У пожилых женщин лица открыты, зато на головах возвышаются многоэтажные тюрбаны размером с небольшую клумбу. Тюрбаны крайне сложносочиненные: тут и какие-то висюльки, и металлические пластины, и кипы ткани. На мой неискушенный в африканских головных уборах взгляд, весить они должны не меньше 20 килограммов. Одна из африканок, самая стройная и высокая, похожая на изящную статуэтку, задрапированную в струящиеся потоки цветной материи, вдруг обнаруживает наличие приятного мелодичного голоса, выдав вполне складную английскую фразу:
— Привет, рада встрече! Меня зовут Зафира, я младшая жена Муджарафа.
— Простите? — переспрашиваю я, не в силах скрыть удивления.
Зафира скромно опускает черные, похожие на крупные блестящие маслины глаза. Муджараф приобнимает ее:
— Да, у нас такой обычай. Здесь все три мои супруги, Зафира — самая младшая из них, мы поженились всего две недели назад и в Рио в свадебном путешествии. Ферейдун-Махал — моя старшая жена, мы в браке почти двадцать пять лет, а Мнгобат-Азиз-Кимали — средняя, на ней я женат девять лет. Также нас сопровождают все мои шестеро детей — четверо от Ферейдун и двое от Мнгобат. Еще с нами матери моя и Зафиры, сестры моих жен, младший брат младшей жены и мой двоюродный племянник.
Пока глава семьи перечисляет свою эскорт-группу, ее черные члены снова улыбаются, кланяются и всячески показывают, как им приятно со мной знакомиться. У меня голова идет кругом — столько родственников сразу я не видела даже в страшном сне! На секунду я представила себе, как за моим Львом Николаевичем, наряженным в тюрбан, на почтительном расстоянии позади покорной вереницей следуем — его жена, дети, потом я, потом мама его, жены и моя, а затем другие его любовницы (которые наверняка есть!) и их родственники. А замыкает шествие какой-нибудь приблудный двоюродный племянник. Эта гипотетическая картинка так меня развеселила, что я не удержалась и захохотала. Муджараф слегка надулся:
— Да, я понимаю, вам это немного дико. Когда я шесть лет жил в Москве, я встречался с русской девушкой. У нас была большая любовь. Но я не мог на ней жениться ни при каких обстоятельствах. Я отношусь к довольно известному и старинному ангольскому роду: по меркам нашей страны мы богаты и знатны. Я должен был достойно продолжить род, женившись на женщинах из правильных семей, которые родят нашей фамилии наследников. Это не каприз, а долг. Знаете, у нас в стране разделяют понятия «любовь» и «семья». Любовь — это развлечение, наслаждение, песнь души и танец сердца. Как, например, вино, музыка и ублажение тела массажем. А семья, ее содержание, воспитание жен и детей — это обязанность, работа. Это долг мужчины, не имеющий никакого отношения к увеселению.
Я снова думаю о Льве. А вдруг он тоже придерживается анголо-мусульманских взглядов на жизнь? То есть жена — это его суровый долг, а я — как там? Песнь души и танец сердца!
— И только благодаря тому, что я строго следовал всем традициям своей семьи, — Муджараф переходит на пафосный тон, — я смог получить большое наследство, занять хорошую должность в аппарате правительства своей страны и сегодня могу себе позволить путешествовать с семьей за границу и ни в чем не отказывать своим женам, детям и другой родне. А вообще наш народ живет очень бедно, если вы знаете. О том, чтобы, например, приехать в Рио, многие не могут и мечтать. Хотя сюда от нас не так уж и далеко: от Луанды всего шесть с небольшим часов самолетом. Да и говорят в Бразилии, как и в Анголе, по-португальски.
Ага, вот и Лев так же! Вроде и не африканец, а должность и традиции дороже!
Беседуя, мы осматриваем амфитеатр Конша-Верде (Concha Verde), расположенный тут же, на горе Урка. Его замысловатое название мне сообщает Муджараф. Оказывается, анголец в Рио уже не первый раз и очень интересуется историей города.
— В Лумумбарии я прослушал спецкурс по Южной Америке, но меня всегда особенно привлекала Бразилия и, конечно, Рио. В этом городе есть что-то дурманящее, вы не находите?
— А что здесь проходит? — интересуюсь я, указывая на огромный комплекс, устроенный по принципу стадиона.
