Барсук полезен не только в предгорной садоводческой зоне. Один из агрономов мне жаловался, что лесополосы, посаженные на массиве холмов ниже Чемолгана, стали страдать от почвенных вредителей. Я знал эти лесополосы. Прежде там на холмах обитали барсуки, их, конечно, не осталось. Агроном не подозревал, что их исчезновение могло сказаться на судьбе посадок леса. Истребив барсука, человек лишился первейшего друга и защитника садов предгорной зоны.
В народе существует поверье, будто барсучий жир обладает целебным свойством против туберкулеза. Это мнение, прочно укоренившееся в сознании, ложно, по меньшей мере в наше время. Да, он приносил пользу бедному люду, тем, у кого туберкулез развился при недостаточном или неполноценном питании. Жир барсука калорийный и питательный, как и жир любого животного. Сейчас, когда заметно повысился материальный уровень жизни и против туберкулеза медицина стала использовать совершенные медикаментозные препараты, применение барсучьего жира — устарелая и вредная мера, от которой давным-давно пора отказаться. Впрочем, и отказываться уже не от чего. Барсук стал очень редким, его почти не осталось. Еще это животное нередко обвиняют в различных грехах. Он якобы любит посещать бахчи и, такой негодяй, выедает мякоть арбузов и дынь, причем самых спелых. Не прочь он полакомиться и яйцами или птенчиками птиц, гнездящихся на земле, закусить по пути и змеей, слопать зазевавшуюся мышку. Но наше бахчеводство развито далеко от садоводческой зоны; птиц, гнездящихся на земле, мало, они больше страдают от одичавших кошек и от химических обработок. Так что, повторяю, в садах и лесах барсук, безусловно, полезнейшее животное, и сейчас, когда их стало мало, они нуждаются в самой строгой охране.
К моему знакомому на дачный участок зашел сосед. Он живо заинтересовался моим рассказом о барсуке. Но любитель-охотник понял все по-своему.
— И где только он может тут жить? — спросил он меня. Я сам этому удивлялся. Все предгорные степи-прилавки заняты до предела садами и дачными участками. Между холмами сохранился лишь один небольшой, заросший кустами овражек. В нем, по-видимому, и обосновался барсук. Ему, бедняжке, несладко живется среди людей. К тому же приходится опасаться собак. И все же он приспособился: выходит на охоту только поздно ночью, хотя летом, когда ночи так коротки, ему совсем мало остается времени на промысел. Все, что я рассказал о барсуке, не дошло до сознания соседа моего знакомого, и он мечтательно произнес:
— Вот бы подстрелить барсука, говорят, очень вкусен его жир да и мясо тоже!
Так и относятся к барсуку все, кто имеет ружья, норовых собак и капканы. А жизнь быстро изменяется, изменяется и природа, дары которой так усиленно стал использовать человек. И к сожалению, далеко не всегда в соответствии с этими изменениями направлены наши помыслы.
Барсук удивительно приспособляемое животное. Живет он и в лесу, и в степи, и в горах, и в болотистых низинах. Широко распространен он и в нашей стране, от южных ее границ почти до тундры и Полярного круга. Он всегда роет просторные норы, которые содержит в идеальной чистоте. Очень осторожен, чуток, ведет ночной образ жизни, и увидеть его днем трудно. Небольшой, приземистый, с коротковатыми ногами, вооруженными длинными когтями, он не спеша ковыляет, разыскивая на земле поживу. Несмотря на внешне миролюбивый нрав, он храбро защищается от своих врагов, и не всегда даже смелая и большая собака способна его одолеть.
Что же говорят о барсуке ученые? Тут создалась весьма своеобразная ситуация. Специалисты по насекомым не знакомы с биологией зверя, его полезной деятельностью. Он вне их компетенции. Знатоки зверей не знают о том, какую неблаговидную роль играют насекомые, уничтожаемые барсуком. В окрестностях города Томска, где мне пришлось прожить несколько лет, давно истреблены барсуки, и на местах порубок сосны прекратилось возрождение леса только из-за множества личинок хрущей. Здесь на полянах траву вместе с дерном можно сворачивать как ковер, так как корешки объедены личинками хрущей. О причине распространенности полчищ этих вредоносных насекомых никто не догадывается. Среди немалой армии зоологов нашей страны до сего времени нет никого, кто бы специально занялся изучением барсука и внимательно проанализировал его роль истребителя вредных насекомых, и нет ни одной книги, посвященной этому зверю. Так и остается он вне поля зрения тех, кто должен был давно поднять голос в его защиту.
