Якуты-кочевники — всегда на лошади и с ружьем — владели многочисленными стадами оленей, разгуливавшими по тундре. Те, что оседло жили в деревнях и городках, занимались в основном рыбной ловлей в тысячах притоках, впадавших в большую реку на ее пути к Ледовитому океану.
Однако, хотя якуты не лишены всяческих гражданских и личных добродетелей, нужно признать, они злоупотребляют табаком и, что более опасно, самогоном и другими алкогольными напитками.
— Их можно понять и простить в какой-то мере, — заметил Жан. — В течение трех месяцев в году они пьют только воду и едят одну кору.
— Вы хотите сказать — корку хлеба, господин Жан? — спросил Клу-де-Жирофль.
— Нет, кору деревьев. Конечно, после таких-то лишений небольшая разрядка просто необходима!
Кочевники жили в юртах — что-то вроде палаток конической формы из белой материи, а оседлые якуты — в деревянных домах, выстроенных в соответствии со вкусом и привычками хозяев. Их заботливо ухоженные жилища имели крутые крыши, скаты которых способствовали быстрейшему таянию снега под апрельским солнцем. Уютный и чистый городок Максимов радовал глаз. Мужчины приятны на вид, с открытым, ясным взглядом и печатью достоинства на лицах, женщины милы и не лишены изящества, несмотря на татуировку, украшавшую их щеки. Они отличались большой скромностью, строго соблюдали обычаи, а потому всегда носили длинные юбки и никогда не показывались на улице с непокрытой головой.
Якутские вожди, которые сами себя называли «кинээс»[168], и старцы — «старшины», то есть уважаемые старейшины края, сердечно приняли гостей. Эти славные люди спорили между собой за большую честь — приютить и угостить за свой счет необычных путников. Но, душевно поблагодарив их, Корнелия согласилась сделать приобретения только за плату и, в частности, попросила пополнить свой запас керосина для растопки кухонной плиты.
«Прекрасная Колесница» произвела неизгладимое впечатление на якутов, никогда не видевших и не слышавших о бродячих артистах. Множество якутов обоих полов навестили фургон Каскабелей, и его хозяева ничуть не жалели об этом. В этих краях кражи — очень редкое явление, даже в отношении иностранцев. А если это случается, то скорое возмездие неотвратимо. Как только преступника уличают в содеянном, его публично секут хлыстом. Вслед за телесным следует и моральное наказание: опозоренный на всю жизнь вор лишается всех гражданских прав и никогда уже не возвратит себе право называться «честным человеком».
Третьего апреля «Прекрасная Колесница» вышла на берег Одена[169], небольшой речки протяженностью пятьдесят лье, впадающей в Анабарский залив.
Погода, которая до сих пор баловала путешественников, начала меняться, и вскоре грянули проливные дожди, вызвавшие обвальное таяние снегов. Ливни продолжались целую неделю; экипаж тонул в грязи и не раз застревал в весьма опасных топях, пересекая болотистые места. Так в этих высоких широтах объявила о своем приходе весна; средняя температура уже устойчиво держалась на уровне двух-трех градусов выше нуля.
Переход дался с большим трудом. Господин Серж и Цезарь Каскабель мысленно поздравляли себя с расторопными и сильными помощниками — русскими матросами.
Восьмого апреля, пройдя сорок лье от Максимова, «Прекрасная Колесница» остановилась на правом берегу реки Анабар.
Еще не поздно перейти этот водный поток по льду, хотя ниже по течению реки уже начался ледоход. Грохот от столкновении ледяных глыб, увлекаемых течением в залив, слышался издалека Неделю спустя пришлось бы искать какой-нибудь брод — весьма нелегкая задача, так как вода прибывала очень быстро из-за бурного таяния снегов.
Тундра расцвела новым ковром зелени, которая пришлась вкусу оленям. На карликовых деревьях распустились почки. Меньше чем через три недели первые листья прорвут бутоны на ветках. Оживут тощие скелеты деревьев, казалось, высушенные зимним холодом.
