приведите его сюда.
Хосе вышел и вскоре возвратился в сопровождения молодого человека лет 18—20, очевидно испанской крови, с умным и открытым лицом, блестящими черными глазами и румяными щеками.
— Все ли ты привез, Тонилло? — спросил его дон Мигель.
— Все, сеньор, что вы приказывали в своей записке, — ответил слуга, положив на стул громадный сверток.
Дон Мигель развернул сверток и достал из него прежде всего белье, которое с помощью доктора и надел на дона Луиса.
Затем он переоделся сам с головы до ног. Во время переодевания он давал подробные инструкции Хосе, как держать себя при таких исключительных обстоятельствах относительно остальных слуг дома, что им говорить, что делать и чего не делать. Между прочим он приказал ему тотчас же везде смыть кровь, вылить куда-нибудь поосторожнее окровавленную воду, сжечь одежду дона Луиса и свою собственную.
Тем временем дон Луис рассказывал доктору Парсевалю все происшедшее у реки. Старик, облокотившись на подушку, на которой лежала голова раненого, печально слушал рассказ об одном из тех кровавых эпизодов, которыми так богата стала жизнь в Буэнос-Айресе.
— Как вы думаете, Бельграно, знает этот Кордова ваше имя? — спросил доктор, когда молодой человек кончил свое грустное повествование.
— Не думаю. Кажется, товарищи не называли меня по имени в его присутствии... Нет, едва ли знает. Переговоры вел с ним один Пальмеро и не называл ему ни одного из нас.
— Если не знает, то это хорошо, — вмешался дон Мигель. — Надо будет, во что бы то ни стало, выяснить этот важный вопрос. Сегодня утром я постараюсь сделать это между прочим.
— Вам следует теперь быть очень осторожными, друзья мои, — заметил доктор. — Главное, не доверяйтесь здешней прислуге. Положение ваше очень опасно.
— Бог милостив! — произнес дон Мигель. — Он помог мне спасти жизнь моего друга в решительную минуту, когда рука злодея уже занесла было над ним нож. Надеюсь, поможет нам и дальше.
— Да, только на одного Бога и осталась надежда! — со вздохом проговорил доктор, переводя свой грустный взгляд с дона Луиса Бельграно на дона Мигеля дель Кампо.
Эти двое молодых людей были самыми любимыми из его последних учеников философии. Он видел, как в их сердцах всходила богатая жатва посеянных им добрых семян.
— Однако вам телерь следует заснуть, дорогой Бельграно, — обратился Парсеваль к раненому. — Около полудня приеду навестить вас.
Нежно проведя рукой по вспотевшему лбу молодого человека, он крепко пожал его горячую руку и вышел из комнаты в сопровождении дона Мигеля.
— Скажите мне правду, дорогой учитель, действительно ли раны Бельграно не опасны? — с беспокойством спросил дон Мигель, когда они оба очутились во дворе.
— Опасности нет ни малейшей, но полежать бедному Луису придется, — отвечал Парсеваль.
— Ну, с этим злом еще можно примириться, лишь бы была надежда на выздоровление, — проговорил обрадованный молодой человек, введя доктора опять в гостиную, где последний оставил свою шляпу.
Донна Гермоза все еще сидела на прежнем месте, устремив задумчивый взгляд в пустое пространство.
— Однако я еще не представил вас друг другу, — сказал дон Мигель. — Позвольте мне теперь сделать это. — Милая Гермоза, это сеньор Парсеваль, профессор философии, доктор медицины и хирургии, мой дорогой учитель, о котором ты, конечно, слышала не только от меня... Вам же, милый учитель, представляю мою кузину, донну Гермозу Саэпс де Салаберри.
— Я так и думал, что вы родственники, — заметил доктор, садясь по приглашению молодой женщины против нее в кресло: — при первом же взгляде заметно сильное фамильное сходство. Если я не ошибаюсь, то между вами должно существовать и большое сходство характеров. Я вижу, сеньора, что вы сейчас страдаете, потому что были свидетельницей чужих страданий, а эту прекрасную способность сочувствовать другим и забывать о самом себе я давно уже подметил в доне Мигеле.
Донна Гермоза покраснела, сама не зная от чего, и молча поклонилась, не зная, что ответить на похвалу старого ученого.