СМЕЛЫЙ ЗВЕРЕК
Быть сегодня жаркому дню, солнце взошло в дымке, и сразу почувствовались его жаркие лучи; на небе ни облачка. Мы торопимся, мчимся по песчаной пустыне к синеющим вдали тугаям, в которых поблескивает узкая полоска реки. Пустыня безжизненна, нет в ней ничего интересного. Но неожиданно у всех вырывается крик изумления: на дорогу из-за бугорка выскочил чудесный зверек, небольшой, как котенок, черный, в ярких желтоватых пестринках, с белыми полосами на бурой голове. Остановился перед самыми колесами, согнулся дугою, как скунс, задрал пушистый длинный хвостик, забавно, будто кривляясь, подскочил несколько раз на одном месте, потом, опомнившись, в несколько прыжков добрался до кустика джузгуна и юркнул в норку.
Все это произошло настолько быстро и так внезапно, что я не успел схватить фоторужье, а когда помчался с ним к кустику, зверек скрылся.
— Кто это, кто? — неслись вслед недоуменные возгласы.
Зверек же сидел в норке, и в темноте поблескивали его глазки. Я присел на колени, защелкал языком. Зверька заинтересовал незнакомый звук, он смело высунул наружу голову и уставился на меня черными немигающими глазами. Мое легкое движение слегка испугало его, но любопытство снова взяло верх, и он опять выглянул из норки. Но вдруг раздался стук закрывающихся дверей машины: все мои неразумные спутники повалили ко мне, и зверек решил скрыться в свое подземное жилище, на этот раз окончательно.
Это был хорек-перевязка, интересный обитатель пустыни. Он очень редок. За все свои многочисленные путешествия по пустыням Средней Азии я встретил его только четвертый раз. Первый раз он переплывал большой арык, и на него, мокрого и жалкого, напала моя собака — спаниель Дезька. Но он, смелый и дерзкий, стал на нее наскакивать и отбился. Собака опешила от безрассудной ярости маленького противника. Второй раз встреча произошла в пустыне Кызылкум.
В безводной местности мы подъехали к колодцу, а когда я заглянул в него, то из глубины его, не менее пятидесяти метров, раздался резкий и пронзительный крик. Долго я всматривался в темноту, пока глаза не отвыкли от яркого света пустыни, и только тогда разглядел на дне хорька-перевязку.
Колодец был совершенно сухим. Несчастный зверек, страдая от жажды, попал в него, видимо, давно. Он питался лягушками, ящерицами и жуками-чернотелками, которые так же, как и он сам, по несчастью, свалившись, оказались в заточении. Остатки трапезы хорька валялись на дне колодца. Все это удалось разглядеть при помощи солнечного лучика, направленного в колодец зеркалом. К сожалению, мы ничем не могли помочь несчастному пленнику. Чтобы добраться до него, надо было иметь длинную и крепкую веревку, а у нас ее не оказалось.
Сейчас мне очень хотелось посмотреть на хорька-перевязку. Но сколько я ни щелкал языком, ни кричал на разные лады, подражая зверям и птицам пустыни, зверек больше не показывался. Это было его постоянное жилище. Возвращаясь с охоты, он немного запоздал и теперь, усталый, наверное, завалился спать, и до людей ему не было никакого дела.
Третья встреча произошла недавно. В стороне от бивака внезапно громко залаяла наша неугомонная собака. Охваченная азартом охотничьей страсти и не встречая никакого сочувствия со стороны хозяина, она всегда сама предпринимала тщательные обследования вокруг наших стоянок в поисках встречи с разными животными. Вот и сейчас кого-то нашла. Надо пойти смотреть. Фокстерьер с яростью раскапывал нору, совал в нее морду, обезумев от злости, хватал зубами землю. Из норы раздавались резкие и отрывистые крики. Там сидел хорек-перевязка.
