Последние тысячи миль
День двадцать третий. Страшный ветер и сильный шторм. Через час-полтора пройдём знаменитую сороковую широту. Качка сильнее, чем в Бискайском заливе, но я, кажется, стал моряком. Качку воспринимаю только как неудобство при ходьбе — бросает о стены. И ещё голова тяжёлая, хочется спать, но тошноты настоящей нет, иногда лишь чуть-чуть подташнивает — правда, неизвестно отчего, от качки или от обжорства, ведь морская болезнь или кладёт тебя в постель, или возбуждает аппетит. В столовой сейчас довольно пусто, большинство лежит, а остальные пиршествуют Мы с Андреем съели по два первых (окрошка) и по два вторых (цветная капуста) блюда.
Сегодня весь день над судном летают альбатросы. Громадные, тёмные сверху, белоснежные снизу Размах их крыльев — до двух метров. Альбатросы совсем не боятся человека. Парят на высоте двух-трех метров над палубой со скоростью судна, то есть висят рядом, с любопытством рассматривая нас немигающими чёрными глазами. Ведь в эти места почти никогда не заходят суда.
Много буревестников — чёрных, маленьких, со среднюю ворону, птиц. На фоне альбатросов, грациозно взлетающих на гребнях волн, буревестники не смотрятся.
Сегодня целый час лежали в дрейфе. Перегружали бочки с бензином с носа на корму. На носу их начало разбивать. Каюта скрипит и трещит по всем швам.
День двадцать четвёртый. Осталось 2653 мили. В Мирном, оказалось, есть живые свиньи. Для них в последнем порту мы купили огромного борова. Сейчас нашего борова укачало. Спит без просыпа. Около него всегда толпится народ, смотрят любовно, как на бегемота в зоопарке. Ветер стих, на воде лишь тяжёлая зыбь. Небо прикрыто не густой, но сплошной облачностью. Благодаря своеобразному освещению цвета уже не яркие, как прежде, а белесые, почти белые. Разные оттенки белого.
Все время хочется спать или есть и совсем не хочется работать. Спим как убитые всю ночь и еле встаём завтракать; после обеда опять спим до чая и т д. Говорят, это тоже проявление морской болезни.
День двадцать девятый. Осталось до Мирного 1082 мили, два-три дня хода. Температура воздуха плюс 12, воды — 0 градусов.
В Мирном писать уже будет некогда. Сначала будет разгрузка, потом подготовка похода на станцию Восток.
Все приуныли. Тоскуем по дому. Как медленно идёт время! Ведь прошёл только месяц, а впереди до встречи с близкими осталось 390 дней. Как только придём в Мирный, начнём считать дни, которые осталось прожить до этой встречи.
Особенно, говорят, тяжело провожать последнее судно, стоя на берегу.
У меня хранится письмо от Жени, жены Андрея Капицы. У Андрея 9 июля день рождения. Когда я передам Андрюшке письмо, он будет на седьмом небе. Правда, до этого дня ещё шесть месяцев.
День тридцатый. Идём все на юг и на юг До Мирного осталось 672 мили. Опять ветер и волнение, температура воздуха и воды одинаковая — 0 градусов.
Белесое небо, белесая вода. Иногда справа и слева по борту проходят ослепительно белые, с голубым, айсберги. В шесть часов вечера я читаю лекцию о теплообмене в Антарктиде.
День тридцать первый. Четвёртый день подряд в полночь все часы передвигаем на час вперёд, что очень чувствуется. Этот час утром отрывается от сна, а вечером, если ляжешь раньше, не спится. Не успеваем приспосабливаться к столь быстрому переходу времени из пояса в пояс. Слишком близко здесь расположены друг к другу меридианы!
Сегодня идём через сплошные айсберги самой причудливой формы и размеров. Завтра Мирный, и уже не будет ни минуты свободного времени.
