Здесь было пять золотых монет, достоинством двадцать четыре драхмы каждая. Он взвешивал их, перекатывал в кулаке, чувствуя вес и тепло, источаемое металлом. Четыреста серебряных драхм он составил в двадцать столбцов, выстроив маленький храм.
Он был богат! Выложив золотые монеты на стол, он посмотрел на красивое бородатое лицо, отчеканенное на каждой из них. Это были персидские монеты с изображением правителя Персии Артаксеркса с луком в руках. На обороте была изображена женщина с початком кукурузы в одной руке и мечом в другой.
— Ты весь день будешь смотреть на них? — спросил Эпаминонд.
— Да, — ликующе ответил Парменион. — И завтра тоже!
Фиванец усмехнулся. — Ты хорошо бежал, и я испытал неповторимое удовольствие от того, как ты провел Клетуса. Как они теперь, должно быть, расстроены. Мелеагр разорится, выплачивая долги.
— Мне на него плевать, — сказал Парменион. — Теперь я могу позволить себе арендовать дом, а может и слугу нанять. А сегодня пойду на рыночную площадь и куплю себе плащ, несколько туник и пару хороших сандалий. И лук. Мне нужен лук. И шляпу! Пожалуй, из фракийского фетра.
— Я редко видел людей, столь довольных своей удачей, — признался Эпаминонд.
— А был ты когда-нибудь бедняком? — ответил Парменион.
— По счастью, с этим вопросом я знаком поверхностно.
Мужчины провели вечер на торговой площади, где Парменион приобрел себе плащ из небесно-синей шерсти, две туники из превосходного льна и пару сандалий из телячьей кожи. Также он позволил себе особый изыск — налобную повязку из черной кожи, расшитую узором из золотой нити.
На закате, когда они шли к дому Эпаминонда, фиванец вдруг срезал по аллее влево. Парменион тронул друга за рукав. — Куда мы направляемся?
— Домой! — ответил Эпаминонд.
— Почему по этой дороге?
— Думаю, за нами следят. Не смотри назад! — остерег он, когда Парменион начал оборачиваться. — Не хочу, чтобы они узнали, что мы раскрыли их.
— Зачем кому-то за нами следить?
— Не знаю. Но мы свернем за следующий угол — бежим!
Аллея повернула направо, и как только они скрылись из вида, побежали по тропинке, срезая влево и направо, по узким улочкам, пока не достигли аллеи за домом Эпаминонда. Фиванец остановился у входа в аллею и выглянул на улицу. Четверо мужчин сидели на низкой стене позади дома. Они были вооружены мечами и кинжалами, в то время как Парменион и Эпаминонд были безоружны. Фиванец быстро отступил в тень, скрываясь из вида.
Эпаминонд сделал еще крюк, к фасаду своего дома. Там тоже ждала группа вооруженных людей.
— Что будем делать? — осведомился Парменион.
— У нас есть два выхода: или будем выкручиваться, или уйдем куда-нибудь еще.
— Кто они такие? — спросил спартанец.
— Отребье, судя по виду. Будь у меня меч, я бы не колеблясь дал им отпор. Но вот кто им нужен? Я или ты? — Эпаминонд облокотился на стену. Было только две возможные причины, почему эти люди поджидали их. Первая — власти узнали о неболоьшой группе мятежников, собиравшейся в доме Полисперхона; вторая — Мелеагр прознал, кто такой Парменион на самом деле, и нанял этих ублюдков, чтобы отомстить. Первая причина была вероятней, но Эпаминонд надеялся, что их все же привела сюда вторая.
— Покажи мне другие стороны дома, — тихо попросил Парменион.
— Зачем это?
Спартанец скорчил гримасу. — Чтобы я смог увести их в погоню за собой. Доверься мне, Эпаминонд. Большую часть моей жизни за мной охотились, преследовали, избивали. Но не в этот раз, друг мой. Покажи мне аллеи и задние дорожки.
Почти час они вдвоем ходили по пересекавшимся дорожкам между домами, пока Парменион запоминал некоторые ориентиры. Затем они вернулись к заднему входу дома.
— Жди здесь, — сказал Парменион, — пока они не уйдут. Тогда можешь взять из дома свой меч. Да и мой заодно.
