Старый шкипер покачал головой и перекрестился.
— За все тридцать лет, что я на воде, ни разу не слышал ничего похожего, — сказал он. — В тумане разгулялся дьявол. Не зря его называют Князь Тьмы.
По судну волной прокатился страх; грубые, суровые люди, не пасовавшие ни перед каким смертным врагом, тряслись теперь от ужаса перед тем, что было лишь плодом их воображения. Побледнев, остановившимся взглядом они всматривались в облака тумана, словно оттуда в любую минуту могло броситься на них нечто чудовищное. Но в это время налетел порыв ветра, туман на мгновенье приподнялся, и перед ними открылось море.
Оно было усеяно судами, которые со всех сторон окружали маленький кораблик. Это были огромные каракки, высокие, величественные, с бортами, выкрашенными в красный цвет, покрытыми резьбой и позолотой. На каждом был поднят один большой парус, и все они шли по Проливу тем же курсом, что и «Василиск». На палубах толпились люди, а с высокого юта раздавались таинственные звуки, наполнявшие воздух. Удивительная эскадра, медленно продвигавшаяся вперед, лишь на миг показалась в рамке тумана: снова надвинулись клубящиеся пары, и корабли исчезли из виду. На «Василиске» все смолкло, но тут же раздался взволнованный гул голосов.
— Испанцы! — вырвалось из дюжины глоток матросов и лучников.
— Мне надо было это сразу сообразить, — сказал шкипер. — Я помню, как на Бискайском побережье они бряцали кимвалами, как язычники мавры, с которыми они воюют. Что же нам делать, благородный сэр? Ведь если туман приподнимется, считайте, что все мы покойники.
— У них, по меньшей мере, тридцать судов, — задумчиво сказал Ноулз. — Если мы их видели, значит, они нас тоже. И они возьмут нас на абордаж.
— Не думаю, благородный сэр. Мне кажется, наше судно легче и быстрее, чем их корабли. Если туман продержится еще хоть час, мы от них уйдем.
— К оружию! — вскричал вдруг Ноулз. — К оружию! Они гонятся за нами.
В самом деле, за то короткое время, пока туман не упал снова, с испанского флагманского корабля заметили «Василиск». При таком слабом ветре и густом тумане испанцы едва ли могли надеяться нагнать его под парусами, но, к несчастью, неподалеку от огромной испанской каракки оказалась низкая галера, узкая и быстроходная, весла которой могли нести ее и против ветра и против прилива. С нее тоже заметили «Василиск», и именно ей отдал приказ испанский адмирал. Несколько минут она рыскала в тумане, а потом вдруг выскочила из него, словно хищный зверь из засады. Как раз в то мгновенье, когда галера темной тенью скользнула за «Василиском», ее и увидел английский рыцарь, и с губ его сорвался грозный крик тревоги. В следующий миг на правом борту галеры убрали весла, суда со скрежетом сошлись, и поток темнокожих испанцев с победными криками хлынул через борт на палубу «Василиска».
Несколько минут казалось, будто судно удалось захватить без единого удара, — англичане, как безумные, метались по всей палубе в поисках оружия. Под нависающим полубаком и ютом десятки стрелков склонились над луками, надевая тетиву, которую они вытаскивали из водонепроницаемых чехлов. Другие протискивались между седлами, бочонками и ларями, лихорадочно разыскивая свои колчаны. Каждый, кому это удавалось, вытаскивал по несколько стрел для менее удачливых товарищей. Копейщики тоже суматошно кидались из угла в угол, вслепую хватаясь за стальные наконечники, тут же бросая их, если они не годились, и жадно устремляясь за любым мечом или кинжалом, которые попадались им на глаза.
Испанцы уже захватили шкафут и, сразив всех, кто оказался перед ними, стали в обе стороны теснить остальных. Но тут они поняли, что в когтях у них не жирный баран, а матерый старый волк.
Урок запоздал, зато был поучительным. Испанцы полагали, что имеют дело с торговым суденышком, а тут на них с обеих сторон навалились безнадежно превосходящие их числом воины. Живым из этой схватки не вышел никто. Да это была и не схватка, а бойня. Напрасно оставшиеся в живых с криком метались по палубе, взывая к святым о помощи, и спрыгивали вниз, на галеру. Ее тоже изрешетили стрелами с юта «Василиска», так что вскоре под их ливнем полегла команда на палубе и гребцы-рабы. От носа до кормы каждый фут ее был прошит стрелами. Теперь галера была просто плавучим гробом, где лежали груды мертвых и умирающих. Сначала она, тяжело качаясь, шла за «Василиском»; потом он быстро двинулся вперед и оставил ее в тумане.