Муждараф поясняет, что концертно-развлекательный комплекс Конша-Верде был открыт на Урке в 1970-е годы, а проводятся здесь масштабные музыкальные и танцевальные шоу.
— Должно быть, это очень красиво! — включаю я воображение. — Красочное самба-шоу, поднятое над городом!
— Все, что на высоте, то красиво! — многозначительно утверждает глава ангольской семьи. — Кстати, не хотите ли совершить вертолетную прогулку над городом? Я вас приглашаю!
Муджараф указывает на небольшую вертолетную площадку немного ниже смотровой, где, трепеща пропеллерами, готовятся к вертикальному взлету две большие разукрашенные «стрекозы». Перед входом на площадку красуется плакат: «Добро пожаловать в вертолетный тур над Рио, 400 реалов».
Конечно, сама бы я не разорилась на эту затею: 400 реалов — дороговато для одинокой девушки. Но раз приглашают…
— О, это было бы прекрасно! — радостно соглашаюсь я. — Спасибо!
Муджараф что-то оживленно объясняет семейству на своем языке. Те вертят головами, а две жены вообще забирают детей и усаживаются с ними в кафе на смотровой площадке.
— С нами полетят только Зафира и мой племянник, — сообщает мне Муджараф. — Остальные боятся.
Ну и хорошо, думаю я. Зафиру я хотя бы запомнила в лицо и по имени. Осталось идентифицировать племянника. А то неловко как-то общаться с людьми, которых не помнишь в лицо, не знаешь по имени, а еще и не понимаешь! Будто в диком племени гостишь! Извиняюсь и прошу повторить для меня имя племянника.
— Его зовут Абдир-Абтан, — хлопает анголец по плечу подвижного длинноволосого негритенка, похожего на Маугли. Его лицо сплошь покрыто пирсингом, и блестящие бусинки на черном как смоль лице выглядят как капельки пота или крупные слезы. — Абдиру скоро восемнадцать, он закончит колледж и поедет учиться в Англию. Он, кстати, неплохо говорит по-английски, только стесняется.
— Не стесняйтесь! — ободряю я «Маугли» по-английски. Он смущенно улыбается в ответ.
Тем временем Муджараф приобретает билеты и приглашает Зафиру, Абдира и меня на посадку в вертолет. Пилот в красивой форме наряжает нас в шлемы, спасательные жилеты и проводит краткий инструктаж по безопасности полета. Нас рассаживают в два вертолета — на борт берут не более двух пассажиров. Муджараф вызывается сопровождать «гостью», то есть меня. Абдир летит с Зафирой. Перед взлетом мы машем другу другу ручками — похоже на кино! Я в компании едва знакомых чернокожих людей собираюсь взлететь над едва знакомым городом на другом конце света! А ведь всего пару дней назад я нервно курила в московской пробке и роняла слезы под «Ретро-FM», навевающее воспоминания о счастливых днях начала романа со Львом!
Еще минута — и оба наших летательных аппарата с громким жужжанием отрываются от земли. Наша с Муджарафом «стрекоза» как-то подозрительно наклоняется влево. Мы совершаем головокружительный полукруг, выравниваемся, взмываем ввысь и… Такого я не видала даже во сне! Внизу расстилается волшебный, сказочный мир! Когда-то, еще в студенческие годы, мы с подружками засматривались голливудской романтической комедией «Blame it on Rio» — «Во всем виноват Рио». Там еще играла совсем юная, тогда 15-летняя, Деми Мур. Кроме прикольного сюжета, фильм запомнился впечатляющими натурными съемками в самом Рио. Помню, я несколько раз пересматривала сцену, в которой герои впервые видят город с высоты птичьего полета — в момент, когда их самолет снижается над Рио. В той картинке для меня было нечто чарующее — как символ далекой, прекрасной и неизведанной жизни. Я не могла оторваться от созерцания красот природы — понимая, что, возможно, я никогда в жизни не увижу их воочию. Я любовалась совсем другими людьми — говорящими на совсем ином языке, испытывающими совсем иные чувства и даже улыбающимися как-то иначе. Это было прекрасно, романтично — но, увы, недоступно! А сейчас в эту картинку встроилась я сама — и это настоящее чудо!