Спартанец побежал обратно к массиву жилых зданий, выйдя через аллею где-то в сорока шагах от ожидающей группы. Один из них посмотрел на него и толкнул в бок сидящего рядом. Группа встала.
— Тебя зовут Парменион? — спросил коренастый рыжебородый воин.
— Именно так.
— Взять его! — вскричал мужчина, обнажив меч и ринувшись вперед.
Парменион развернулся на носках и устремился в аллею, с четырьмя преследователями на хвосте.
Эпаминонд пересек пустырь по направлению к дому и постучал в дверь. Слуга отворил ее, и фиванец прошел в андрон, доставая меч. Он отправил слугу в комнату Пармениона за Мечом Леонида и, с двумя клинками в руках, снова побежал на улицу.
— Куда ты направился, господин? — в страхе спросил слуга.
Эпаминонд проигнорировал его.
На задах все было спокойно, и Эпаминонд стал ждать с холодным рассудком и телом, готовым к действию. Не было смысла соваться в заросли аллей — лучше дождаться, когда Парменион приведет преследователей прямо к нему. Обнаружив, что у него пересохло во рту, он позволил себе легкую улыбку. Так всегда бывало перед боем: сухость во рту и полный мочевой пузырь. Затем он услышал топот ног и увидел, как Парменион бежит от четверых человек, прямо у него за спиной. Молодой спартанец мчался вперед, вытянув руку. Эпаминонд бросил ему меч — Парменион тут же поймал его и развернулся к нападавшим.
Мужчины сбавили обороты и отступили в нерешительности.
— У нас к тебе ничего нет, — обратился рыжебородый предводитель к Эпаминонду. Фиванец обвел этого человека взглядом, отметив его грязную тунику и спутанную бороду. Руки мужчины были иссечены шрамами.
— Вижу, ты был солдатом, — сказал Эпаминонд. — Низко же ты скатился с тех пор.
Человек покраснел. — Я сражался за Фивы — не много добра это мне принесло. А теперь отойди, Эпаминонд, и дай нам разобраться с обманщиком.
— Как же это вас обманули? — спросил Эпаминонд.
— Он бежал под именем Леона — тогда как на самом деле является спартанским бегуном Парменионом.
— Ты потерял на этом деньги? — спросил фиванец.
— Нет, у меня нет денег для ставок. Но мне заплатили, и я свою плату отработаю. Отойди!
— Я так не думаю, — сказал фиванец. — И это поистине черный день, когда фиванский воин берет кровавые деньги у спартанца.
— Нужда заставила, — буркнул мужчина и внезапно побежал вперед с занесенным мечом. Парменион выступил навстречу, отразив удар и впечатав кулак в лицо напавшего. Его противник откинулся назад. Парменион скользнул в воздухе, правой ногой ударив мужчину в нос и сбив его с ног. Остальные трое оставались стоять, где стояли, пока рыжебородый поднимал свой упавший меч и, пошатываясь, вставал.
— Тебе нет нужды умирать, — сказал ему Парменион.
— Я взял деньги, — мрачно отозвался мужчина и атаковал снова, выставив меч на уровне живота. Парменион легко парировал, левым кулаком дал ему в челюсть и свалил на землю.
Эпаминонд внезапно наскочил на троих оставшихся, которые тут же дрогнули и убежали. Парменион опустился на колени перед своим незадачливым противником.
— Помоги мне отнести его внутрь, — попросил он Эпаминонда.
— Зачем?
— Он мне нравится.
— Это безумие, — сказал Эпаминонд, но они вместе отнесли человека в дом, уложив его на одну из семи скамей-кушеток в андроне.
Слуга принес вино и воду, и вдвоем они стали ждать, когда очнется рыжебородый. Через несколько минут он пришел в себя.
— Почему вы не убили меня? — спросил он, садясь.
— Мне нужен слуга, — ответил Парменион.
Зеленые глаза мужчины сузились. — Это какая-то шутка?
— Вовсе нет, — заверил его спартанец. — Я буду платить по пять монет в день, плата будет производиться каждый месяц. Ты также получишь комнату и еду.
— Это сумасшедствие, — сказал Эпаминонд. — Этот тип пришел убить тебя.
— Он взял деньги и честно пытался их отработать. Это мне нравится, — сказал Парменион. — Сколько тебе заплатили?
— Десять драхм, — ответил мужчина.