В первые минуты сраженья испанцы схватили шесть человек команды и четырех безоружных лучников. Им перерезали глотку и выбросили их за борт. Теперь та же участь постигла раненых и мертвых испанцев, которыми была завалена палуба. Одному удалось убежать и спрятаться в трюме, но и его, визжавшего под ударами, словно крыса в темноте, загнали в угол и убили. Через полчаса уже ничто не напоминало о мрачной встрече в тумане, если не считать багровых пятен на палубе и бортах. Раскрасневшиеся, веселые лучники снова снимали с луков тетивы, потому что, несмотря на смазку, они быстро размягчались и слабели в сыром воздухе. Одни искали стрелы, которые могли остаться на судне, другие перевязывали полученные в схватке незначительные раны. Но с лица сэра Роберта не сходило беспокойство, и он напряженно всматривался в толщу тумана.
— Ступайте к лучникам, Хоторн, — приказал он своему оруженосцу, — пусть молчат, если жизнь дорога. Вы тоже, Лоринг, ступайте к ютовой команде и передайте то же самое. Если нас заметят с какого-нибудь большого корабля, всем нам конец.
Целый час, затаив дыхание, крались они среди кораблей, и все время со всех сторон до них доносились звуки кимвалов — так испанцы удерживали свои суда вместе.
Была минута, когда дикая музыка зазвучала над самым носом «Василиска», и ему пришлось изменить курс. В другой раз огромный корабль на миг завис прямо у него над кормой, но англичане успели отвернуть от него на два румба, и он снова растаял в тумане. Потом постепенно звон кимвалов превратился в отдаленное звяканье и наконец замер вдали.
— Вовремя, — сказал старый шкипер, показывая на бледное желтоватое пятно, появившееся у них над головой. — Посмотрите вон туда! Это пробивается солнце. Сейчас его будет видно. А! Что я говорил?
В небе в самом деле появилось тусклое, величиной не больше луны, только гораздо бледнее, солнце; по нему то и дело пробегали дымные завитки тумана.
Англичане смотрели на него, и прямо на глазах солнце становилось все больше и ярче; вокруг него светилось желтое гало; потом сквозь туман пробился луч, и вот уже, все расширяясь, на них хлынул золотой поток. Спустя минуту перед ними открылись чистые голубые воды, а над головой засинело небо, по которому плыли легкие белые облачка. Картина, представшая их глазам под этим лазурным куполом, на всю жизнь врезалась им в память.
«Василиск» шел по самой середине Пролива. По обе стороны лежали чистые белые и зеленые берега Пикардии и Кента. Впереди простирался широкий Пролив; воды его бледно-голубые возле носа судна, постепенно темнели и у далекого горизонта становились лиловыми. Позади клубился густой туман, из которого они только что вырвались. Серая стена тянулась с востока на запад, и сквозь нее виднелись огромные туманные очертанья испанских кораблей. Четыре судна уже пробились сквозь густую пелену и торжественно шли на запад, сверкая в лучах заходящего солнца красными позолоченными боками и расписными парусами. Каждую минуту из тумана выныривало еще одно золотое пятно; на какой-то миг оно вспыхивало яркой звездой, но тут же превращалось в медный нос исполинского корабля. Теперь облачную стену по всей ширине прорывали корпуса благородных кораблей, стремящихся на открытый простор. «Василиск» находился на расстоянии мили от их центра и в двух милях от флангов. А в пяти милях, ближе к французскому берегу, по Проливу шли два другие судна. Роберт Ноулз приветствовал появление «Фомы» и «Милости Господней» радостным возгласом, а старый шкипер — горячей благодарственной молитвой святым.
Но как ни приятно было видеть потерянных друзей и сколь ни удивительны казались испанские корабли, взоры всех находящихся на «Василиске» обратились не к ним — англичанам предстало зрелище куда более величественное, заставившее всех столпиться на полубаке и жадно вглядываться в даль: от берегов Уинчелси шел английский флот. Еще до того как туман поднялся, быстроходный галеас принес к английским берегам весть о том, что испанцы вошли в Пролив, и королевский флот был на ходу. И теперь его паруса, расцвеченные гербами и знаменами снарядивших корабли городов, сверкали вдоль всего кентского побережья, от мыса Данджнесс до Рая. Всего было двадцать девять судов из Саутгемптона, Шорема, Уинчелси, Гастингса, Рая, Хайта, Ромни, Фолкстона, Дила, Дувра и Сандвича. Они шли, развернув паруса по ветру, а испанцы, как и подобает доблестному противнику, каким они были во все времена, повернули навстречу им к берегу. И два сверкающих флота с раздутыми расписными парусами, с гордо развевающимися штандартами, под звуки труб и кимвалов устремились навстречу друг другу.
