Бессильной? Нет, она же все-таки не холопка какая-нибудь, она – княжна Рюриковна, внучка всесильного Владимира Мономаха, в ней кровь королей! И больше она не будет молчать об этом! Не может быть, чтобы для этого странного русского половца не существовало никаких законов, ни божеских, ни человеческих, не может быть, чтобы червенским князьям был безразличен гнев князя киевского!
Половец вошел, увидел ее, улыбнулся и закрыл дверь. Прямислава встала и выпрямилась. Прожив всю жизнь в монастыре, она твердо знала, что если когда-нибудь и окажется наедине с мужчиной в темной горнице, то этим мужчиной будет ее муж, князь Юрий Ярославич, и ни в коем случае никто другой. Но где он, князь Юрий? Вместо него перед ней стоял совсем другой человек, и ее честь и дальнейшая жизнь находились в его руках.
Пристальным взглядом она окинула того, кто вошел к ней. Нельзя сказать, чтобы ей приходилось видеть много половцев, но все же в Берестье они изредка встречались – или среди купцов на торгу, или в дружинах, куда степняки, искусные наездники и лучники, нередко нанимались на службу. «Сухман Одихмантьевич», при большом внешнем сходстве со степняками, все же казался попригляднее и был, скорее всего, половцем лишь наполовину. По речи, воспитанию и вере (войдя в горницу, он перекрестился на образок в углу) он был таким же русским, как она. В его поведении, голосе и выражении лица не было ничего грубого или жестокого, и Прямислава несколько приободрилась, хотя само положение – наедине с мужчиной, без всякой надежды на помощь со стороны – заставляло ее дрожать, и ей было трудно собраться с мыслями. То, что он сказал ей в клети, и все разговоры дружины за столом прошли мимо ее сознания, и она совершенно не понимала, с кем же имеет дело.
– Садись, душа моя! – Подойдя, он взял ее за руку и хотел посадить, но она высвободила руку и отстранилась, настороженно глядя на него. – Да не бойся, сапоги с меня снимать не заставлю. Что ты от меня чураешься, как от зверя какого? Думаешь, басурман какой поганый? Да нет же, русский я! Матушка моя была половецкая княжна, говорю же!
– Кто ты такой? – Прямислава наконец подала голос.
– Ростислав я, сын князя Володаря Ростиславича перемышльского. А тебя, значит, Крестей зовут? – Он подмигнул ей, что, дескать, не очень-то в это верится, но Прямиславе было не до шуток. – Не бойся меня, я не укушу. Князя Юрия, видать, не боишься, а меня боишься? Или он красивее меня? – Половец рассмеялся, словно был красавцем хоть куда, хотя увидеть какую-то красоту в этом желтовато-смуглом скуластом лице было затруднительно. – Или ласковее? Погоди, и я умею девушкам подарочки дарить! Перстеньки, платочки, ленточки – все, что захочешь! Полюбишь меня, свет мой ясный, ничего для тебя не пожалею!
Смеясь, он попробовал ее обнять, но Прямислава в ужасе отшатнулась. Она кипела негодованием, но слова не шли на язык.
– Или я тебе не нравлюсь? – продолжал он, глядя на нее веселыми темными глазами. Он не собирался причинять зла дочери своего нынешнего союзника, но не мог удержаться, чтобы не пошутить с красивой девушкой. – Или князя Юрия боишься? Не бойся – не захочешь, никогда в жизни больше его не увидишь! Хоть думай, что помер!
– Грех тебе! – выдохнула Прямислава. – Хоть он и грешный человек, а зачем же говорить, чтобы помер?
– От слова не сделается! – Ростислав отмахнулся. – Увезу тебя отсюда, не достанет он тебя и не спросит, как ты со мной здесь была. Ну, неужели он лучше меня? Ведь ему за сорок, зачем тебе такой старик? Поистаскался весь с холопками! Ведь правда это, что он жену ради холопок бросил?
– Правда! – со слезами на глазах зло выкрикнула Прямислава. – А тебе грех смеяться над чужим горем! И так я сколько позора приняла из-за его блудодейства, а ты теперь еще хуже меня мучить хочешь!
– Ну, ну, тихо! – Ростислав, похоже, сам испугался воздействия своих слов. – Пошутил я! Не сердись на меня, глупого! Он блудил, ему и позор, но на тебя-то, голубка моя белая, никто худого не подумает! Я так, пошутил только… Не может же быть, чтобы ты его любила, старого, с бесом под каждым ребром!
