— Какое построение будешь использовать?
— Новое, — и Парменион вкратце изложил свой план.
Гермий выслушал молча, а потом закачал головой.
— Ты не должен делать этого, Савра! Прошу, послушай меня! Это немыслимо!
Удивленный реакцией друга, Парменион хохотнул:
— Это же всего лишь потешный бой, Гермий. Деревянные солдаты и игральные кости. Не самая значительная победа, так ведь?
— Да, да, но… они никогда не допустят этого. Боги, Савра, неужели ты не видишь?
— Нет, — ответил Парменион. — Так или иначе, кому это важно? Никто не высидит двухчасового состязания. Победа или поражение — все будет решено в считаные минуты.
— Я так не думаю, — прошептал Гермий. — Давай-ка возвращаться.
Двор дома Ксенофонта был полон людей, гости занимали сидения напротив западной стены, где они могли сидеть в тени. Парменион беспокоился о том, что выдает своим латаным-перелатаным хитоном собственную бедность; но у его матери был лишь один маленький земельный надел, и при том скудном доходе, что она получала, ей надо было изыскать деньги на еду и одежду и оплачивать занятия Пармениона. Все юноши Спарты должны были обеспечивать себя едой и проживанием, и неспособность платить значила потерю статуса. Когда нищета обрушивалась на семью, все ее члены теряли не только право голосовать, но лишались также права называться спартанцами. Это был величайший позор, какой только мог постичь мужчину. Выдворенный из бараков, он должен был наняться на работу и стать немногим лучше илота.
Парменион отряхнулся от мрачных мыслей и взглянул на будущее поле боя — квадрат в десять футов шириной, покрытый песком. Тут же стояли рядами вырезанные из дерева солдаты. Золото слева, Кровь справа. Выцветшие и не украшенные, они по-прежнему были прекрасны. Спустившись вниз, он поднял первый ряд Золотых гоплитов; они были вырезаны из белого дерева, но годы сделали их желтыми. В линии было только десять фигур, прикрепленных к маленькой планке, но они изображали сотню тяжеловооруженных воинов, сжимавших круглые щиты, копья и короткие мечи. Они были вырезаны тщательно, вплоть до кожаных юбок и бронзовых гребней. Только их шлемы на сегодня устарели: прикрывающие лица и украшенные плюмажем, они были отменены тридцать лет назад. Но эти фигуры были древними и почти священными. Великий Леонид по легенде использовал их, когда выиграл Одиннадцатые Игры.
Парменион оставил спартанский строй и перешел к скиритаям. Они были вырезаны не столь тщательно и не были такими уж старыми. У них не было копий, и носили они круглые кожаные шапки.
Тень упала на Пармениона. Он поднял глаза и увидел высокого человека в желтой, вышитой золотом тунике. Он редко видел столь безупречно выглядящего воина: золотые с серебром волосы, голубые, как летнее небо, глаза.
Человек улыбнулся ему: — Ты, должно быть, Парменион. Добро пожаловать в мой дом, юный командир.
— Благодарю, господин. Оказаться здесь — великая честь.
— Да, это правда, — согласился Ксенофонт. — Но ты заслужил эту честь. Пойдем со мной.
Парменион последовал за Ксенофонтом в темный альков, украшенный чудесными изображениями пурпурных цветов, покрывавших стены подобно царской мантии.
— Жребий уже брошен, и тебе выпало сделать ход первым. Скажи мне, какие три первых приказа ты отдашь, — сказал Ксенофонт.
Парменион глубоко вздохнул. Кажется, впервые нервы подводили его, и он понял, что смотрит назад, на толпу во дворе. В реальном сражении, лишь начнется схватка, быстрая смена стратегии почти невозможна, ибо не удастся перестроить тысячи воинов, которые уже отчаянно бьются, звеня мечами и сшибаясь щитами с неприятелем. Вот почему в Игре первые три приказа передавались судьям, и таким образом участник состязания не мог внезапно поменять свое решение, увидев более сильный ход со стороны своего противника.
— Я жду, молодой человек, — прошептал Ксенофонт.
Парменион обратил горящие синие глаза на величественного афинянина. И ответил ему, следя за реакцией пожилого мужчины.
Ксенофонт выслушал невозмутимо, потом усмехнулся и покачал головой.