Отважное создание, улучив момент, с громким воплем бросалось на собаку, делая ложные выпады и успевая вовремя нырнуть обратно в темноту подземелья. Я с удовольствием поглядел на полосатую мордочку зверька с горящими глазами-угольками. Разъяренный фокстерьер, несмотря на мои суровые увещевания, не прекращал атаки на хозяина норки и основательно поцарапал меня лапами, пока я его, сопротивляющегося, нес на руках к биваку. Другого способа прекратить затеянную им баталию не было.
ПРОХОР
В кабине грузовой машины, подъехавшей к дому, я застал молодого водителя и рядом с ним важно восседавшего кота.
— Прохор, — пояснил водитель, отреагировав на мой недоуменный возглас. — Он всегда со мною ездит в экспедиции.
Я пригляделся к коту. Он был крупного сложения, обычной темной с полосами окраски, ярко-белой манишкой на груди и белыми кончиками лап.
Предстояла небольшая трехдневная поездка в пустыню. Собаки — спутники поездок — обычное явление, но кот! Как он поведет себя в поле? Увлечется кем-нибудь, уйдет и потом изволь тратить время на его поиски. Кошки привязаны к дому, к месту своего жительства, по характеру «сами по себе», как остроумно заметил про это домашнее животное Р. Киплинг. Так раздумывал я, поглядывая на нашего четвероногого спутника.
Как только машина тронулась, Прохор невозмутимо уселся на панели возле лобового стекла, внимательно поглядывая желтыми глазами на суматошное движение автомобилей большого и шумного города… Дорога была длинная, около ста километров, и Прохор, когда ему надоедало, важно прогуливался по кабине, забирался на колени своего хозяина.
К вечеру мы подъехали к песчаному берегу Капчагайского водохранилища, Капчагайского моря, как называли это несуразное творение. Здесь в одном месте находился отлогий песчаный берег — дикий пляж. Возле него стояла только одна легковая машина. Едва мы остановились, как Прохор тотчас же спрыгнул на землю и отправился бродить по берегу, потом последовал за мною, точно собака, не отставая ни на шаг, но вскоре куда-то скрылся.
Двое парней из легковушки, угоревшие от солнца и красные, как вареные раки, неожиданно стали метаться с криками возле своей машины, размахивая палками, и я, предполагая неладное, поспешил к ним. И не ошибся: возле их машины оказалась змея, и перепуганные поклонники воды и солнца азартно набросились на нее, одновременно соблюдая почтительную дистанцию между существом, столь сильно поразившим их внимание. Появление страшного обитателя пустыни показалось опасным, поэтому возбуждение нападавших возрастало. Я же увидел очень мирную и неядовитую змею — песчаного удавчика. Он безуспешно пытался спасти свою жизнь, то свивал кольцами тело, пряча под него голову, то зарывался в песок, прибегая к этому столь привычному для удавчиков приему самозащиты. Но, увлеченные нападением на столь страшное пресмыкающееся, двое молодых мужчин, проявляя, как им казалось, геройство, не позволяли змее скрыться, стараясь отбросить ее палками как можно подальше от машины, стремились лишить ее жизни. У одного из нападавших уже сверкал в руках большой кухонный нож, и я не сомневался, что если бы он был такой же длины, как палка, казнь этого нарушителя мирного покоя давно бы совершилась. С величайшим недоумением и подозрительностью полуголые краснокожие дикари уставились на меня, когда я взял удавчика в руки. Их негодование к маленькому и беззащитному существу еще не погасло, и руки их чесались от желания совершить расправу с тем, кто покусился на их покой.
После бурной встречи, устроенной людьми, удавчик некоторое время пытался сопротивляться пленению, но вскоре успокоился, затих, то ли поверив в мои благие намерения, то ли решив, что попытка спасти себя уже бесполезна и наступила пора молча и безропотно покориться предначертанной судьбе.
В этот момент возле моей руки со змеею мелькнул высоко подпрыгнувший Прохор. Никто не заметил, что он примчался к месту трагедии как раз в тот драматический момент, когда я спас змею от неизбежной расправы.
Своего пленника я посадил в небольшой проволочный садочек, который всегда возил с собою, и водрузил в машину. Возле садочка, сверкая желтыми и жадными глазами, урча и пофыркивая, кружился Прохор.