Там и тут отдельные лиственницы и рощицы берез покорно трепыхались под дуновениями ветра. Северная природа возвращалась к жизни под благотворным теплом апрельского солнца.
По мере удаления от побережья местность становилась более людной. Иногда маленькая труппа встречалась со сборщиком налогов, разъезжавшим из деревни в деревню. Путники останавливались, обменивались приветливыми словами с бродячим чиновником, угощали его стаканом водки, которую тот вкушал с превеликим удовольствием. Затем они разъезжались, пожелав друг другу счастливого путешествия.
Однажды «Прекрасная Колесница» пересеклась с этапом каторжников. Несчастных приговорили к работам на соляных копях; казаки гнали осужденных на Дальний Восток[170], не жалея ни нагаек, ни ругани. Разумеется, начальник конвоя не обратил ни малейшего внимания на господина Сержа; но Кайетта, по-прежнему не доверявшая русским морякам, подметила, что те тоже старались не попадаться казакам на глаза.
К девятнадцатому апреля «Прекрасная Колесница», одолев еще семьдесят два лье, остановилась на правом берегу Хатанги, впадающей в одноименный залив. Ледяной мост, а вместе с ним и возможность традиционной переправы на противоположный берег исчезли. Вниз по течению проплывали немногочисленные льдины; ледоход заканчивался. Поиски брода, конечно, надолго задержали бы труппу, если бы полуверстой выше по течению Ортик не обнаружил мелководье. Перешли не без труда, так как фургон погружался по самые оси. Затем в двадцати пяти лье от реки путешественники встали лагерем у озера Еж[171].
Какой контраст с однообразием пейзажа тундры! Словно оазис в песках Сахары. Представьте себе зеркало кристально чистой воды, окруженное поясом вечнозеленых деревьев — сосен и лиственниц, густым кустарником, оживленным весенней зеленью, пурпурной россыпью прошлогодней брусники и только что распустившимися цветами черники, красной смородины и шиповника.
В густых зарослях к востоку и западу от озера Ваграм и Маренго играючи нападут на след мохнатой или пернатой дичи, как только господин Каскабель отпустит их на волю.
Поверхность озера рассекали клинья уток, гусей и лебедей. Воздух разрезали возвращавшиеся из центральных районов Азии журавли и аисты. Пленительное зрелище, казалось, напрашивалось на аплодисменты.
Никто не возражал на предложение господина Сержа остановиться здесь на двое суток. Лагерь разбили на мысу, под сенью высоких лиственниц, верхушки которых нависали над водой.
Записные охотники, подхватив ружья, удалились в сопровождении Ваграма, пообещав не увлекаться. Не прошло и четверти часа, как послышались выстрелы.
В это время господин Каскабель, Сандр, Ортик и Киршев решили испытать свое рыбацкое счастье на берегу озера. Они вооружились удочками, оснащенными крючками из Порт-Кларенса. Чего же еще желать настоящему рыбаку, достойному знатоку этого тонкого искусства, если он способен перехитрить упрямую рыбу и готов ждать до бесконечности, пока она соизволит обратить внимание на приманку.
Но последнее качество, похоже, здесь не требовалось. Едва первый крючок погрузился на подходящую глубину, как по воде пошли круги от ударов рыбьих хвостов. Истинный рай для рыболова! За полдня улов такой, что с избытком хватило бы на весь Великий пост. Восторг переполнял Сандра. Поэтому, когда Наполеона попросила у него удочку, чтобы поймать самую большущую рыбину, он ни за что не захотел уступить. Они заспорили, пришлось вмешаться Корнелии. К тому же, мягко говоря, рыбы ей показалось достаточно, и она велела детям и мужу сматывать удочки; а когда госпожа Каскабель приказывает, то остается только повиноваться.
Два часа спустя вернулись господин Серж, Жан и Ваграм, которого в буквальном и переносном смысле пришлось тащить за уши, так ему не хотелось уходить из зарослей, где все пропахло дичью.