Океан вокруг полон жизни, летает масса птиц. Мимо судна проходят стада китов. Некоторые из них насчитывали десятки голов. Удивительно, как легко прыгают они, выскакивая на поверхность и пуская косые струи воды и пара! Раньше я почему-то думал, что киты пускают фонтаны вверх, а не вбок.
Прошли первую полосу битого льда. Шли, расталкивая льдины, со скоростью пешехода. Все толпились у борта, с любопытством рассматривая лежащих на льдинах тюленей. Один тюлень лежал точно по курсу судна, и мы чуть не раздавили его, так он крепко спал. Проснулся лишь в пяти метрах от носа теплохода, но и не подумал нырнуть, а лишь отполз в сторону на несколько метров и с интересом следил за нами. Здесь ведь практически никогда не бывает судов и звери непуганые. Кто-то запустил в него пустой консервной банкой, но он только недовольно фыркнул и даже не пошевелился.
Настроение странное, тревожное. Примерно такое же, как и за день до отъезда из Москвы. На судне мы уже сжились, это наш второй дом, а как там?
День тридцать второй. Идём в сплошных льдах. Сегодня ночью из Мирного пришла нам на помощь «Обь»., и сейчас она идёт впереди, расталкивая льды, а мы пробираемся по проделанному ею каналу.
Идёт страшная суета, упаковываем вещи. Через несколько часов — Мирный. Наконец добрались. Теперь время пойдёт быстрее. Сейчас выяснили, что «Михаил Калинин» отойдёт от Мирного, а потом снова подойдёт, так что время писем продлится ещё дней пятнадцать. Настроение бодрое, все в порядке, здоров, насморк был только на экваторе. Но, как и у всех, уже давно прошёл.
День тридцать третий. Вчера во второй половине дня льды стали почти сплошными. На горизонте сквозь дымку начал просматриваться геометрически правильный береговой обрыв и склон купола Антарктиды, ослепительно белый на фоне голубого неба. Смотреть без очков не только на берег, но и на палубу невозможно. Слепит глаза. Такого потока света не было даже на экваторе. Через час стал виден весь пологий подъем материка вглубь, а на берегу, у скал, показалась россыпь чёрных точек — домиков. Лёд преградил нам дорогу, когда до Мирного осталось ещё километров пять «Обь» пришвартовалась к кромке плавучего льда — припая, наш теплоход «Михаил Калинин», пройдя по каналу, проделанному «Обью», стал с ней борт о борт.
Вдруг мы увидели, как отовсюду, со всех сторон к нам устремились толпы каких-то живых существ. Да это ж пингвины! Небольшие пингвины Адели. Огромные императорские пингвины в район Мирного придут только зимой. Вот мы бросились их фотографировать и вообще пощупать.
Более любопытных созданий я не видел. Слово «птица» ним не подходит. Это именно создание. Если ты будет пытаться его поймать, то он начнёт улепётывать от тебя аж на брюхе. Да, да! Максимальную скорость он развивает когда ложится на брюхо и катится, отталкиваясь лапами и ластами. Так вот, откатится пингвин от тебя, но любопытство берет верх, и он встаёт, отряхивается и уже важно и чинно идёт глазеть на других людей, где опять нарывается на неприятности. Пингвины удивительно безобидны. Убить его почти то же, что убить человека. Когда какой-нибудь матрос, увлёкшись, слишком обижает пингвина, все кричат:
— Ну что связался с маленькими, что они тебе сделали?
Отношение к ним такое же, как к детям.
В окно каюты вижу: только что рядом с нами сел самолёт. Прилетел из Мирного Савельев, он летал туда, чтобы ознакомиться с местом, где будет жить его отряд. Иду его встречать и, по-видимому, тоже полечу в Мирный.
ТРУДНОЕ НАЧАЛО
Первые дни в Мирном
Берега морей Дейвиса и Моусона стали местом наших исследований.
Если перевернуть глобус и посмотреть на его «дно», то вокруг оси можно увидеть белое пятно, окружённое со всех сторон синим цветом — цветом морей и океанов. Это и есть Антарктида.