Что же касается дона Мигеля, то, пока доктор давал молодой женщине гигиенические наставления относительно ухода за раненым, молодой человек возвратился к своему другу и сказал ему:
— Милый Луис, мне необходимо побывать у себя дома, и я уезжаю с доктором. Около тебя останется Хосе, на которого ты смело можешь положиться, как на меня. Мне придется днем побывать во многих местах, поэтому я попаду сюда не раньше вечера, а до тех пор пришлю своего слугу узнать, как ты себя будешь чувствовать. Кстати, могу я распорядиться твоим слугой по своему усмотрению, если мне понадобятся его услуги, и сказать ему о тебе то, что я сочту нужным?
— Само собой разумеется, можешь, — ответил дон Луис. — Вообще я прошу тебя делать все, что найдешь нужным, только с тем условием, чтобы ты больше не впутывал никого в мое дело.
— Ты опять о том же, Луис?.. Не беспокойся, не впутаю кого не следует... Не желаешь ли дать мне какое-нибудь специальное поручение?
— Нет. А сказал ты своей кузине, чтобы она, наконец, прилегла отдохнуть после всех этих беспокойств?
— Эге! Начал уже тревожиться о моей кузине! Смотри, не вздумай еще влюбиться в нее!
— Будет тебе вздор городить, Мигель!.. Прощай же, пока... Береги себя, хоть ради меня.
— Будь покоен: в пасть волка не полезу... Итак до вечера!
— До вечера!
Друзья крепко обнялись и распрощались.
Выходя из комнаты, дон Мигель сделал Хосе и Тонилло знак следовать за собой.
— Тонилло, — сказал он, когда они вышли в галерею, — ступай приготовь наших лошадей... Мы поедем провожать доктора; а вас, Хосе, я попрошу не отходить от дона Луиса, делать все, что он прикажет, и, в случав надобности, защищать его, как вы защищали бы его отца.; Быть может, те, которые так отделали моего друга, принадлежат к Народному Обществу; тогда они, конечно, захотят отомстить за своих товарищей, которых он уложил, защищая себя, и употребят все силы, чтобы разыскать его убежище.
— Разыскать его они, конечно, могут, сеньор, — сказал старик, — но войти в него, пока жив старый Хосе, им не скоро удастся, а придется порядком повозиться, потому что он не хуже их владеет оружием.
— Браво! Я знал, что вы иначе не ответите, произнес дон Мигель, крепко пожимая старику руку. — Эх, если бы в моем распоряжении была хоть сотня таких людей как вы, тогда сразу прекратились бы страдания нашей родины!.. Однако, до свидания до вечера. Не забудьте запереть за нами ворота и двери.
— Не забуду, сеньор, будьте покойны, да хранит вас Бог!
Доктор уже прощался с донной Гермозой, когда дон Мигель возвратился в гостиную.
— Я еду провожать вас, доктор, — объявил молодой человек.
— Это будет совершенно напрасный труд, — возразил Парсеваль. — Я хорошо заметил дорогу и надеюсь найти ее один.
— Мне все равно нужно побывать дома, поэтому я и хочу воспользоваться случаем ехать в вашем обществе, — сказал молодой человек.
— А! Ну это дело другое. В таком случае я очень рад. Едем.
— Сию минуту, доктор... Милая Гермоза, — обратился дон Мигель к кузине. — Я приеду не раньше семи часов вечера, а днем пришлю Тонилло узнать о состоянии больного. Пока прощай. Покойной ночи. Не бойся ничего и не забудь утром отослать своих слуг.
— Если я и боюсь, то только за тебя и за твоего друга! — с живостью проговорила молодая женщина.
— Я знаю это, но могу уверить тебя, что все кончится благополучно.
— Сеньор, дон Мигель дель Кампо надеется на свои крупные связи, — с добродушной и ироничной улыбкой заметил Парсеваль.
— Еще бы! — воскликнул дон Мигель. — Не даром же я числюсь советником его превосходительства, сеньора министра дона Фелиппе, и членом-корреспондентом Народного Общества. Кроме того, я нахожусь под особым покровительством сеньоров Анхоренас!
Все это он проговорил с такой комичной важностью, что все невольно рассмеялись.