Прямислава невольно улыбнулась: ей вдруг представились чумазые рожицы бесов, сидящих у князя Юрия под каждым ребром (вид бесов был ей известен благодаря церковной росписи). Ростислав тоже улыбнулся, довольный, что сумел ее развеселить, и краем ладони заботливо стер с ее щеки выползшую слезу.
– Вот и славно, вот и умница! – тихо сказал он. – Лучше улыбайся, зачем плакать-то? Пусть бесы в пекле плачут, нашей радости завидуя!
Рука его была жесткой, но почему-то от этой нехитро выраженной заботы на сердце у Прямиславы стало теплее. За последние двое суток в ее жизни случилось так много событий, что они показались ей длинными, как два года; и вот впервые за это нелегкое время она почувствовала в ком-то искреннее сочувствие! Ростислав обнял ее; она пошевелилась, пытаясь освободиться, уперлась руками ему в грудь и вдруг ощутила на щеке прикосновение горячих губ. Она ахнула, и тут в дверь постучали.
Дверь распахнулась, и кто-то вошел. Выпустив Прямиславу, Ростислав резко повернулся: так ворваться к нему могли только в случае серьезной опасности. Закрывая руками пылающее лицо, Прямислава отскочила, потом посмотрела на дверь, то ли надеясь на помощь, то ли боясь новой опасности, – но на пороге стояла всего-навсего Прибава!
– Тебе чего? – с досадой воскликнул Ростислав. – Ты чего прибежала, мать?
– Ах, княже! – Окинув их обоих быстрым взглядом, ключница, конечно, догадалась, что здесь происходило. – Весь вечер хочу тебе словечко сказать, да ведь не подступишься! Княже, это не она! Не эта, другая!
– Какая другая? Ты про что?
– Княгиня – другая! – втолковывала Прибава. – Та, что в клети осталась, их же там было две! Недоросточек!
– А эта? – Ростислав обернулся к Прямиславе, и вид его выражал полное недоумение.
– А это девка при ней, с собой привезла. Две челядинки при ней были, баба и девка! Вот это девка и есть! А княгиня там осталась! В клети!
Несмотря на волнение, Прямислава гневно сжала губы: ей стало ясно, кто их выдал.
– Что щуришься? – Прибава заметила ее гневный взгляд. – Для вас же стараюсь, для княгини вашей! Чтоб не сидела она тут, князя Юрия или другого лешего дожидаясь, а прямой дорогой к батюшке отправилась! Или ты недовольна? Или тебе с князем Ростиславом лучше, веселее, чем в монастыре с монашками!
– Да не может быть! – Ростислав подошел к Прямиславе. – Не ты – княгиня Юрьева? Не ты?
Его голос и лицо выражали одно: не может быть!
– Да говорю же, не она! – с нескрываемой досадой повторила Прибава.
Ей вовсе не надо было, чтобы князь Ростислав растратил свой пыл на простую девку, оставив без внимания княгиню. Ревнивой ключнице было все равно, увезет ли Ростислав княгиню к отцу или обесчестит, поступит как с дочерью союзника или как с женой врага, но вернуться к мужу та после встречи с ним едва ли сможет. Сколько лет Прибава изводилась в бессильной злобе, ненавидя всех своих соперниц, а тут ей выпал случай избавиться от самой главной из них! От законной жены князя Юрия, какой сама она, холопка, ни в коем случае не смогла бы стать.
– Что ты молчишь, душа моя? – Ростислав взял девушку за плечи. – Неужели не врет баба? Неужели не ты княгиня? Поверить не могу! Такая красавица, такая смелая – и не княгиня? Холопка?
В голосе его прозвучало такое, разочарование, что Прямиславе стало его жаль. Но она молчала: после того как Ростислав видел ее в платье холопки, открыть правду было стыдно, и она пыталась вспомнить, не сказала ли чего-нибудь такого, что подтверждало бы его первоначальную правильную догадку.
– Не может быть! – повторил Ростислав и, взяв ее руку, повернул ладонью вверх. Белая нежная рука ясно свидетельствовала о незнакомстве с любыми орудиями тяжелее швейной иглы. – А по всему виду… такая лебедь белая… Только княгине такой и быть!
Он держал Прямиславу за руку, и теперь она не отнимала ее, не зная, на что решиться. Ростислав скользнул взглядом по ее длинной блестящей косе, по тонкой белой полоске пробора в волосах и тяжело вздохнул. Как он раньше не сообразил, что княгиня, замужняя женщина, не могла бы показаться на людях простоволосой?
