– «Договор дружбы, правды и согласия составили мы сегодня, в день шестого новолуния, – читает писец. – Договор этот учинили царь земли прекрасной и священной Урарту Руса, сын Аргишти, потомок великих царей Урарту, и царь Скифии великой, страны богатой и сильной, Бартатуа, знатнейший и сильнейший царь скифов.
Крепкий мир и дружбу желаем мы, а в дружбе и братстве не страшны нам враги земли нашей.
Мы клятву даем и кровью ее закрепляем, чтобы никогда царь Руса, сын Аргишти, не вздумал захватить земли скифов, чтобы никогда царь Бартатуа, владыка Скифии великой, не вздумал захватить земли урартов.
К пределам земли урартов не допустим врага. К пределам земли скифов не допустим врага.
Никогда царь Руса не вступит в союз с врагами Скифии. Никогда царь Бартатуа не вступит в союз с врагами Урарту.
Царь Руса, сын Аргишти, милость Халда в свидетели призывает. Царь Бартатуа, владыка Скифии великой, богиню плодородия призывает в свидетели своей верности и решимости.
В день шестого новолуния мы договор свой подписали и кровью царской окропили…» – читал писец.
Руса поднял кинжал и, надрезав указательный палец левой руки, первым освятил каплей своей крови договор дружбы и согласия. Когда капля крови стекла в его чашу, он подставил ее к руке Бартатуа, который также прикосновением клинка добыл каплю своей крови из указательного пальца левой руки. Бартатуа первым отпил глоток влаги, смешанной с кровью царей. Вслед за ним из той же чаши выпил вино Руса. Гости и царедворцы подняли свои чаши в знак согласия.
Забегали прислужницы с кувшинами воды и рабы с блюдами жареной дичи, с грудами рыб и целыми тушами баранов. Все, что так старательно готовил Даюки, было доставлено в зал пиршества. Пряные соуса благоухали, соперничая с запахами душистых трав, зажженных в курильницах. В зале становилось все веселее и оживленнее. Вскоре появились и рабыни с лютнями. Бартатуа был доволен пиром, и переводчик едва успевал передавать Русе слова любви и дружбы скифского царя. Иштаги рассказывал советнику Бартатуа о строительстве новых городов и оросительных каналов. Высокий, худощавый скиф с лицом суровым и строгим молча слушал развеселившегося наместника.
После веселого пира царь Бартатуа собрался в обратный путь. В подарок Русе привез он ларцы, полные червонного золота, а увозил от Русы подарки не менее ценные – коней золотистой масти, которыми славились урарты в дальних землях.
Когда покинули скифы пределы города Тейшебаини и далеко позади остался царский дворец, Бартатуа, весело подмигивая своему советнику, сказал:
– Хороши кони урартские! Пригодятся они нам для подарка царю ассирийскому Асархаддону. Дал он согласие отдать мне в жены свою дочь. Скоро будет свадебный пир.
– А как же договор, освященный кровью царей? – спросил советник. – Мы клятву дали не вести дружбы с врагами урартов.
– Об этом мы не скажем урартам, не узнают этого и ассирийцы, – ответил Бартатуа. – Это наше дело, им оно неведомо.
КАНАЛ ПЛОДОРОДИЯ
Сидя на троне в своем новом дворце, Руса диктовал писцу:
– Отныне дань великую из городов и сел Урарту привозить в крепость Тейшебы. Отныне бронзу плавить у медников Тейшебаини. Ковать здесь оружие для воинов царских. Отныне жатву великую снимать с полей, орошенных каналом плодородия. Назвать канал Русаини.
Умелых ткачей доставить в город Тейшебаини, чтобы ткали для одежды царской мягкие шерстяные полотна на тысячи локтей. Овец стричь и шерсть собирать, а не торговать овцами и не менять ни на какие блага.
Строительство канала завершив, не угонять рабов в другие города, а заставить их возделывать сады и виноградники, чтобы по желанию моему расцвела мертвая земля в долине Кутурлини…
Канал плодородия был давно задуман царем Русой. Его начали строить на правом берегу Ильдаруни почти пять лет назад.
Тысячи рабов были пригнаны сюда из разных мест. Были им выданы железные кирки и тяжелые молоты, чтобы бить и дробить базальтовые скалы.