Парменион открыл свой сундук и отсчитал тридцать пять серебряных драхм.
— Станешь моим слугой? — спросил он. Человек посмотрел на монеты на столе; он сглотнул, потом кивнул. — И как тебя зовут?
— Мотак. И твой друг прав — это чистое безумие.
Парменион улыбнулся и сгреб монеты, протягивая их Мотаку. — Ты вернешь десять драхм человеку, который нанял тебя; остальное — твоя плата за первый месяц. Прими ванну и купи себе новую тунику. Затем собирай все свои пожитки, какие есть, и возвращайся сюда к вечеру.
— Ты веришь, что я вернусь? Почему?
— Ответ не так уж сложен. Любой человек, готовый умереть за десять драхм, будет готов жить за двадцать пять в месяц.
Мотак ничего не ответил, повернувшись на ногах, он вышел из комнаты.
— Ты никогда его снова не увидишь, — покачал головой Эпаминонд.
— Ты готов поспорить на это?
— Как я понимаю, цена вопроса — тридцать пять драхм. Правильно?
— Правильно. Ты принимаешь спор?
— Нет, — признался Эпаминонд. — Я преклоняюсь перед твоим исключительным пониманием человеческих особенностей. Но из него получится скверный слуга. Почему ты его нанял?
— Он не такой, как те, другие. Они были трусливым отребьем — он же, по крайней мере, готов был драться. И даже больше того: когда он понял, что ему не суждено победить, он вышел вперед, готовый скорее умереть, чем нечестно присвоить полученные деньги. Такие люди — большая редкость.
— Но давай согласимся и с тем, — сказал Эпаминонд, — что люди, готовые убить за десять драхм, — это не такая уж и редкость.
***
Человек по имени Мотак вышел из здания. Его мутило и покачивало, но гнев придавал ему силы продолжать путь. Он не ел пять дней и знал, что именно поэтому спартанец так легко его одолел. Вернуть десять драхм? Он заплатил их врачу за лекарства, чтобы исцелить Элею. Он прошел по аллее и облокотился на стену, пытаясь собраться с силами, чтобы вернуться домой. Его ноги начали подкашиваться, но он ухватился за выпирающий из стены камень и встал ровно.
«Не сдаваться!» — сказал он самому себе. Вдохнув полной грудью, он начал идти. Почти полчаса ушло на то, чтобы добраться до рыночной площади, где он купил фрукты и сушеную рыбу. Он сел в тени и стал есть, чувствуя, как сила наполняет члены.
От еды он почувствовал себя лучше и встал на ноги. Спартанец опозорил его, выставив глупцом и слабаком. Три щадящих удара — и он упал. С этим тяжело было смириться человеку, который стоял против аркадцев и фессалийцев, халкидян и спартанцев. Никто не повергал его наземь. Однако отсутствие еды и отдыха привело его к поражению.
И все же теперь у него было тридцать четыре драхмы и четыре обола[4], и на них он мог купить еды на два месяца. Конечно, за это время Элея выздоровеет? Вернувшись на рыночную площадь, он закупил провизии и начал долгий путь домой, в глубину северного квартала, где дома были построены из высушенного на солнце кирпича, а полы — из утрамбованной земли. Вонь сточных вод, распространявшуюся по этим улицам, он уже давно не замечал, как и крыс, перебегавших ему дорогу.
Ты долго опускался, сказал он самому себе, уже не в первый раз.
Мотак. Это имя само пришло на язык с удивительной легкостью. То было старое слово, из седой древности. Изгой. Вот ты кто. Вот кем ты стал.
Он повернул в последнюю аллею за стеной и вошел в свой бедный дом. Элея дремала в спальне с безмятежным лицом. Он заглянул к ней, а потом достал еду, выложив на блюдо гранаты и медовое печенье.
Пока он занимался этим, представлял себе ее улыбку, вспоминая первый день, когда увидел ее на танцах, посвященных памяти Гектора. Она была одета в белый хитон до самых пят, медовые волосы были заколоты гребешком из слоновой кости. В один миг он оказался поражен, и не мог отвести от нее глаз.
Через шесть недель они обручились.
Но потом спартанцы взяли Кадмею, и городом стали управлять проспартанские советники. Ее семью арестовали и приговорили к смерти за измену, имущество конфисковали. Сам Мотак был объявлен в розыск и оказался вынужден скрываться от властей в бедном квартале. Он отрастил себе косматую бороду и сменил имя.