Залив, горы, острова в океане, буйная тропическая зелень… И над всем этим, раскинув руки, возвышается Христос Искупитель, готовый объять весь мир! Я замираю с открытым ртом: сказочная Алиса, попав в Страну чудес, и то, наверное, была поражена меньше! Конечно, я не впервые за рубежом и даже не в первый раз вижу океан. Просто у меня такое ощущение, что Рио — это пазл, который складывается по каким-то совершенно особым законам, не применимым ни к одному другому известному мне городу. Я бы не сказала, что он совершенен в своей красоте. Зато в нем есть загадка, смутное очарование недосказанности и противоречивости. Во мне Рио вызывает приблизительно те же эмоции, которыми один из героев Ремарка выражал свое отношение к прекрасному полу: «Совершенства скучны! Настоящая женщина должна быть фрагментом».
Вот Рио — настоящий город! Ибо состоит из по-настоящему незабываемых фрагментов!
Внизу виднеется какой-то замысловатый мост. Как мне показалось, перекинутый в никуда и уходящий в открытый океан.
— Это мост Нитерой над Гуанабарой! — кричит мне Муджараф. — Он ведет в город Нитерой.
Вертолетные шлемы оборудованы наушниками и микрофончиками, чтобы пассажиры могли переговариваться и слушать команды и комментарии пилота. Правда, наш пилот ничего нам не рассказывает: всю дорогу он напевает себе под нос «Besame mucho».
— Видите, что город как бы разбит на две части? — берет на себя функции экскурсовода анголец. — Сверху это хорошо просматривается. Холм Сера-да-Кариока и национальный парк Тижука условно делят Рио на северную и южную части. Называются они соответственно Zona Norte и Zona Sul. Эти обозначения можно видеть на карте города, после названия каких-то мест. Например, торговый центр «Shopping Rio», Zona Sul — значит, имеется в виду тот филиал крупной магазинной сети, который находится на юге.
Вертолетная экскурсия длится не более десяти минут, но оставляет незабываемые впечатления! Я пыталась фотографировать виды через окно. Они получились немного смазанными и отражают все великолепие реальности лишь частично, но память все равно останется. А при посадке мне вручили изображение меня, восходящей на борт в полном обмундировании и машущей рукой остающимся на земле. Забавная фотка: на ней у меня такой торжественный вид, словно я Валентина Терешкова, отправляющаяся покорять безвоздушное пространство.
Галантный анголец выкупает снимок у вертолетного фотографа и дарит мне на память. Я горячо благодарю нового знакомого, все вместе мы снова погружаемся на фуникулер и берем последнюю высоту — вершину Сахарной Головы.
Город внизу становится еще меньше. А ощущение собственного величия — еще больше. У меня захватывает дыхание.
— Нам повезло с погодой, — радуется анголец.
— Неужели здесь бывает плохая погода? — не верю я.
— Да, здесь бывают затяжные тропические ливни и плотный туман. Как-то раз я поднялся на Пан-ди-Асукар и не увидел ничего!
Мы со всем ангольским семейством выпиваем по стаканчику свежевыжатого сока маракуйи на самой вершине, и какое-то время каждый из нас молча и задумчиво любуется раскинувшимся внизу городом.
— Момент чуда! — говорит Муджараф. — Вид с Пан-ди-Асукар — это момент чуда.
Я молча соглашаюсь.
Солнце наливается багрянцем и становится тяжелым. Значит, скоро уставшее светило начнет свое торжественное, мажорное падение вниз, к горизонту. Наступает мой второй в Рио вечер. Что же он мне принесет?
Тут мой ангольский знакомец, снова любезно расшаркиваясь, предлагает «не прерывать столь приятное общение» и приглашает меня отужинать с его семьей.
Соглашаюсь: халява, она и в Африке халява! Шутка, конечно! Мне на самом деле интересно покрутиться в обществе экзотических ангольцев — где я еще таких встречу?
— Я знаю прекрасное место, где отменно готовят feijoada! — гордо сообщает Муджараф. — Вы любите фейжоаду?
Вынуждена признаться, что ни разу ее не пробовала.
И даже не ведаю, что это такое.