Тем временем небо заволокли грозовые облака, кое-где засверкали молнии, подул сильный порывистый ветер. Капчагайское море, пробудившись от сна, зашумело прибойными волнами. Спать под открытым небом под пологом, как обычно я предпочитал в жаркие летние дни, было нельзя, и мы устроились в кузове машины, благо над нею был натянут отличный брезентовый тент. Вскоре ветер разгулялся не на шутку, молнии стали озарять потемневшие барханы и полузасыпанные песком кусты саксаула, джузгуна и песчаной акации. Наступила беспокойная, шумная, ураганная ночь со столь редким в это время года проливным дождем. Прохор бродил по нашим постелям, устраивался ненадолго то возле своего хозяина, то возле меня. Со мною у него быстро установились доверительные отношения, к остальным спутникам, обращавшим на него внимание, он проявлял полнейшее равнодушие. Но дождь постепенно затих, кот куда-то исчез, и мы все забылись сном.
Едва забрезжил рассвет, я тихо выбрался из машины, кляня себя за то, что не переборол сон: в эту поездку я с собой взял шахтерский фонарь, намереваясь ночью походить по пескам и понаблюдать сцинковых гекконов — удивительных и симпатичных ящериц, большеглазых, миролюбивых и каких-то таинственных. Здесь, у побережья «моря», простирался большой массив песчаной пустыни, и сцинковые гекконы, типичные ночные существа, легко себя выдавали, отражая свет яркими огоньками глаз.
Обычно рано утром песчаная пустыня, подметенная ветром, будто чистая страница книги, оказывается вся испещренной следами множества ночных ее обитателей. По ним можно прочесть много интересного. Но сейчас страницы песчаного альбома оказались чистыми, дождь смочил песок, и он, затвердев, стал непригодным для записей: ноги мелких обитателей пустыни не оставляли на нем никаких отпечатков. Зато вокруг машины, на значительном удалении от нее, все оказалось помеченным глубокими следами нашего кота. Сейчас он мирно спал на сиденье машины, избрав спокойное и удобное место для отдыха после ночных бдений.
К следам животных у меня с детства пристрастие, о них я даже опубликовал небольшую книжку, а недавно подготовил к печати большую рукопись о следах, лежащую среди многих моих сочинений в ящиках стола и даже в гараже в ожидании завершения суматошной перестройки и подвергаясь тлетворному влиянию времени. С удовольствием, вспомнив увлечение молодости, я принялся распутывать похождения нашего Прохора.
Встреч у него явно было немало. В ложбине между барханами он столкнулся с ежом, о том, что это еж, я узнал по следам, зверек он хотя и небольшой, но и не маленький. Потоптался кот возле него некоторое время на месте, когда тот, судя по всему, слегка набычившись, застыл на месте, не без интереса знакомясь со столь необычным на его территории посетителем. Наверное, Прохор потрогал лапой колючего незнакомца, но, то ли быстро распознав, что добыча не по его возможностям, то ли наколов лапу, прекратил знакомство, и оба, кот и еж, отправились в разные стороны.
Далее следы кота долго крутились возле кустов джузгуна, под ним кое-где виднелись крошечные норки, очевидно, принадлежащие ящерицам. Здесь, возможно, Прохор охотился на тех, кого я так желал посмотреть, — на сцинковых гекконов. Я проникся неприязнью к коту, представляя, как он расправлялся с такими очаровательными хрупкими созданиями. Но нигде на твердом влажном песке я не нашел следов трагедии, были только кошачьи лапы. Но в одном месте неожиданно увидел следы больших и отчаянных прыжков кота и удивился его прыти: прыжки едва ли не достигали полутора метров. Прохор мчался с бархана вниз, но не убегал от кого-то, нет, следов преследователя не было. Ночной охотник встретил что-то достойное его внимания. Но за кем происходила погоня? Спасавшийся от преследования, видимо, был небольшим существом, его лапы не оставляли следов. Соревнование в беге продолжалось не более ста метров, и я, предчувствуя удачную охоту хищника, приготовился к ее выяснению. Но погоня неожиданно закончилась возле крупной норки. Здесь озадаченный неудачей и исчезновением добычи Прохор долго топтался на одном месте, тихо сидел, притаившись и отпечатав глубокие следы лап от терпеливого ожидания, на которое способна только кошачья порода.