Охотники оказались не менее удачливыми, чем рыбаки. В ближайшие несколько дней любителей поесть ожидало самое разнообразное и вкуснейшее меню из рыбы озера Еж и великолепной дичи северной Сибири.
Среди всего прочего добытчики принесли связку «караллисов», которые всегда сбиваются в стаи, и несколько пар «дикуш»[172] — глупых птичек, размерами еще меньше, чем рябчик. Никто раньше не пробовал мяса этих редких, но очень изысканных на вкус птиц.
Легко представить, какой царский пир закатила Корнелия! Стол накрыли под деревьями, но ни один из едоков не нашел, что угощаться на свежем воздухе несколько холодновато. Госпожа Каскабель превзошла себя в приготовлении шикарных блюд из жареной рыбы и тушеного мяса. Так как запасы муки и якутского масла пополнили в последней деревне, то неудивительно, что на десерт она подала традиционный сладкий пирог, смазанный желтком. Все это сдобрили двумя-тремя стопочками самогона из фляги, которую согласились продать жители Максимова; на том и закончился день, и ничто не потревожило отдых путешественников.
В самом деле, хотелось верить, что время лишений и испытаний уже позади и удивительное странствие закончится с честью и к вящей славе семейства Каскабель!
На следующий день путники отдыхали, чем не преминули воспользоваться олени, дабы насытиться вдоволь.
Двадцать первого апреля «Прекрасная Колесница» тронулась в путь в шесть часов утра; четыре дня спустя она пересекла западную границу Якутии.
Глава IX
НА ОБЬ
Вернемся к мнимым русским матросам, волей случая присоединившимся к семейству Каскабель.
Что ж, неужели Ортик и Киршев решили оставить свои грязные помыслы из благодарности за хорошее к ним отношение? Нет, отнюдь! Душегубы, за которыми тянулся целый шлейф темных дел, числе и в банде Карнова, только и думали о новых преступлениях. Они жаждали завладеть «Прекрасной Колесницей» и деньгами, которые поспешил вернуть Чу-Чук, а затем, вернувшись в Россию под видом цирковых артистов, продолжить свою воровскую жизнь. Чтобы осуществить свои планы, перво-наперво они хотели избавиться от своих спутников, славных и добрых людей, которые помогли им обрести свободу; бандиты готовы были убить их без колебаний при первом же удобном случае.
Но мнимые матросы боялись, что вдвоем не справятся. Посему терпеливо дожидались, пока «Прекрасная Колесница» окажется неподалеку от одного из уральских ущелий — бандитского логова, где они надеялись привлечь новых сообщников для нападения на бродячих артистов.
Ну кто бы заподозрил их в таком отвратительном замысле? Новые попутчики казались весьма полезными; их не в чем было упрекнуть. Они не вызывали симпатии, но и не отвращали. Только Кайетта сохраняла смутные подозрения на их счет. На мгновение ей показалось, что она слышала голос Киршева в ту самую ночь нападения на господина Сержа. Но как участники этого гнусного дела очутились в тысяче двухстах лье от места преступления на одном из островов Ляховского архипелага? Поэтому, продолжая внимательно наблюдать за моряками, Кайетта остерегалась кому-либо рассказать о своих тайных догадках.
И вот что следует еще отметить: если Ортик и Киршев вызывали подозрения у юной индианки, то они, в свою очередь, находили очень необычным поведение господина Сержа. После опасного ранения на границе Аляски Каскабели перевезли его в Ситку и выходили. Пока все правдоподобно. Но почему после выздоровления он не остался в Ситке? Почему последовал за бродячими артистами в Порт-Кларенс, а затем и в Сибирь? Присутствие русского в цирковой труппе казалось по меньшей мере странным.