Среди высоких, крепких скал поднялся такой грохот, словно горы с места сдвинулись и пошли к реке. Тысячи бронзовых и железных кирок долбили породу. Медленно шла работа.
– Сделаем ли то, чего боги не сделали? – спрашивал молодого киммера старый ассириец.
– Руки человеческие многое могут, – отвечал коротко киммер.
Рабы пробивали выемку в крепкой базальтовой скале, которая вначале казалась кованной из железа, а потом подалась и стала послушно крошиться.
Вдоль строящегося канала расположились лагерем рабы. Каждая сотня охранялась сотенным. Ходил этот сотенный с плетью в руках, угрожая всякому, кто опустит руки, кто остановится передохнуть. Иштаги сам подбирал сотенных, чтобы были они безжалостны к рабам и всегда помнили о пользе царю Русе.
«Вас я возвысил, – говорил Иштаги сотенным, – каждому из вас подчиняется сотня рабов. Вы должны помнить, что эти люди подобны скоту и созданы лишь для того, чтобы приносить пользу царям. Если кто из вас замечен будет в поощрении раба, тот сам попадет на его место. Не будет ему пощады от моей крепкой плети!» При этом глаза Иштаги наливались кровью, а плеть со свистом взвивалась над головами сотенных, напоминая им, что ждет их в случае неповиновения.
Сотенные молча слушали угрозы Иштаги. Все они были такими же рабами, как и подчиненные им строители канала. Разница была лишь в том, что многие из них стали злобными и жестокими в рабстве. Они потеряли присущее другим рабам чувство товарищества и дружбы. Иштаги нашел их среди тысяч других и сделал своими помощниками. Правитель Тейшебаини хорошо помнил слова Русы, сказанные им, когда было решено приступить к строительству канала: «Помни, Иштаги: рабы созданы богами для того, чтобы множить наши богатства, строить для блага царей дворцы и храмы, разводить сады и виноградники. Нет для них большего блага на земле, чем благо служить царям – избранникам богов. Пусть не дрогнет твоя рука, когда понадобится плеть ленивому рабу! И будешь ты вознагражден за твои великие дела. Плодородны будут земли, орошенные новым каналом. Получим мы цветущие поля, пастбища и тучные отары овец. От трудов твоих зависит щедрость моего сердца!»
Эти слова долго звучали в ушах Иштаги, они лишили его сна и покоя. Ему казалось, что он сам готов взять кирку и долбить ею крепкие скалы, только бы скорее построить канал и получить все, что пожалует ему Руса от своего щедрого сердца.
Иштаги долго думал над тем, как заставить рабов лучше работать. Первое время он старался запугать их своей жестокостью. Немало людей пострадало от плетей Иштаги и подвластных ему сотенных. Но вскоре правитель Тейшебаини увидел, что он весьма далек от цели: плети не помогали, а только мешали. Еще больше мешал голод. Голодные рабы падали от изнеможения. Иные из них не могли поднять кирку от слабости. Посмотрел Иштаги, что работа не ладится, и приказал кормить рабов. Раньше рабы получали по горсти проса в день. Теперь было велено выдавать по круглому просяному хлебу и вдоволь лука и чеснока. Кроме того, было объявлено, что в день жертвоприношения Халду каждый раб получит по куску мяса.
На берегу реки, в легких тростниковых хижинах, были устроены печи. Женщины растирали на зернотерках зерна проса, замешивали его в широких глиняных мисках, а затем лепили круглые плоские лепешки с отверстием в середине. Старая женщина из маннеев, самая опытная в этом деле, стояла у горячей печи и выпекала на камнях румяные хлебцы. К ней то и дело подъезжали возчики на мулах и подставляли плетенные из прутьев корзины. Женщина швыряла в них хлебцы, как камни, а затем требовала, чтобы их увозили и не мешали работать. Возчики везли корзины с хлебами вдоль строящегося канала и сбрасывали их на землю рядом с шалашом сотенного. Здесь хлеб раздавали рабам. Но прежде чем накормить людей, сотенный заботливо кормил своих собак и лошадей. Ведь рабы никому не скажут: они безмолвны и боятся, как бы не повесили колодку на шею. Грозный Иштаги жестоко расправлялся с тем, кто осмеливался роптать.
