Обычно мышек я выпускал, прежде чем сняться с бивака. Сегодня же я дал им свободу немного раньше. К вечеру одна мышка пришла в палатку, другая, как потом оказалось, вырыла под палаткой небольшую норку, третья нашла для себя место под колесом машины и не пожелала оттуда уходить. Осталась неясной судьба только четвертой мышки. Крошечные красноглазые зверьки своим умишком как-то осознали таящуюся опасность в незнакомой для них природе и предпочли остаться под опекой человека.
Наши сердца были покорены, мышки, водворенные обратно в клетку, поехали с нами путешествовать дальше, до самого дома. Потом мы сдали их в лабораторию…
Как-то путешествуя на мотоцикле, мы остановились на ночлег на большом кургане в каменистой и совершенно безлюдной тогда пустыне подгорной равнины гор Чулак (восточные отроги Джунгарского Алатау). На кургане мы, измученные жарой, мечтали найти хотя бы легкое дуновение ветерка в душном застывшем воздухе и утром, собрав вещи в коляску мотоцикла, поехали дальше. К вечеру, как и следовало, стали на бивак. Разгружая коляску мотоцикла, мой помощник обнаружил мертвую домашнюю мышку. Как она умудрилась на предыдущем биваке забраться в мотоцикл и зачем это ей понадобилось, трудно объяснить. Может быть, после вольной жизни в пустыне ей заблагорассудилось вновь возвратиться в поселения человека. Нашего самовольного пассажира постигло несчастье: на ухабистой дороге ее раздавило вещами…
Во время путешествия по островам Балхаша мне захотелось побывать и на маленьком, отмеченном небольшой точкой на карте острове Шайтанарал (Дьявольский), вблизи единственного селения в соленой части северного берега озера, носящего название Каракумы. Здесь же располагался маленький рыбозавод. В его конторе вежливо осведомились о цели нашего приезда. На мой же вопрос, почему так назван остров, ответили, что сейчас толком никто об этом ничего не знает. Как-то старики говорили, что он издавна считался плохим: кто на нем побывает, с тем случится несчастье, болезнь или еще что-либо нехорошее.
Думалось, не зря назвали остров Шайтанарал. Было что-то с ним связанное, значительное и несчастливое. Но прошли столетия, а название осталось. Мне было интересно на него взглянуть, как и на другие острова, узнать, кто там живет, какие сложились отношения между животными. Каждый остров — как особенный и изолированный мирок. Остров Шайтанарал — самый последний из архипелага залива Балыктыколь, он как бы замыкал собой их цепочку у выхода на просторы Балхаша.
Едва приготовили надувную лодку, уселись в нее, как у самого штуцера лопнул шланг. Поломка была незначительной. Отрезав негодный конец, следовало его надеть на штуцер и для верности переставить стальное стягивающее кольцо. Но Николай, мой помощник, как часто с ним бывало, заартачился. Сказал, что обойдемся без полукольца, мол, все эти заводские премудрости ни к чему.
До острова совсем недалеко. Вблизи берега, куда правил лодку Николай, по цвету воды было понятно, что там мелко, есть подводные камни. Но и здесь Николай проявил свое упрямство. Незадачливый капитан не успел договорить фразу, что «проскочим за милую душу», как навесной мотор с грохотом зацепил камни, за лодкой потянулась полоса взбаламученного ила. Гребной винт уцелел, но шпонка поломалась. Островок казался неприглядным: серый щебень, чахлая растительность и множество почерневших и давным-давно выброшенных штормами тростниковых окатышей. Когда-то слегка выходившие на поверхность воды небольшие скалы послужили опорой для гальки и щебня, и бурный Балхаш постарался: нанес их несколькими валами.
Южный конец острова выглядел забавно: он походил на лихо закрученный хвостик гигантского ската. На нем сидела стая черных ворон и молча, не шелохнувшись, как мне показалось, сосредоточенно наблюдала за мною. Птицы взлетели неохотно и лениво, когда я подошел к ним близко. Судя по всему, воронам здесь было нечего делать, и они прилетели сюда просто отдохнуть. Главное место их обитания — рыбозавод, где они лакомились отбросами от разделки рыбы.