Поэтому Ортик сказал однажды Киршеву:
— Слушай, видно, не случайно господин Серж возвращается в Россию, приняв все меры предосторожности, чтобы его никто не узнал! Эге-ге! Тут что-то кроется, нам может пригодиться это обстоятельство! Держи ухо востро!
И Ортик принялся пристально наблюдать за графом Наркиным, который надеялся, что тайна его останется тайной.
Двадцать третьего апреля экипаж ступил на землю остяков[173] — довольно нищего, малоцивилизованного народца, хотя эта часть Сибири и включает в себя несколько процветающих уездов, например Березовский.
Проезжая на «Колеснице» через одну из деревень, путники поразились, как она отличалась от живописных и зажиточных поселений якутов. Внутри невзрачных душных и смрадных лачуг, едва ли годившихся для размещения животных, почти невозможно было дышать.
Трудно вообразить более отталкивающие существа, чем здешние туземцы. Жан привел такую цитату из общей географии: «Чтобы предохраниться от морозов, остяки северной Сибири носят двуслойную одежду: сверху оленью шкуру, а снизу — грязь!»
Питаются сибирские дикари почти исключительно полусырой рыбой и практически не обработанным мясом.
Все это характерно для кочевников, чьи стада разбросаны по тундре. Несколько отличаются от них обитатели поселков. Так, в городке Старохантайске путешественников встретили жители, с виду довольно приличные, но очень негостеприимные и недоверчивые к чужакам.
Женщины с лицами, разрисованными бледно-синей татуировкой, носили «вакошам» — что-то вроде красной вуали, украшенной голубыми полосками, юбки броских цветов и корсеты более скромных оттенков, грубый покрой которых портил их фигуры; девушки стягивали талии поясами с бубенчиками, позвякивавшими при каждом движении, словно амуниция испанского мула.
Что касается мужчин, то зимой — а многие еще одевались так, словно на улице стоял жестокий мороз, — они походили на диких зверей, ибо кутались в одежду из шкур мехом наружу. Головы скрывали капюшоны, так называемые «малицы», или «парки», в которых были прорезаны щелочки для глаз, рта и ушей. Разглядеть их лица не представлялось возможным, что, вероятно, ни у кого не вызывало особых сожалений.
По дороге «Прекрасной Колеснице» то и дело встречались сани, в этих местах называемые «нартами». В нарты впрягают в среднем трех оленей. Упряжка весьма примитивна: ею служит простой ремень, пропущенный под брюхом животных и привязанный за их рога. Нартами управляет один погонщик, и они одолевают по снегу семь-восемь лье без малейшей передышки.
Не стоило ожидать такой прыти от оленей, тянувших тяжеленный фургон. В то же время грех было на них жаловаться: они делали свою работу безотказно и надежно.
По этому поводу господин Серж как-то заметил, что разумнее заменить оленей на лошадей, как только удастся их раздобыть.
— Заменить? Зачем же? — изумился господин Каскабель. — Вы думаете, у них не хватит сил дотянуть нас до России?
— Если бы мы направлялись на русский Север, — ответил господин Серж, — я бы не волновался. Но мы идем в центральную часть России — а это совсем другое дело. Олени с большим трудом переносят тепло; жара изнуряет их и лишает всякой работоспособности. Поэтому в конце апреля их несметные стада мигрируют на Север и на высотные плато Уральских гор, где всегда лежит снег.
— Ну что ж! Придумаем что-нибудь, господин Серж, достигнув Европейской равнины. Но, по правде говоря, какая потеря — расстаться с нашей упряжкой! Судите сами: какой фурор мы произведем, явившись в самом разгаре пермской ярмарки с двумя десятками оленей, запряженными в колесницу семейства Каскабель! Какой эффект, какая сногсшибательная реклама!
— Да, пожалуй, настоящая сенсация, — улыбнулся господин Серж.
— Нет, триумф! Триумф, вы хотите сказать! И кстати, — добавил господин Каскабель, — не правда ли, мы твердо договорились, что граф Наркин — член моей труппы и, если понадобится, не откажется выступить перед публикой?