Работа с каждым днем становилась заметней. Иштаги понял, что выгодней кормить рабов, чем морить их голодом. Он снова убедился в этом, когда увидел, как медленно идет прокладка подземного канала, который должен был дать выход реке Ильдаруни в соседнюю безводную долину. Здесь работала сотня самых молодых и сильных рабов, и все же они не могли одолеть крепкую базальтовую скалу, в которой должен был пройти подземный канал на тысячи локтей.
– Эти скалы крепче железа, – оправдывался сотенный перед грозным правителем. – Из сил выбился, а медленно двигаемся вперед.
– Хорошо, – сказал Иштаги, – попробуем накормить твоих скотов досыта. Отныне будет велено выдавать твоей сотне больше хлеба, больше лука и мясо раз в день. Вели поставить им вдоволь воды. А в конце недели получай для них пиво. Если это не поможет, то всех закую в колодки и тебя первого с ними.
Вскоре по всему каналу пошла молва о великой щедрости Иштаги. Стали говорить, что подземная сотня получает по целому барану на каждого раба. Многие мечтали попасть туда на работу. Но теперь уже не было надобности заменять рабов более сильными: все работали хорошо. Крепчайшая базальтовая скала дрогнула под напором сильных рук. Ниша росла с каждым днем, и вскоре потребовались светильники, чтобы продолжать работу глубоко под землей.
«От трудов твоих зависит щедрость моего сердца!»
Эти слова Русы звенели в ушах Иштаги и заставляли его быть неутомимым. Ранним утром он уже обходил сотни и проверял, много ли сделано было вчера. Идет Иштаги вдоль канала и все примечает. Вот остановился согнувшийся мидянин; руки опустил, выронил кирку. Стоит покачиваясь. Глаза Иштаги наливаются кровью. Он подходит к сотенному и приказывает проучить раба-мидянина плетью, чтобы не стоял без дела.
Сотенный выводит раба-мидянина из шеренги работающих и обрушивается на него со страшной руганью. Иштаги, успокоенный, идет дальше. Но плеть не опускается на плечи раба: здесь сотенный не зверь, он не похож на других сотенных. Об этом знает вся его сотня. Мало таких сотенных, которые бы заслужили у раба почетное имя «человек». Чаще можно услышать нелестные клички: «шакал», «свинья», «гиена». А слово «человек» в устах рабов – очень почетное слово. Оно было заслужено человеческим обращением с бедными людьми. Сотенный тихонько спрашивает раба, почему он выронил кирку. Раб прикасается рукой к пылающему лбу и говорит, что не может стоять: голова кружится и красные круги туманят глаза. Сотенный слышит хриплый голос и замечает тяжелое дыхание больного. Он уводит его в сторону, под тенистую акацию, и велит сказать, что его избили, если буйвол Иштаги вздумает подойти к несчастному. Уходя от больного, сотенный слышит слова благодарности:
– Ты – человек!
На много тысяч локтей тянется строительство канала. Еще недавно здесь была выжженная солнцем пустыня. Только на берегу реки Ильдаруни можно было отдохнуть под зеленым шатром акаций. Теперь здесь расцветут сады и виноградники. Так велел Руса. Слово царя священно. Тысячи рабов пригнаны сюда с лопатами и ломами. Они вскопали землю, разрыхлили ее, сделали ровные площадки и засадили саженцами фруктовых деревьев и винограда. Сажали весной, в пору дождей. Потом, когда будет пущен канал, все эти земли получат прекрасное орошение. Волею Русы, руками рабов расцветала садами мертвая земля.
Много дней трудились рабы над сооружением канала. Долго не умолкал стук молотов и кирок, дробивших крепкую породу. Те, кто пришел на строительство канала молодым и крепким, потеряли здоровье. Кто был слаб и немощен, не дожил до окончания работ. Много рабов погибло за это время! Их могилы оплакали скупыми слезами товарищи по несчастью. Родные и близкие люди были далеко, за пределами этой страны.