– А я-то думал, что за болван князь Юрий, если такую красоту на холопок променял! – Он крепче сжал ее руку. Глядя только на Прямиславу, он не замечал, каким злым стало у него за спиной лицо его «верной союзницы». – Была бы ты моя княгиня, свет мой ясный, я бы тебя пуще глаз берег и не то что на холопку, на саму царицу цареградскую не променял бы, – тихо сказал он, и в голосе его послышалось неподдельное огорчение, даже тоска по каким-то несбывшимся мечтам…
Прямислава не смела поднять глаз. Его близость пронзала ее потоками тепла, отчего становилось и жутко, и радостно; прикосновение теплой жесткой руки, сжимавшей ее руку, приносило ей совершенно непонятное блаженство.
– Пусти, Ростислав Володаревич! – собравшись с силами, прошептала она и отстранилась. – Пусти!
Ростислав вдруг быстро отступил и вышел, кивком позвав за собой ключницу.
Оставшись одна, Прямислава села на лавку. Голова у нее шла кругом: княгиня не понимала, разоблачена она или нет, уход Ростислава принес ей и облегчение, и какое-то огорчение, чувство безопасности и вместе с тем ощущение одиночества.
Некоторое время ее никто не тревожил, а потом лестница опять заскрипела под чьими-то шагами. Дверь открылась, и в горницу вошли сперва Зорчиха, за ней Крестя, обе с одинаково недоумевающими и встревоженными лицами.
– Что с тобой сделалось, голубка моя? – Зорчиха бросилась к Прямиславе и обняла ее, стала оглаживать руками, точно проверяя, не сломано ли что-нибудь. – Я уж прямо вся извелась, что, думаю, они сделают с тобой, лешие проклятые! Половец этот еще, Сухман, что он? Был здесь?
– Ничего, – тихо ответила Прямислава. Ей было трудно собраться с мыслями. – А вы что? Где он?
– Он нас сюда послал! – дрожащим голосом доложила Крестя. – Ворвался в клеть, как дух нечистый, опять люди, опять огонь, ну, все, думаю, пришла моя погибель! А он меня только вот так оглядел снизу доверху и говорит, мол, в горницы ночевать идите. А я, говорит, половец, на земле могу спать с седлом под головой.
– Сам в гридницу пошел, а нас сюда! – пояснила Зорчиха. – Ну, что, он говорил с тобой? Знает?
– Знает, – подтвердила Прямислава и бросила взгляд на дверь, но вредной ключницы там не было. – Прибавка нас выдала. Только он думает… что она… – Она показала глазами на Крестю. – Сначала думал, что я, а Прибавка сказала, нет.
– Выходит, что ты… он не знает?
– Не знает.
Говоря это, Прямислава не была вполне уверена в правоте своих слов. Сердце подсказало Ростиславу, которая из двух девушек княгиня. Он позволил Прибаве обмануть себя, как обманывалась она сама, но надолго ли?
Глава 4
Наутро, едва лишь рассвело, перемышльцы уже готовились в дорогу. Три пленницы тоже поднялись. В верхних сенях их сторожили три Ростиславовых отрока, не допуская Мирона или кого-то из челяди, а задавать вопросы перемышльцам они не решались.
Пока ближняя дружина подкреплялась перед дорогой, князь Ростислав послал Тешилу за ключницей. Прибава, то ли недовольная тем, как он выполняет ее замыслы, то ли боясь за себя, больше не показывалась, но на зов ей пришлось прийти. Сегодня она улыбалась уже не так приветливо, и вид у нее был весьма кислый.
– Хочу я у тебя спросить, что это все-таки за девка? – начал Ростислав, тоже не такой веселый, как вчера. – Я полночи думал – не складывается что-то. Я как ее увидел, так и понял – она княгиня! Красавица, смелая, руки белые, как у княжны! А ты говоришь, холопка! Я с ней о князе Юрии говорил…
– Ну, и что она? – с ревнивым любопытством спросила Прибава.
– Да ничего! – Ростислав пожал плечами. – Я говорю, неужели ты его так любишь, что на меня и поглядеть не хочешь, а она: грех тебе, княже, над чужим горем смеяться. Вот я и подумал…
– Что? – жадно спросила ключница.
– Нет ли там и правда любви какой? Говорят же, будто князь Юрий жену на холопок променял, – это правда?
– П-правда! – через силу подтвердила ключница. Услужливый Мирон не предупреждал Ростислава о ее прошлых достижениях и потерях, и тот не знал, как нелегко его собеседнице говорить о сердечных делах князя Юрия.