Без денег и надежды на заработок, Мотак решил покинуть Фивы и вступить в наемную армию. Но тут заболела Элея. Лекарь обнаружил воспаление легких и регулярно делал ей кровопускание; но это, казалось, делало ей только хуже.
Он принес блюдо в ее комнату и поставил рядом с постелью. Тронул ее за плечо… она не пошевелилась.
— О, Гера Всеблагая, нет! — прошептал он, перевернув ее на спину. Элея была мертва.
Мотак взял ее за руку и сидел с ней до заката, а потом встал и вышел из дому. Он шел через город, пока не пересек главную площадь, глаза ничего не видели, бессвязные мысли путались в голове. Какой-то человек взял его за руку. — Что случилось, друг? Мы думали, они убили тебя.
Мотак освободил руку из его пальцев. — Убили? Хотел бы я этого. Оставь меня в покое.
Он пошел дальше, по длинным улицам, просторным дорогам и тенистым аллеям, не выбирая направления, пока не остановился перед домом Эпаминонда.
Больше идти было некуда, и он зашагал к широкой двери и постучал кулаком по дереву.
Слуга отвел его к спартанцу, который сидел во дворе и пил разбавленое водой вино. Мотак заставил себя поклониться новому господину. Парень пристально посмотрел на него — казалось, его ясные синие глаза смотрят Мотаку прямо в душу.
— Что случилось? — спросил спартанец.
— Ничего… господин, — ответил фиванец. — Я здесь. Каковы будут приказания? — Его голос был монотонным и безжизненным.
Спартанец наполнил кубок вином и протянул его Мотаку. — Сядь и выпей это.
Мотак опустился на скамью и выпил вино залпом, чувствуя расходящееся по телу тепло от напитка.
— Поговори со мной, — сказал спартанец.
Но у Мотака не было слов. Он опустил голову, и слезы потекли по его щекам, скрываясь в бороде.
***
Мотак не мог заставить себя говорить об Элее, но он хорошо запомнил, что спартанец не приставал к нему с расспросами. Юноша дождался, пока прольются тихие слезы Мотака, а потом позвал его поесть и предложил еще вина. Они сидели вместе и молча пили, пока Мотак не опьянел совсем.
Тогда спартанец отвел своего нового слугу в спальню в задних покоях дома и там оставил его.
С восходом солнца Мотак пробудился. На стуле висел новый хитон из зеленой ткани; мужчина встал, умылся, переоделся и стал искать Пармениона. Спартанец ушел бегать на поле для состязаний, сказал ему другой слуга. Мотак отправился за ним туда и сел у Могилы Гектора, наблюдая как его новый господин усиленно бегал по длинной круговой дорожке. Он отлично движется, подумалось Мотаку, невозможно разглядеть, как его ноги касаются земли.
Больше часа Парменион продолжал бежать, пока его тело не покрылось потом, а мышцы не заныли от усталости. Тогда он замедлился и затрусил к Могиле, махая Мотаку рукой и открыто улыбаясь.
— Хорошо поспал? — спросил он.
Мотак кивнул. — Это была удобная постель, а вино как ничто другое приносит человеку сладкие сны.
— И как, они правда были сладкими? — мягко спросил Парменион.
— Нет. Ты неплохой бегун. Я еще не видел никого лучше.
Парменион усмехнулся. — Где-нибудь есть кто-то лучше, всегда найдется такой. — Он начал расслабляющие упражнения, осторожно растягивая мышцы икр, опираясь на камень Могилы.
— Ты собрался бегать еще? — спросил Мотак
— Нет.
— Почему же тогда ты снова разминаешься?
— Мускулы перенапряглись от бега. Если их не растянуть, их сведет судорогой; тогда я не смогу бегать завтра. Мне бы не хотелось сегодня утром встретить поджидающих в засаде недоброжелателей, — добавил он, сменяя тему.
— Они вернутся, — заверил Мотак. — Есть люди, крайне заинтересованные увидеть тебя мертвым.
— Не думаю, что меня будет легко убить, — ответил Парменион, растянувшись на траве. — Хотя это и звучит самонадеянно.
— Ты не спросил, кто нанял меня для твоего убийства, — сказал Мотак.