Стал переворачивать тростниковые окатыши в надежде найти под ними что-либо живое. Обычно под ними всегда находили приют уховертки, скорпионы, фаланги и многие другие мелкие жители пустыни. Но и под окатышами было пусто. И вдруг под одним я увидел двух самых настоящих домовых мышей. Выглядели они отлично — полненькие, с превосходной лоснящейся шерсткой. Поблескивая черными глазками, они не особенно растерялись и не спеша скрылись под перевернутым мною окатышем, не проявив ко мне любопытства. Видимо, безмятежная жизнь на этом островке сделала их такими спокойными и превосходно выглядевшими.
Как же эти два поселенца оказались здесь? Перекочевали из поселка весной по льду да так и остались здесь на все лето.
Задумался о мышках-робинзонах, и до моего сознания не сразу дошел крик Николая. Он стоял над лодкой и размахивал руками. Оказывается, во время стоянки шланг сорвался со штуцера, конец его опустился ниже бачка, заполненного почти доверху горючим, и добрая часть его вылилась в лодку. «Заводская премудрость», по определению Николая, все же была необходима. Бензин для резиновой лодки был опасен.
Долго возились, наводя порядок. Потом на обратном пути несколько раз глох мотор из-за того, что в горючее частично попала вода. Да, остров действительно оказался с шайтаном. Впрочем, с моим помощником всегда что-либо случалось, и, если быть суеверным, на всех остальных островах против нас почти всегда действовали шайтаны.
ТАИНСТВЕННЫЕ СЛЕДЫ
После завтрака я, как всегда, захватив полевую сумку и фотоаппарат, отправился побродить. У самой воды бережок реки Или был испещрен следами. Всюду виднелись крупные отпечатки лап фазанов. Птицы выходили из зарослей тугаев на открытое место погреться на солнышке, попить воды и обязательно поклевать мелкие камешки. Бродили здесь сороки и вороны. Возле дохлого судака, выброшенного на берег, весь ил был истоптан. Маленькая лисичка-корсак пробежалась по кромке воды в расчете поживиться дохлой рыбой. Нежные крестики следов трясогузок и куличков-перевозчиков, будто изящная вышивка, тонкой вязью украшали почву.
Встречались и странные следы, похожие на закорючки. Их оставили жабы. Ночью эти внешне неповоротливые создания направлялись к воде, чтобы искупаться, напиться, смочить свою бородавчатую кожу. Следы жаб разные, и большие и маленькие, а одна жаба — настоящий великан — расчертила прибрежный песок затейливыми узорами.
Все следы мне хорошо знакомы, и ничего в них не увидел я нового. Так казалось. И вдруг заметил… То, что открылось моим глазам, было совсем необычным. По мокрому бережку рядом с водой тянулась цепочка аккуратных отпечатков совершенно мне неизвестного животного. Было похоже, будто оно небольшое, размером примерно с суслика и с копытцами на ногах. Да, с настоящими копытцами! Они отпечатались глубокими черточками с заостренными кончиками и округлыми основаниями.
Я позвал товарища, поделился с ним новостью. Вместе стали осматривать следы, фотографировать их. Под косыми лучами солнца, поднимающегося над рекой, отпечатки ног были очень четкими. Таинственное животное прошло мелкими шажками. У обрывчика след исчез, и более его нигде найти не удалось.
Я терялся в догадках. Следами животных интересовался едва ли не с детства, знал их неплохо, но такое увидел впервые.
Кто же хозяин следа, у которого на ногах такие крохотные копытца? Ни одно из обитавших здесь животных не могло оставить таких следов. Они явно принадлежали неизвестному и таинственному зверьку. И воображение рисовало совершенно особенное животное, необыкновенно редкое, быть может, даже исчезающее, очень осторожное, обязательно ночное, старательно избегающее встречи со всеми, кто может представлять опасность. Вот бы его увидеть и изловить! Как бы удивился мир ученых!
Находка казалась невероятной. Но был же не так давно описан крошечный зверек из пустыни Бетпак-Дала — боялышная соня, которую пришлось отнести к специальному семейству. В наше время новое семейство для млекопитающих — величайшая редкость!