– Ну, вот. Может, это одна из тех… Князевых подружек? Красивая, руки работы не знают…
– Похоже на то! – многозначительно подтвердила Прибава, которая и сама первым делом, увидев Прямиславу, заподозрила то же самое.
Ростислав отпустил ее, поскольку она больше ничего не могла сообщить. Тешило прибежал сказать, что лошади и кибитка готовы, и Ростислав, поигрывая плетью, пошел наверх.
На его стук из двери выглянула Зорчиха и тут же отступила, давая ему дорогу. Две девушки сидели на убранной лежанке, которую готовили было для него и которая в итоге досталась им. Обе при виде Ростислава хотели встать, но одна удержала другую и встала сама. А Ростислав увидел только одну из них – ту, что встала. Теперь на ней был надет подрясник, светлый пробор покрыт темным платком. Лицо бледное, и она не поднимала глаз.
– Утро доброе… княгиня! – Ростислав с усилием оторвал взгляд от нее и посмотрел на ту, что осталась сидеть. На ней была коричневая рубаха с вышитым оплечьем и белый платок, в руках она держала тонкий вышитый платочек и усиленно старалась сделать важное лицо, но видно было, что она очень встревожена и ни в чем не уверена. – Собралась? Ну, пора в дорогу. Я в Туров еду и тебя к батюшке отвезу. Хочешь к Вячеславу Владимировичу?
– Хочу, – еле слышно выговорила сидевшая на лежанке. Девушка в подряснике бросила на нее быстрый взгляд, и она добавила: – Спасибо, княже.
– Спасибо, Ростислав Володаревич! – повторила девушка в подряснике и слегка поклонилась.
– А ты бы мне за услугу девку подарила! – Ростислав улыбнулся Кресте и глазами показал на Прямиславу.
– Если я раба, то раба Божия, ничья другая! – ответила Прямислава. – Я из Апраксина монастыря, и никому я не холопка. Ты над нами хозяин, Ростислав Володаревич, но только грех тебе беззащитных обижать!
– Так уж и обижать! Пошутил я, ладно уж! – вздохнул Ростислав и покаянно тряхнул жесткими черными волосами. – Простите! Если обидел чем, то не по умыслу. Выходите, рабы Божий, кибитка ваша готова. Некогда мне больше ждать, и так ради вас на сутки задержался.
Ростислав вышел. Крестя посмотрела на Прямиславу: все ли хорошо? А Прямислава посмотрела на Зорчиху: неужели это правда? Неужели их действительно повезут в Туров, к Вячеславу Владимировичу? Уж у войска в две тысячи копий их едва ли кто-нибудь по дороге отобьет! И если бы еще удалось скрыть от их неожиданного покровителя, которая из них на самом деле Юрьева княгиня, то она возблагодарила бы Бога! Ни за какие сокровища она не согласилась бы признаться, что ее, Прямиславу Вячеславну, князь Ростислав вчера обнимал. Сердце сильно билось от радости и от волнения… и даже самой себе она не хотела признаться в том, что возможность проделать путь к отцу вместе с этим человеком ее вовсе не огорчает. Отчего-то сын половчанки внушал ей не страх, а любопытство и желание понять, что же он за человек. У нее было странное, тревожное и сладкое предчувствие, что судьба преподнесла ей подарок, с которым вся жизнь ее изменится и станет ярче и краше, чем когда-либо была. Что это? Где он, подарок? Вроде бы ничего она не приобрела, кроме линялого Крестиного подрясника, но Прямиславе казалось, будто весь белый свет отныне принадлежит ей.
Как принял весть об их отъезде сотник Мирон, Прямислава не знала, по пути от горницы до кибитки он им не попался. Судя по полному отсутствию шума, он не забыл разницу между двумя десятками и двумя тысячами, а услужить берестейскому князю Юрию хотел все же не настолько, чтобы подставлять голову под меч.
Войско, кроме нескольких конных дружин, было в основном пешим и двигалось не слишком быстро. Прямислава опять оказалась в кибитке, но только теперь ей предстоял более долгий путь. От Турова их отделяло чуть меньше двухсот пятидесяти верст, а это, как сказал Тешило, дней восемь дороги. Веснушчатый отрок со своим приятелем, лохматым Рысенком, шел рядом с кибиткой: князь Ростислав велел им быть возле женщин и следить, чтобы те ни в чем не испытывали неудобства, насколько это возможно в дороге. Самого князя Прямислава не видела – он ехал верхом во главе своей ближней дружины. Но все же она помнила, что он где-то неподалеку, и ощущение полученного подарка не проходило, словно этот подарок висел на золотой цепочке у нее на груди.