Но вот настал день пуска канала. По случаю такого события прибыл из Тушпы сам Руса. После сговора с царем скифским царь был в добром настроении. Ему казалось, что Бартатуа в самом деле готов выполнить договор дружбы и согласия. А это было так важно для урартов. Мир со Скифией сулил также мир с Ассирией. А Русе очень хотелось пожить в мире и согласии. Для мирной жизни был создан канал. Для мирной жизни и для богатства Русы были посажены новые сады и виноградники. В день пуска канала царь Руса вызвал искусного резчика и велел ему высечь надпись на громадном камне. В этой надписи было рассказано о том, как, по велению царя, строили канал плодородия, чтобы оросить бесплодные земли Кутурлини. Заключительные строки этой надписи гласили:
«Руса, сын Аргишти, говорит: кто этот памятник разрушит, кто осквернит, кто с места удалит, кто в землю зароет, кто в воду бросит, кто другой скажет – я создал, кто мое имя разрушит и свое имя поставит, будет ли он из Урарту или из вражеской страны, пусть Халд, Тейшеба, бог солнца, все боги ни его имени, ни его потомства на земле не оставят…» А в храме бога Халда была установлена каменная плита с клинописью: «Руса, сын Аргишти, говорит: в долине страны Кутурлини обработанной земли никогда не существовало. По приказу бога Халда я виноградник развел, поля с посевами, плодовые сады кругом устроил я там, города я ими окружил. Канал из реки Ильдаруни я провел…»
На быстром вороном коне объехал Руса свои новые поля, раскинувшиеся вдоль канала. Настал торжественный момент пуска воды. Веселым, шумным потоком пошла она из быстрой Ильдаруни по каменному ложу канала.
– Отныне на многие лета будут плодородны наши земли! – воскликнул Руса. – Воздадим великую жертву богу Халду за его покровительство!
Приказал Руса жечь костры вдоль всего канала и обрек стадо отборных овец для жертвы Халду. В честь торжества приказал выдать масла, пшеницы и скота, чтобы люди вдоволь пили и ели, восхваляя царя. Приказал Руса вывести из конюшен лучших лошадей и устроить состязание. Душа его радовалась победе великой. Велел царь подать себе лучшего коня, любимого Орла, и поскакал в поле, за город, где собрались лучшие конники окрестных селений.
Вот выехал на середину поля высокий, стройный всадник на горячем скакуне. Конь вьется под ним, словно на костре стоит, ни минуты покоя не знает.
– Кто он? – спрашивает Руса своего советника.
– Да это Луех, сын вашего охранника.
– Вот каков сын его! – удивляется Руса. – Ловкий он воин. Статен и хорош собой! Призови его в мою конницу.
В это время Луех сорвался с места и, как ветер, понесся на высокую ограду. Конь вздыбился и, легко миновав преграду, понес всадника словно на крыльях.
– После такого конника и мой Орел покажет свою удаль, – улыбнулся Руса и погнал своего коня на середину поля.
Народ с любопытством рассматривал величавого всадника. Орел был так хорош собой, что вызвал возгласы восхищения. Стройный, с тонкими ногами, с золотистой, сверкающей на солнце шерстью, с гордой головой, он был очень красив. Руса погнал коня для прыжка в длину. После хорошего разбега конь взлетел в воздух и прыгнул на такое расстояние, что все кругом ахнули. Тотчас же появились судьи с веревкой, завязанной узлами. Каждый узел означал длину локтя. Промерили длину прыжка и насчитали двадцать два локтя. Все возгласами восторга приветствовали Русу. Польщенный таким приемом, царь велел тотчас же принести на поле, где проходили состязания, много разного угощения и чистой холодной воды.
Пришлось Уаси раскрыть царские кладовые и раскупорить карасы. Слуги наполнили круглые глиняные кувшины и вышли с ними в поле. Увидев царских слуг с большими блюдами царского угощения, народ еще больше повеселел.
– Попробуем царского угощенья! – говорил старый гончар землепашцу. – Мы его заработали своим трудом.
– Попробуем, – согласился землепашец. – Новые земли не принесут нам богатства. Еще большая дань потребуется царю Русе. Каждую каплю воды мы оплатим потоками слез.
– Тяжка наша доля, – согласился гончар, прикладываясь губами к узкому горлу кувшина. – Ненасытны цари. Живут как боги, а всё недовольны.
В это время появились шуты в собачьих масках, танцоры с бубнами, музыканты с самодельными свирелями. Толпа на площади все росла и росла. Шумно и весело было вокруг. Не веселились лишь те, кто строил канал. Рабам не разрешалось принимать участие в празднике, где были знатные воины, приближенные царя и сам Руса. Позволили веселиться свободным землепашцам и свободным ремесленникам.