Прошло несколько часов. Мы собрались ехать дальше, свернули бивак, уложили в машину вещи. Прежде чем тронуться в путь, я пошел еще раз взглянуть на загадочные следы. Солнце поднялось высоко. Отпечатки ног незнакомца стали мягче и не столь контрастными. И только тогда в одном месте я заметил едва различимый отпечаток третьего, теперь уже стало ясно: не копытца, конечно, а пальца и перепонки между ними. Все прояснилось. Следы принадлежали ондатре с очень странной походкой. Почему-то она на ходу опиралась только на два передних пальца, которые глубоко, словно копытца, врезались в почву. Причина такого поведения мне непонятна.
Жаль, что таинственного зверька не оказалось в природе!
Ондатра — ценный пушной зверек, привезенный из Северной Америки и успешно акклиматизировавшийся в нашей стране. Повсюду, где есть водоемы, развились ондатровые хозяйства. Тысячи охотников стали заниматься промыслом этого зверька, поставляя на рынок отличного качества шкурки. Очень много развелось ондатры и в низовьях реки Или, и на Балхаше. Здесь промысел этих зверьков давал большие прибыли государству. Но сейчас он резко упал. Отчасти это произошло из-за усыхания дельты реки Или, вызванного заполнением Капчагайского водохранилища. Отчасти был виновен в этом и сом: прожорливая рыба съедала зверька-поселенца. Обеднели водоемы и водоплавающей дичью. Птенчиков уток пожирали сомы, незаметно подплывавшие к резвящимся на поверхности воды выводкам птиц.
На неожиданного иммигранта нет никакой управы. Впрочем, возможно, сома никто и не завозил. Как-то, читая труды известного казахского ученого Ч. Валиханова, я наткнулся на любопытное сообщение. В начале прошлого столетия он обратил внимание на то, что сом живет в верховьях реки Или, и даже изобразил его на рисунке. Тогда в остальной части реки сом жить почему-то не мог.
Объяснение этой загадки могло быть таким. Прежде сом, пытавшийся спуститься вниз по реке, погибал, поедая ядовитую икру широко распространенной тогда рыбы маринки. Но вот ихтиологи переселили в реку Или судака. Эта хищная рыба мгновенно уничтожила чудесную промысловую рыбу маринку и открыла дорогу сому. Уничтожению маринки способствовало изменение режима реки Или и устройство Капчагайского водохранилища. Так образовалась цепочка связанных друг с другом событий. Неясным осталось лишь одно: почему сам судак не отравился икрой маринки…
Как бы то ни было, этот пример подтверждает, как опасно вносить изменения в природу, взаимоотношения между организмами в которой складывались многими тысячелетиями. Особенно когда за такое дело берутся люди с поверхностными суждениями.
ХОЗЯИН ПУСТЫНИ
Случайно на дачном участке сосед выкопал слепушонку и принес ко мне. Это был небольшой зверек, размером с крупную мышь, в бархатистой рыжеватой шубке из короткого меха, с коротким хвостиком, одинаково круглый как спереди, так и сзади, на маленьких ножках и с крошечными, как булавочная головка, черными глазками, глубоко запрятанными в шерсти. На мордочке зверька, сильно выдаваясь вперед, торчали крупные резцы.
Я посадил слепушонку в проволочный садок, положил туда личинок хрущей. Пленник стал метаться по садку в поисках выхода, но хрущей между делом слопал всех. Дождевой червь ему не понравился.
Жаль слепушонку. Решил его выпустить на свободу, но прежде сфотографировать. Из открытого садочка зверек немедленно высунул забавную толстую зубастую головку и скрылся обратно. Испугался меня. И так несколько раз: выскочит и тотчас же спрячется.
В траве, куда я его выпустил, он успешно стал быстро зарываться, щелкая зубами и перегрызая корешки. Его зубы — главное орудие — работали отлично. Ноги же служили только для отбрасывания назад нарытой почвы. Но когда я прикоснулся к нему палочкой, он мгновенно повернулся, выглянул и будто спросил: «Кто меня здесь беспокоит?»
Через десять минут зверек уже весь скрылся в норке. Еще через десять минут в траве, на месте его погружения, чернел аккуратный холмик выброшенной земли. Вход в его норку уже закрылся, зверек отправился в подземное путешествие!..