— О, так у вас впереди такое удовольствие, такое искушение! — Анголец буквально ликует. Видно, ему нравится быть первопроходцем во всем. И даже стать первым, кто накормит девушку неведомой фейжоадой, для него особая доблесть. Решаю ему подыграть:
— Я давно мечтала попробовать это блюдо, просто до сих пор не выпадало случая! А особенно буду счастлива отведать его в столь приятном обществе! Надеюсь, за ужином вы расскажете мне о Рио немало интересного, ведь вы столько знаете!
Мои высокопарные расшаркивания явно по душе церемонному африканскому мусульманину. Он манерно кланяется, повторяет «Всегда к вашим услугам!» и собирает в кучу свой многочисленный выводок, расплачиваясь за тех из них, кто за это время успел угоститься в окрестных кафе. Многочисленные африканские дети с визгом носятся вокруг, пачкая друг друга мороженым, одновременно дерясь и целуясь. Старшие не делают им никаких замечаний, лишь благосклонно приглядывают, время от времени окликая кого-то из мелких по имени и подзывая к себе.
Чтобы загрузиться «всей семьей», нам требуется целых три такси. Муджараф разговаривает сразу с тремя водителями по-португальски, подробно им что-то объясняя.
В машине я оказываюсь снова с ним, Зафирой, Абдиром и тремя детишками. Одного черного мальчишку сажают мне на колени, и он тут же перемазывает меня с ног до головы сахарной ватой, которой лакомится с длинной палочки.
— Мы едем в ресторан «Solario», — поясняет анголец. — На мой вкус, это лучший feijoada buffet (шведский стол с фейжоадой) в городе. Вся еда продается на килограммы, выбор огромный — одной только фейжоады около полусотни видов! И само место очень уютное, вам понравится!
Ресторан «Solario» находится в том конце авенида Копакабана, что ближе к Ипанеме. Когда мы подъезжаем, над Рио уже сгущаются сумерки. А полная темнота наступает, как и вчера, совсем неожиданно. На второй день я уже начинаю привыкать к этим внезапным южным закатам: раз — и вместо солнца сияют мириады неоновых огней! А потом на небосклон не торопясь выплывает полная и вальяжная южная красавица луна. Это вам не наши сумерки в средней полосе, которые медленно растворяются, гаснут в воздухе и бликуют рваными всполохами, пока глаз не устанет от этой ряби. Лично мне в такие затяжные, мучительные минуты накануне долгого северного вечера всегда болезненно хочется, чтобы эта предзакатная муть наконец растаяла и сменилась однородной мглой. Я не люблю это странное, случающееся только в холодных странах время суток — вялый и нерешительный переход дня в вечер. По мне, в этом временном промежутке кроется что-то тревожное. Уж лучше сразу радикальный темный вечер — как это обычно бывает «на югах».
Ресторанчик и правда очень уютный. Интерьер выдержан в южноамериканском стиле — деревянная обивка теплых тонов, на стенах картины, туземные маски, арбалеты, луки и стрелы. Радушные официанты в ковбойских шляпах усаживают нас всех за один большой стол, выдают нам просторные подносы и сообщают, что блюда каждый может выбрать для себя сам у обширного буфета. Bebidas (напитки) заказываются отдельно, по меню. Ангольское семейство, вооружившись подносами и оживленно перекликаясь, вереницей направляется к длинным витринам буфета. Видимо, они тут не в первый раз. А Муджараф любезно берется поухаживать за мной:
— Я помогу вам выбрать! У нас в стране тоже любят фейжоаду и разбираются в ее видах, хотя бразильцы считают это блюдо своим национальным достоянием. Они так и называют фейжоаду — гордость нации! На самом же деле триста лет назад фейжоаду изобрели привезенные сюда африканские рабы. Они собирали остатки мяса с господского стола и добавляли его в темную вареную фасоль, благо бобовые росли повсеместно и служили основным пропитанием для рабов и бедняков. Неслучайно блюдо носит такое название: «фейжао» в Бразилии — необидная кличка темнокожих.
Фейжоада оказывается кушаньем из фасоли с приправами и несколькими видами мяса. Это обязательные составляющие блюда. А дальше — подлинный простор для поварского воображения! Есть разновидности с добавлением злаков, вегетарианские варианты с большим количеством овощей, фейжоада со шкварками, со сваренными вкрутую яйцами, посыпанная кукурузной мукой, с вяленой говядиной и свиным салом, из фасоли темных сортов, а также красной, белой и пестрой.