Это белое пятно, омываемое со всех сторон Южным океаном, сверху кажется почти круглым. Однако на самом деле линия берега то выступает на север, то углубляется на юг. Эти места, которые океан отвоевал ото льда, называются антарктическими морями. Есть море Беллинсгаузена, море Росса, море Уэдделла, море Дейвиса, много морей.
Мы приплыли в море Дейвиса и подошли к берегу в его части, известной под названием Бухта Депо.
Глядя с теплохода прямо на юг, можно было видеть, что ровный синевато-желтоватый сезонный морской лёд — припай везде упирается в отвесный ледяной обрыв, которым оканчивалась у берега сверкающая на солнце, монотонно поднимающаяся до горизонта поверхность Ледяного континента. Однако не везде был только лёд. Чуть дальше от ледяного обрыва на берегу темнели два коричневато-красных скальных холма. Рядом на льду виднелись гряды из скальных обломков — морены. На вершинах и склонах этих холмов видны были такие типичные, виденные не раз в кино мачты полярной радиостанции Мне сказали, что ближайший к воде холм называется мысом Хмары по имени тракториста, провалившегося под лёд вместе с трактором во время разгрузки, а второй — сопкой Радио, так как там стоят огромные мачты антенны передающей радиостанции Мирного.
Около мыса Хмары и сопки Радио в бинокль можно было разглядеть несколько домов неприхотливой архитектуры, с плоскими крышами, похожих на продолговатые кубики Цвет домов был коричневато-жёлтый, «как клей БФ-2», — сказал кто-то стоящий рядом.
— А где же сам Мирный? — невольно вырвался у меня вопрос.
— Как где? — даже обиделся бородатый и загоревший до черноты человек в затасканной кожаной куртке и таких же штанах, по-видимому — отзимовавший уже полярник. — Посмотрите, от мыса Хмары и почти до сопки Радио тянутся дома. Видите большие кубики у Хмары? Это радиостанция, домик радистов и наша дизельная электростанция. Рядом с домом радистов живут работники транспортного отряда, механики-водители. А вот чуть правее и подальше от берега видите огромный серый прямоугольник, как бы парус, расстеленный прямо на снегу? Это брезентовый верх плоской крыши кают-компании Мирного. Здесь обедают, смотрят фильмы, развлекаются в свободное время.
— Почему видна только крыша?
— Да потому, что весь посёлок, за исключением тех домиков, что вы уже знаете, засыпан снегом. Но снег с крыши кают-компании счистили, чтобы талая вода не текла сверху в тарелки с супом, — пошутил старожил. — Ну а остальные дома очищать не успеваем, пурга их все время заносит, — продолжал он. — Поэтому весь посёлок и не видно. Присмотритесь: видите наезженную дорогу, идущую от радиостанции направо, почти параллельно ледяному обрыву берега? Так вот, по ту, дальнюю от нас, сторону этой дороги на разных интервалах виднеется нечто похожее на срубы колодцев с крышами. Это входы в засыпанные домики. Смотрите, сколько домиков. Вот дом между электростанцией и кают-компанией. В нем живут механики и повара. В двух домах, примыкающих справа к кают-компании, разместились сотрудники гляциологического отряда, там будете жить и вы; их сосед справа — дом лётчиков. Дальше направо домов нет, а то тёмное, что вы видите там, — это тени от метеорологических будок и мачт. Здесь располагается метеорологическая площадка. А рядом с этой площадкой, чуть ближе к нам, находятся ещё два домика, в которых живёт и работает метеорологический отряд. В центре посёлка, там, где скопление радиомачт и телеграфных столбов, расположен дом под названием «пятиугольник». Там живут начальник станции, главный инженер, учёный секретарь и шифровальщик.
Мы молчали. Смотрели на в общем-то небольшой посёлок, по которому взад и вперёд сновали трактора и вездеходы, и думали о том, что нам предстоит жить здесь целый год.
— Гляциологический отряд, подготовьтесь к отправке на материк, — проговорил властно голос по радио, и мы побежали собирать свои вещи.