Впервые я познакомился со слепушонкой в несколько необычной обстановке. В пустыне сумерки начинались звуками. Запевали сверчки и кузнечики. Потом, когда темнело, раздавались цокающие звуки, и мимо костра бесшумно пролетала небольшая птица, размером с кукушку. Это был козодой. Маленькие ноги, крохотный клюв, большой рот и большие черные глаза выдавали в нем ночную птицу — охотника за летающими насекомыми. Садясь на камень, птица прижималась к нему всем телом и становилась совершенно неразличимой. Вслед за песнями козодоя раздавалась мелодичная и тоскливая песня совки-сплюшки. Но более всего привлекали другие звуки: едва различимый звон камней, раздававшийся, вероятно, из-под копыт козлов. Животные бродили вблизи нас по склонам рядом расположенных гор и были невидимы.
Перед тем как забраться под полог и залезть в спальный мешок, мы зажигали карбидный фонарь. На яркий свет бежали, ползли и летели многочисленные ночные гости пустыни, прятавшиеся в тенистых щелях и норках: бабочки, пауки, сонные мухи, палочники, сверчки. Иногда прилетали большие богомолы. Изредка появлялись фаланги. Скорпионы на свет не шли, а если случайно во время ночного путешествия и попадали в полосу света, то останавливались и, поблескивая лакированным панцирем, замирали неподвижно. В те послевоенные годы пустыня была особенно богата многочисленными и разнообразными обитателями.
Но однажды на свет фонаря прибежал небольшой зверек. Я сразу узнал слепушонку. Он прямо направился к фонарю, опрокинул его и наделал много хлопот. Почему этот исконно подземный житель оказался на поверхности? Видимо, иногда зверьки предпринимают ночные переселения, покидая старые места, почему-либо ставшие непригодными. Впоследствии я убедился, что слепушонка, несмотря на свои очень коротенькие ножки и тело, приспособленное только к подземному образу жизни, предпринимает активные путешествия и совершает их ночью, когда его не так легко заметить различным хищникам.
Забавный и необычный зверек слепушонка. Он очень многочислен в пустынях, и где только не увидишь оставленные им кучки земли. Но один раз я встретил совсем необычные следы его работы. Вспоминаю эту встречу: дорога петляет по пойме реки Или мимо рощиц тамариска, зарослей солянок и луговых трав, иногда приближается к полоске тугаев или же отходит от них в сторону. Я медленно веду машину, слежу за дорогой и поглядываю по сторонам в поисках чего-либо интересного. В одном месте у небольшой рощицы лоха, на ровном и голом солончаке, вижу множество холмиков выброшенной наружу земли и останавливаюсь. Что бы это могло значить? Холмики одинаковые, аккуратные, похоже, как будто их соорудили муравьи-бегунки, занятые строительством своих жилищ. Есть такой обычай у этого муравья: на лето он переезжает на голые солончаки и строит здесь временные летние жилища. Вроде как выезжает на дачу.
Как будто нашел объяснение загадке и поехал дальше. Но, как нередко бывает, потом, когда вспомнил увиденное, все предстало передо мною совсем в другом свете.
Почему только на этом солончаке в два-три гектара оказались кучки земли, выброшенные наверх? Не может быть так много муравейников на столь маленькой территории, что-то тут не так! И я удивляюсь тому, как иногда знание приводит к заблуждению. Да и кучки земли уж очень одинаковые и похожи на другое…
Весной следующего года я побывал вновь на тех же местах, но о загадке забыл и вспомнил, когда увидел тот же солончак. Он казался необычным. Над ним воздух гудел от великого множества пчелиных крыльев, и вся земля его была изрешечена норками. Солончак облюбовали пчелы-мегахиллы. Все они сейчас очень заняты. Самки роют норки, строят под землей кубышки, заполняют их нектаром и пыльцой. В кубышках развиваются их детки. Самцы без устали носятся в воздухе, разыскивают самок, соревнуются друг с другом. Еще по солончаку снуют озабоченные бескрылые осы-немки. Жизнь кипит на солончаке, жаркое солнце ускоряет ее и без того быстрый темп.