— Смейтесь, смейтесь! — продолжал он. — Однако, если бы не эти преимущества, которые мне служат лишь для того...
— Едем же, Мигель! — перебил доктор.
— Да, и то пора... До свидания, Гермоза!
Он поцеловал изящную руку молодой женщины и вышел вслед за доктором, простившимся с хозяйкой почтительным поклоном.
«5-го мая, 2 с половиной часа утра.
Милая Аврора!
Ты всегда уверяешь, что обязана мне своим умственным развитием. Если это правда, то ты, конечно, не откажешься доказать мне свои успехи, исполнив маленькое поручение, которое я дам тебе. Надеюсь, что ты увидишь в моей просьбе ясное доказательство моего полного доверия к тебе.
Узнай, пожалуйста, что говорят в кружке донны Августины Розас и донны Марии Жозефы Эскурра о происшествии, случившемся нынешней ночью около бухты Резиденции, как оно истолковывается, кого называют участниками в нем; вообще разузнай все, что касается этого дела.
Будь поосторожнее, в особенности с донной Марией Жозефой; старайся не показывать виду, что ты интересуешься этим делом, наведи на него разговор как бы мимоходом. Хорошо, если бы тебе удалось сделать так, чтобы она заговорила о нем сама.
Ты, разумеется, понимаешь, моя дорогая, что мне нужно знать это вовсе не из пустого любопытства, и не распространишь свои милые капризы, которыми иногда сводишь меня с ума, на серьезное дело, от которого зависит, быть может, вся моя будущность. Целую твои прелестные ручки бессчетное количество раз.
На веки твой Мигель».
— Бедняжка! — пробормотал молодой человек, перечитав это письмо. — Волей-неволей приходится втягивать и ее в политическую смуту... Впрочем, она так умна и ловка, что не навлечет на себя и тени подозрения. Легче проникнуть в тайны луны, чем в мысли Авроры, когда она захочет скрыть их; поэтому бояться за нее нечего... Ну, теперь примемся за второе письмо... В нем нужно будет прежде всего подвинуть часы вперед.
Быстро написав второе письмо, он перечитал его про себя. Оно было следующего содержания:
«5 мая 1840 г., 9 час. утра.
Сеньору дону Фелиппе Арано.
Высокоуважаемый сеньор и друг!
Пока вы неустанно бодрствуете и со свойственной вам энергией побеждаете все опасности, окружающее правительство, некоторые из подчиненных вам представителей власти, из духа, оппозиции и жажды интриг, пользуются своим положением только для того, чтобы подкапываться под правительство, совершенно игнорируя свои прямые обязанности.
Так, например, полиция больше старается выказывать свою независимость от вашего авторитета, чем делать то, для чего она специально назначена.
Вам известно, что на прошлой неделе свыше сорока человек эмигрировали из города под носом у полиции, не встретив ни малейшего сопротивления с ее стороны, хотя она обладает достаточными средствами для того, чтобы задержать и гораздо большее число людей, когда только захочет. Факт этот своевременно был мной сообщен вам, а вами доложен его превосходительству сеньору реставрадору; сеньор же Викторика нашел нужным делать вид, что ему ничего неизвестно. Вы знаете, что он очень не любит, когда его превосходительство узнает что-нибудь через вас.
Вот, например, сегодня ночью, в двенадцатом часу, я проходил мимо дома сэра Вальтера Спринга и заметил возле бухты большую толпу пеших людей, окруженную конными. Насколько я мог понятьв отдалении, пешие пытались эмигрировать на каком-то судне. Близко я не подходил, не желая быть узнанным кем-нибудь, поэтому и не знаю, чем окончилась вся эта история.
Я убежден, что если вы об этом происшествии наведете справки в полиции для доклада его превосходительству, то ничего важного не узнаете, поэтому я осмеливаюсь посоветовать вам произвести разведку частным путем. В целях охраны интересов правительства, важно в точности знать число и имена лиц, хотевших эмигрировать, а это может быть сделано только помимо полиции.
Я буду у вас сегодня после обеда; до тех же пор вы, вероятно, успеете собрать все нужные сведения, и мы тогда вместе обсудим доклад сеньору реставрадору.
С глубоким уважением имею честь быть
Вашим покорнейшим слугой.
Мигель дель Кампо».