Корабль короля Эдуарда «Филиппа» весь день поджидал испанцев в миле от Кэмбер Сэндз. Над огромным парусом с королевским гербом реял алый английский крест. Вдоль фальшборта виднелись щиты сорока рыцарей, лучших воинов страны, и столько же знамен полоскались по ветру над палубой. На носу и на корме сверкало оружие копейщиков, посередине толпились лучники. Время от времени на королевском корабле раздавался грохот литавр и рев труб, и ему тут же вторили его великолепные соседи: «Лев» под флагом Черного Принца, «Христофор» под флагом графа Суффолка, «Тронная зала» Роберта Намюрского и «Дева Мария» сэра Томаса Холленда. Дальше шли «Белый лебедь» с гербом Моубрея, «Дилский паломник», над которым развевался украшенный черной головой штандарт Одли, и «Кентский моряк» под флагом лорда Бошана. Остальные суда в полной готовности стояли на якоре в бухте Уинчелси.
Король сидел на бочонке на носу корабля, а на коленях у него примостился маленький Джон Ричмондский, совсем еще ребенок. На Эдуарде была его любимая черная бархатная куртка и небольшая коричневая бобровая шляпа с белым пером. С плеч ниспадал роскошный горностаевый плащ. Позади расположились десятка два рыцарей, сверкавших шелками и атласами; одни сидели на перевернутой лодке, другие болтали ногами с фальшборта.
Перед королем, оперев ногу о якорный шток, стоял Джон Чандос в пестром кафтане, он перебирал струны гитары и пел песню, которой выучился в Мариенбурге* [Мариенбург — ныне Мальборк, город в Польше, недалеко от Гданьска.], когда в последний раз сражался с тевтонскими рыцарями против неверных. Король, его рыцари и даже лучники на палубе под ними, слушая веселую песенку, громко смеялись и подтягивали хором, а на других судах люди перевешивались с бортов, чтобы поймать низкий голос Чандоса, раскатывавшийся по волнам.
Но внезапно песня смолкла. С наблюдательного пункта на вершине мачты раздался резкий хриплый крик:
— Вижу парус! Два паруса!
Джон Банс, королевский шкипер, из-под ладони всматривался в длинную стену тумана, закрывавшую всю северную часть Пролива. Чандос, так и не отнявший пальцы от струн, король и рыцари — все устремили взгляд в том же направлении. Сначала впереди показались два маленьких темных силуэта, потом еще один.
— Это, конечно, испанцы? — спросил король.
— Нет, ваше величество, — ответил шкипер, — у испанцев корабли больше и выкрашены в красный цвет. Не знаю, кто это может быть.
— Я, кажется, догадываюсь! — воскликнул Чандос. — Это же наши корабли с моими людьми, они идут в Бретань.
— Угадали, Джон, — отозвался король. — Только смотрите. Пресвятая Дева, что это такое?
В четырех местах на облачной стене засверкали звезды. И тут же на залитые солнцем воды вынырнули четыре высокогрудых корабля.
Неистовый крик прокатился по королевскому кораблю; его подхватили команды остальных судов, и вскоре по всему берегу от мыса Данджнесс до Уинчелси разнеслись воинственные крики. Король весело вскочил на ноги.
— Игра начинается, друзья мои, — объявил он. — Снаряжайтесь, Джон! Снаряжайтесь, Уолтер! Быстрее! Оруженосцы, несите доспехи! Пусть каждый позаботится о себе сам, времени у нас мало.
Странно было видеть, как сорок благородных рыцарей срывали с себя одежду, раскидывая по палубе шелка и бархат, а их оруженосцы спешно, как конюхи перед скачками, что-то подтягивали, закрепляли, поджимали, надевали забрала, поножи, нагрудники, наплечники, пока сияющий шелком придворный не превращался в закованного в сталь рыцаря. Когда они закончили свое дело, там, где только что под гитару сэра Джона пели и шутили веселые щеголи, теперь стоял отряд суровых воинов. Под ними, на палубе, лучники под присмотром командиров спокойно, молча занимали предписанные им места. Человек десять карабкались на опасный пост — маленькую площадку на мачте.