— Вмешиваться с советами — не дело Старшего Судьи, так что я скажу лишь, что если Леонид изберет одну из четырех — или, может быть, пяти — возможностей, ты будешь катастрофически разбит. Ты, конечно же, учел это?
— Да, господин.
— А учел ли ты также вопрос традиции и спартанской гордости?
— Я желаю только выиграть сражение.
Ксенофонт поколебался. Он уже превысил свои полномочия. Наконец, он вздохнул и вернулся к ритуалу.
— Пусть боги благоволят тебе, Спарта, — сказал он, поклонившись. Парменион ответил таким же поклоном и увидел, как афинянин зашагал к месту, где ожидал Леонид. Он тяжело сглотнул. Если военачальник был дружен с Леонидом, то он мог и посвятить того в боевой план Пармениона…
Даже не думай об этом! Ксенофонт великий полководец, устыдил себя Парменион, и он никогда не станет ввязываться во что-то настолько подлое. Это был человек, который после поражения при Кунаксе видел, как жестоко убивали его товарищей, принял командование над деморализованной греческой армией и пробил себе дорогу через всю необъятную Персидскую империю к морю. Ксенофонт не станет предавать его.
Но он также отец Гриллуса, подумал Парменион, и друг семейства Леонида.
Люди встали с мест, и Парменион увидел, что входит Агесилай, сопровождаемый военачальниками и двумя любовниками. Царь поклонился, когда народ зарукоплескал ему, затем уселся в свое место в центре первого ряда, прямо перед песчаной площадкой. У Пармениона пересохло во рту, и он отошел туда, где стоял Гермий, поднявший взгляд от покрывала.
Ксенофонт подозвал к себе двух других судей. Несколько минут переговорив с ними, он сел рядом с Царем. Первый из судей — стареющий мужчина с коротко остриженными белыми волосами и аккуратно бритой бородой — поприветствовал Пармениона.
— Я Клеарх, — произнес он. — Я расположу армию, как ты приказал, командир. Ты можешь спрашивать у меня советы насчет временных рамок, но больше ничего другого.
Он открыл мешочек у себя на поясе и достал три игральных кости. На шести гранях каждой кости были проставлены номера, от трех до восьми.
— Чтобы решить количество потерь, я буду бросать эти кости. Кубики с большим и меньшим значением будут убраны, и оставшийся выпавший номер будет засчитан, как число павших. Ты понял?
— Конечно, — отозвался Парменион.
— Необходимо простое «да», - заметил Клеарх.
— Да, — сказал Парменион. Клеарх отошел к желтой деревянной армии, в то время как второй судья занял позицию на другом краю площадки у солдат из красного дерева.
В первый раз Парменион задержал взгляд на Леониде. Другие юноши улыбались ему, его глаза таили усмешку. Леонид был безусловно прекрасен, но, помимо желто-золотых волос и красиво очерченного рта, Парменион видел также уродство бессердечия в этом красавце.
По обычаю, оба соперника обошли песчаную площадку, чтобы сойтись лицом к лицу друг с другом.
— Уступишь ли ты Золотым Спартанцам? — спросил Парменион, следуя ритуалу.
— Алые Спартанцы никогда не сдаются, — ответил Леонид. — Готовься умереть.
Толпа зааплодировала, и Царь встал, подняв руку в призыве к тишине.
— Друзья мои, сегодня я приготовил особый подарок для победителя: один из семи мечей Царя Леонида!
Он поднял железный клинок вверх, где солнце поймало его, превратив в серебро. Великий возглас взметнулся вверх.
Леонид вплотную подошел к Пармениону.
— Я растопчу тебя, полукровка.
— Твое дыхание воняет хуже коровьей задницы! — ответил Парменион, наслаждаясь цветом, вспыхнувшим на щеках Леонида. Оба юноши вернулись на свои места.
— Начинайте! — скомандовал Ксенофонт.
Клеарх выступил вперед.
— Командир Парменион составил войска в Первое Лисандрово построение, со скиритаями на левом фланге, в шестнадцать рядов; спартанцы по центру, в шестнадцать рядов; и наемные метатели дротиков позади кавалерии справа. Командир располагается за центром своей армии, — Парменион видел, как несколько воинов в толпе закачали головами с неодобрением, и он мог угадать их мысли. Ни один командир не станет отправлять своих воинов сражаться за себя, если у него недостаточно смелости встать с ними в первых рядах.