День сорок второй. Сегодня 1 февраля. Вот уже неделя как я в Мирном. Два дня назад ушли суда. За это время я ни разу не дотронулся до фотоаппарата. День за днём идут авралы.
С тех пор как я любовался пингвинами и снимал в упор тюленей, я ни разу не видел ни тех, ни других. Дни летят молниеносно, и вся жизнь на теплоходе вспоминается как далёкий сон, как нереальность.
Сегодня у нас был праздник начала зимовки. Сначала все помылись в бане. Баня настоящая, только маленькая, на семь человек. Пар такой, что еле вылез. Потом час лежали с Андреем без движения.
Вечером был банкет в кают-компании. Пили за удачу в зимовке, за милых жён и детей, которые остались так далеко. Потом пели песни про огни Мирного, про славную Ялту, где растёт «золотой виноград», про друзей, с которыми «трещины уже, а ураганы слабей».
Когда мы вернёмся, то будем географически опустошены. Ведь мы обошли почти половину шарика и теперь нас уже ничем не удивишь. Разве только встречей с любимыми, близкими. Мы так соскучились по ним. Как они там, в сверкающей огнями Москве, не забыли ещё нас?
3 февраля. День сорок четвёртый. Сегодня целый день мы занимались разгрузкой ящиков на складе, сооружённом на мысе Хмара. Работали до вечера. После ужина пришёл в гости Вадим Панов, главный инженер транспортного отряда. Толстый, добродушный, по-волжски окающий, родом из Горького, он внешне напоминал старых нижегородских купцов. Сегодня наконец «оттаял», перестал молчать Валерка Судаков. У него все время плохое настроение. Когда разговорились, оказалось, что ему уже давно не пишут из дома. У Валерки даже губы тряслись, когда он говорил об этом…
Радиограммы из дома — это не письма, но без них жить нельзя на этом материке, где даже камень — редкость. Почему-то и мне Валюша не пишет. Если бы она знала, что такое её слово для меня сейчас…
Два дня назад перед баней постриглись наголо. Теперь почти все ходят как новобранцы. Пока лишь БАС держится, ходит с шевелюрой.
Туалеты — по-морскому «гальюны» — у нас в каждом домике. Это вырезанные в снегу, обитые фанерой пространства, главную часть которых занимают большие бочки из-под горючего. Сегодня был «гальюнный аврал» Вытащили на поверхность бочки, которые оставила нам полными старая смена, отвезли их к краю ледяного барьера и сбросили в море Дейвиса.
Когда вытаскивали бочку в нашем доме, возникло замешательство: кому быть наверху и тащить её, а кому подталкивать снизу. Так как тот, кто будет внизу, наверняка перепачкается содержимым переполненной бочки, то, естественно, никому не хотелось там оказаться. И тут удивил Андрей Капица:
— Я думаю, что на таком ответственном посту должны быть старшие научные сотрудники, — сказал он и полез под бочку. Я последовал за ним.
Потом помещение вычистили, поставили новые бочки. Теперь гальюн — украшение нашего домика. Все обито белой плиткой и обклеено линолеумом. Кухню тоже обшили белым. Потратили на это весь день.
А какие чудесные здесь закаты! Как сверкают айсберги, острова… Вспоминаются картины Рокуэлла Кента. Да нет, ещё лучше, величественнее.
День сорок пятый. Утро. Снова ничего нет из дома. Мы здесь летим по жизни как мелкие птички-то взлетаем вверх при взмахе крыльев, то соскальзываем вниз. Взмах и взлёт — это письмо из дома. Почему-то эти взмахи у нас все реже и реже… Лишь Савельев идёт ровно. Каждые два дня он получает радиограмму. Его родные знают, как это ему здесь надо. Для того чтобы поднять работоспособность, пришлось перечитать все радиограммы и письма из дома.
День сорок шестой. Получил весточку от Валюши. Потом паял свои первые электрические термометры и сочинял ответную радиограмму (это не так легко, продумывается каждое слово).