— Николаc, принеси вина! — приказал король. — Повремените, милорды, не опускайте забрала, выпейте со мной последний глоток. Даю вам слово, вы успеете протрезветь, прежде чем снова откроете лицо. За что мы выпьем, Джон?
— За испанцев, — ответил Чандос. Его сухое лицо с большим крючковатым носом выглядывало из-под шлема, словно зловещая птица. — Пусть они будут отважны сердцем и сильны духом!
— Хорошо сказано, Джон, — воскликнул король, а рыцари весело рассмеялись, осушая кубки. — Итак, милорды, каждый на свое место! Я командую здесь, на полубаке. Вы, Джон, возьмите на себя ют. Уолтер, Джеймс, Уильям, Фиц-Аллен, Гоулдзборо, Реджиналд останутся со мной. Джон, выбирайте кого хотите, остальные будут при лучниках. Теперь, шкипер, берите курс прямо на середину. Прежде чем сядет солнце, мы приведем нашим дамам красный корабль или уж больше никогда не взглянем им в лицо.
Искусство водить корабли против ветра еще не было известно, не было еще и косых парусов, за исключением переднего, с помощью которого судно поворачивали. Поэтому английскому флоту, чтобы встретить врага, пришлось пересекать Пролив по длинной косой линии: но испанцы, идущие по ветру, рвались в бой столь же нетерпеливо, так что никакой задержки не произошло. Две великолепные армады неуклонно сближались.
И тут одна блестящая каракка, красная с золотом, окаймленная по бортам сверкающей сталью, вырвалась вперед и на полмили обогнала остальные суда; голубая вода пенилась под ее раззолоченым носом, и она была так красива, что у Эдуарда загорелись глаза.
— Какой прекрасный благородный корабль, Бане! — обратился он к стоявшему рядом шкиперу. — Я с удовольствием бы с ним сразился. Прошу, держите прямо, чтобы мы подошли к нему с подветренной стороны.
— Если мы пойдем прямо, одно из судов потонет, а может быть и оба, — отвечал шкипер.
— Я уверен, что с помощью Пресвятой Девы мы сделаем свое дело. Держите прямо, шкипер, как я приказал.
Теперь суда были друг от друга на расстоянии полета стрелы, и арбалетчики начали обстрел английского корабля. Их дьявольские стрелы, короткие, толстые, жужжа в воздухе, ударялись о фальшборт, впивались в палубу, словно огромные осы, с громким звоном отскакивали от лат рыцарей, с глухим мягким звуком входили в незащищенные части тела воинов.
Лучники, стоявшие вдоль бортов «Филиппы», спокойно ждали команды. Но вот раздался резкий, громкий крик командира, и разом зазвенела тетива всех луков. Воздух наполнился звоном и свистом стрел, протяжными возгласами лучников и короткими отрывистыми командами старшин.
— Осторожно! Осторожно! Тверже ногу! Стрелять всем разом! — Отрывистые команды заглушали отдельные пронзительные крики, как рокот волн завывание ветра.
Когда суда сошлись, испанцы повернули на несколько румбов, так чтобы удар был скользящим, но все же он был ужасен. На марсе испанской каракки дюжина матросов раскачивала огромный камень, чтобы сбросить его на палубу англичан, как вдруг они увидели, что мачта под ними треснула, и в ужасе пронзительно закричали. Мачта стала крениться, сначала медленно, потом все быстрее, и, наконец, с грохотом упала набок, а люди полетели далеко в море, словно камни, пущенные из пращи. Там, где упала мачта, на палубе теперь лежали ряды раздавленных тел. Но пострадал и английский корабль. Его мачта, правда, устояла, но от мощного удара люди попадали на палубу, а те, кто стоял вдоль бортов, оказались в воде. Один лучник свалился с марса и с глухим ударом упал на полубак прямо возле распростертого тела короля. У многих при падении с высокого полубака на шкафут были сломаны руки или ноги. Еще хуже было то, что от удара кое-где разошлись швы, и теперь в трюм хлестала вода.
Но команду составляли люди опытные и дисциплинированные, они и раньше не раз сражались вместе на море и на суше, и каждый отлично знал, когда и что нужно делать. Все, кто мог встать на ноги, тут же бросились помогать рыцарям, попавшим ногами в шпигаты: они с грохотом катались по палубе и не могли подняться из-за тяжести доспехов. Лучники снова построились, как и раньше. Матросы перебегали от одного зияющего шва к другому и заделывали их смолой и паклей. Через десять минут порядок был восстановлен, и «Филиппа», хотя ей порядком досталось, снова была готова к бою. Король в ярости озирался по сторонам, словно раненый кабан.