Три илота вышли вперед, переставляя ряды деревянных солдат на песке.
Второй судья объявил толпе:
— Командир Леонид избрал Третье Агесилаево построение: спартанцы справа в десять рядов, кавалерия по центру, скиритаи и метатели дротиков на левом фланге. Сам же он занимает позицию во втором ряду в центре.
Зазвучали аплодисменты, и Леонид поклонился. Как истинный спартанский командир, он расположился поближе к переднему краю.
Толпа подалась вперед, внимательно изучая построения. Было очевидно, что Парменион планировал оборонительное сражение, готовый отбить прямое нападение. Леонид растянул свою линию, и планировал традиционную угловую атаку слева, постепенно окружая неприятеля. Теперь многое будет зависеть от броска костей, определяющего потери.
Клеарх прочистил глотку, готовясь говорить, и все в толпе знали, какими будут его слова — построения предсказывали развитие боя: никаких продвижений. Золотые Спартанцы должны были ожидать, пока нападет Леонид, а исход решат пронумерованные кубики. Но обсуждение прекратилось, когда Клеарх заговорил.
— Полководец Парменион приказывает кавалерии стремительно продвигаться вперед, к центру неприятеля.
Все глаза устремились к судье рядом с Леонидом. Первые три хода не могли меняться. И многое зависело от того, как Леонид задумал использовать свою конницу. Это было необычно — почти что неслыханно — чтобы кавалерия получила сигнал к атаке в самом начале боя.
— Полководец Леонид приказывает метателям дротиков и скиритаям выдвигаться вправо.
После этого пошли перешептывания о том, что Леонид не предполагал атаку кавалерии, и не приготовил приказа своим конникам.
Илот длинным прутом подвинул вперед кавалеристов из желтого дерева. Судьи посовещались, и Ксенофонт объявил публике:
— Единогласно принято решение, что быстрая атака достигла рядов неприятельской кавалерии, отбивая ее назад к рядам гоплитов. Потери: шестьдесят у Леонида и девять у Пармениона.
Голос Клеарха вознесся над ропотом:
— Полководец Парменион велит спартанцам и скиритаям объединить ряды и продвигаться бегом, в тридцать два ряда, на правый фланг противника.
Парменион стоял прямо и смотрел на Леонида, который с ужасом воззрился на массированное наступление. Парменион мог понять, что чувствовал его соперник; он сталкивался не с одним затруднительным развитием действий — а с двумя. Ни один спартанский отряд никогда не сольется с силами скиритаев, и ни одна греческая армия никогда не атакует правый фланг врага — его сильнейшую сторону. Сделать так означало открыть уязвимую сторону, так как щит носился на левой руке, и поэтому наступающая фаланга оказывается открытой для дротиков, стрел и камней.
Но не здесь, подумал Парменион. Не сейчас. Потому что центр Леонида был сокрушен его кавалерией, и не было пращников или лучников в достаточной близости, чтобы посеять опустошение своими снарядами в его надвигавшихся рядах. Он смотрел, желая увидеть, запомнить каждую перемену в лице соперника; желая сохранить в памяти момент, когда поражение будет им впервые осознано.
— Командир Леонид приказывает шести тыловым рядам выдвинуться и окружить противника.
Парменион просто парил в небесах, но прятал свои чувства, превратив лицо в маску, лишь раздутые ноздри и учащенное дыхание выдавали его ликование. Леонид был сокрушен. Массированная атака грозила ему справа — а он сузил свою линию аж до четырех рядов.
Илоты подняли фигурки и передвинули их вперед. Судьям не было смысла совещаться; каждый воин в толпе знал, что будет, когда фаланга из тридцати двух рядов ударит в линию из четырех. Сила и отвага нескольких человек не переменила бы распределения сил. Леонид не просто был разбит — он был разгромлен. Золотоволосый спартанец посмотрел на солдат, потом шагнул назад и что-то тихо проговорил своему судье. Слова судьи поразили Пармениона.
— Командир Леонид просит судей отменить второй приказ командира Пармениона на том основании, что он неправдоподобен. Если бы такой приказ был отдан в сражении, спартанцы ни за что не подчинились бы ему.
Парменион покраснел и взглянул на Царя. Агесилай отсел назад и завел беседу с молодым человеком справа от себя. Ксенофонт позвал судей к себе, подальше от толпы, но все могли видеть, что последовавший его аргумент был горяч.
Сердце Пармениона затрепетало, когда он посмотрел на крохотное поле битвы, и деревянные солдаты замерли в застывшем сражении. Могут ли его дисквалифицировать? Конечно могут. Он посмотрел на ряды зрителей. «Кто ты, Парменион?» — спросил он себя. «Ты — погрязший в бедности полукровка. Что они припасли для тебя? Этот день — для Леонида, а ты его испортил.»
Ксенофонт прошествовал к песчаной площадке. Толпа ждала вердикта, и даже Царь подался вперед, вперив взор в Афинянина.
— Соревнование выдалось весьма интересным, что и разделило судей. Это правда, что объединение рядов со скиритаями, возможно, воспримется как удар по чести спартанцев. Даже скорее всего так оно и будет, — он прервался, и Парменион увидел согласно кивающие головы, почувствовал на себе взгляд Леонида. Его соперник позволил себе улыбку. Парменион нервно сглотнул слюну.
— Так или иначе, — продолжил Ксенофонт, — мне видится, что вопрос, прежде всего, касается не чести и гордости, а тактики и дисциплины. Командир Парменион, зная силу своего противника и построение, которое тот использовал в пяти своих предыдущих сражениях, избрал необычный план действий. Я афинянин, но говорю как человек, восхищенный качествами спартанской армии. И вопрос, поднятый здесь, касается дисциплины. Проблема остается или решается только по одному пункту: станут ли спартанцы подчиняться такому приказу? Ответ прост. Когда, за всю свою великую историю, спартанцы выказывали неподчинение приказу? — Ксенофонт вновь прервался, окинув взглядом зрительские ряды и остановившись на Царе.
— Ход засчитан, — сказал Ксенофонт. — Командир Леонид потерпел поражение — и, поскольку разместился во втором ряду, сам тоже убит. Сегодня победили Золотые Спартанцы. Полководец Парменион — высший стратег.
Аплодисментов не было, но Парменион не расстраивался. Он устремился к Гермию, который отбросил в сторону темное покрывало и побежал сломя голову обнять друга.
Толпа была поражена. Царь Агесилай сверлил Ксенофонта злобным взглядом, но афинянин только усмехнулся и отвернулся в другую сторону. Потом возобновились перешептывания, когда старые воины принялись обсуждать стратегию. Леонид встал и покачнулся, оступившись на ровном месте. Гриллус подошел было к нему с Покровом Стыда, но Леонид оттолкнул его и убежал со двора.
Старенький илот вышел из тени, тронув плечо Пармениона.
— Господин, там у ворот стоит женщина. Она сказала, что ты должен скорее явиться к ней.
— Женщина? Какая женщина? — спросил Парменион.
— Кажется, дело касается твоей матери, господин.
Все чувство триумфа и радости убежало от Пармениона прочь. Он замер, точно громом пораженный… и тут же побежал на улицу.
***
Толпа умолкла, как только юный спартанец выбежал из ворот. Агесилай поднялся и направился к Ксенофонту, с гневом в темных глазах.
— Этого не должно было случиться! — прошипел Царь.
Ксенофонт кивнул.
— Знаю, господин, — ответил он, понизив голос. — Но никто из нас не ожидал столь плохого выступления Леонида. Он не показал стратегического навыка и оскорбил противника пренебрежением. Но ты Царь, господин. Ты — высший судья в Спарте. Твое право вынести решение — отменять или нет мое судейство.
Агесилай отвернулся, глядя на забытых деревянных солдат, лежащих в песке.
— Нет, — произнес он наконец. — Ты был прав, Ксенофонт. Но будь я проклят, если вручу Меч какому-то полукровке. Вот! Сам отдашь ему клинок.
Ксенофонт взял оружие и поклонился. Царь покачал головой и вышел; толпа разошлась вслед за ним. Когда Афинянин уселся на деревянном крыльце, устремив мысли к Пармениону, его сын Гриллус явился к нему.