Добравшись до вершины, эти лианы выбрасывают навстречу солнцу розетки тонких блестящих листьев, усаженных по краям колючками. И среди них красуются цветы.
Лианы эти называют фрейсинетиями. У них на одном стебле бывают только мужские цветы, а на другом — женские. Как же в таком случае происходит перекрестное опыление у фрейсинетий? Ведь одно растение отгорожено от другого плотной стеной тропической листвы, и опыление при помощи ветра исключается. Насекомые? Нет, и насекомые не опыляют эти непонятные цветы. Но тогда кто же?
Оказывается, крысы. Их привлекают не сами цветы, собранные в соцветия-шишечки, а яркие прицветниковые листья. Для хвостатых гавайских грызунов это излюбленное лакомство. И как только начинается цветение фрейсинетий — в кронах обвитых ими деревьев слышится беспрерывное шуршание и писк — крысы пируют.
Объедая сладкую мякоть прицветников, крысы вымазываются и пыльце. А перебравшись с мужского на женский цветок, опыляют его.
Удивившая Линнея
Некоторым кажется, что природа обидела наши места. Все интересное и необычное собрала она в дальних странах, о которых мы знаем лишь понаслышке. Там и жирафы, там и колибри — птички-бабочки, и удивительные цветы.
Спору нет, в тропиках богатая и разнообразная природа, поражающая исследователей и путешественников. Но если уметь видеть (не смотреть, а именно видеть), то очень много интересного можно найти и в обычном нашем лесу, не пересекая для этого штормующие океаны.
Взять хотя бы фиалку, всем известные душистые цветочки на тонких стебельках, напоминающие синие огоньки. Она появляется ранней весной, когда лес еще не оделся листвой, когда не летают мохнатые труженицы-пчелы и не жужжат косолапые жуки. И хотя опылять цветы некому — они спешат появиться, не ожидая даже стебля, который вырастет и поднимется над землею позднее.
Но вот кустарники и деревья разворачивают зеленые флажки. И огоньки фиалок гаснут один за другим. Они отцвели, не оставив семян, эти нежные весенние пустоцветы.
После цветения у фиалки начинает расти стебель, украшенный листьями и бутонами. Однако нет на земле человека, который видел бы и нюхал цветы, появившиеся из этих вторичных бутонов.
Они никогда не раскрываются, не расцветают. Так и превращаются в сухие коробочки, наполненные зрелыми семенами.
Большинство цветущих растений, как вы уже знаете, прибегает к самым разнообразным уловкам для того, чтобы переправить свою пыльцу соседям и заполучить от них ответные посылки. Для этого они применяют яркую окраску лепестков, аромат, сладкий сок, устраивают всевозможные ловушки для насекомых, способных опылять цветы.
А вот фиалке никакого перекрестного опыления не нужно. Оно происходит внутри нераскрывшихся бутонов. Даже без сотрясений, без которых не обойтись люцерне, например, или раскачиваний. Случается, что пыльники в закрытых бутонах фиалок не растрескиваются. Тогда пыльца прорастает внутри их, взаперти, пробивает стенки и попадает на рыльца пестиков. Разве это не удивительно?
Загадка фиалок, однако, даже не в этом. Способность давать нераскрывающиеся самоопыляющиеся цветы — очень важное приспособление для жизни в лесу. Когда лес одевается листвою, и ее трепещущий рой захватывает солнечные лучи, задерживает зелеными ладошками ветер, в лесу становится очень мало насекомых-опылителей. Они улетают к этому времени на открытые поляны и луга.
Но вот почему оказываются бесплодными первые весенние цветы? Для чего, собственно говоря, появляются они на свет? Все это пока остается неразгаданной загадкой.
Знаменитый шведский ботаник Линней, изучая нашу обыкновенную фиалку, назвал ее удивительной. И она достойна такого названия.
Тайна шмеля и шалфея
…Прозрачен поздний вечер,
И шмель, цветочный сок добыв,
Весь в медных ободках, басит тебе навстречу,
Как маленький локомотив…
О. Колычев
Шпренгель прикасается к тайне
В одном из журналов «Вестник знания» за 1928 год есть рисунок — высокий худой человек с длинными волосами, в очках и шляпе, похожий на Паганеля из фильма «Дети капитана Гранта», припал на колено перед каким-то кустиком и направил на него увеличительное стекло. Это Шпренгель — несправедливо забытый натуралист, впервые обнаруживший взаимоотношения между насекомыми и растениями.
Больше ста лет назад на полках книжных магазинов появилась его книжка, имевшая довольно интригующее название: «Раскрытая тайна природы в строении и оплодотворении цветов».
Какое-то время по праву новинки она стояла на видном мест. Потом ее начали заслонять и оттеснять вглубь книги, пахнущие типографской краской. И пришло время, когда «Раскрытая тайна» оказалась в самых темных и пыльных углах книжных магазинов библиотек.
О ней забыли.
Разыскал ее знаменитый английский натуралист Чарльз Дарвин и использовал в своей работе об опылении орхидей. Говоря о замечательных приспособлениях цветков к опылению, Дарвин приводит как пример своеобразное строение тычиночного аппарата у шалфея, впервые описанное Шпренгелем.
По представлениям этого натуралиста все происходило следующим образом.
Садится шмель на цветок шалфея и начинает ползти по нему, добираясь до сладкого цветочного сока. Но чуть затронет он головой тычинки, имеющие форму коромысла, как они качнутся и ударят насекомое по спине пыльниками. Пыльца прилипнет к волоскам на шмелиной спине и отправится с ним в воздушное путешествие к следующему цветку.
Шмель весь день летает с цветка на цветок: один его не напоит и не накормит. Да это и невыгодно было бы для цветков. Насытится шмель и задремлет на солнышке. Никуда больше не полетит, пока не проголодается. А так он только сладким соком губы помажет, раздразнится и летит к следующему цветку и пыльцу на себе несет.
А тот цветок уже готов к опылению. Столбик с рыльцем, на которое обязательно должна попасть пыльца, чтобы произошло опыление у цветов шалфея свешивается вниз и как бы загораживает насекомому дорогу внутрь. А когда оно начнет добираться к кладовой со сладким соком — рыльце прикоснется к спинке насекомого и соберет пыльцу, прилипшую к волоскам на ней.
Есть у цветов, как утверждал Шпренгель, приспособление, препятствующее опылению собственной пыльцой. Если у цветка пыльца созрела, то она немедленно струшивается на спинки насекомых и отправляется соседним цветам. Пестики пылящего цветка еще недоразвиты. Поэтому столбики не свешиваются вниз и рыльца не касаются покрытых пыльцою шмелиных спинок.
Это описание кочевало почти по всем сочинениям ботаников в течение не одного десятка лет. Попало оно и в учебники, и в увесистые монографии солидных ученых.
На сомнение наводит рисунок
Повторяет описание Шпренгеля следом за Дарвином и известный немецкий ботаник Кернер. Во втором томе своей «Жизни растений» он образно сравнивает движение тычиночных нитей в цветках шалфея с ударами молотков по колоколам башенных часов. И чтобы читатели лучше представили себе механизм опыления шалфейных цветов — приводит рисунок.
Многие тысячи студентов рассматривали его, готовясь к зачетам. Сотни ученых ссылались на него в своих лекциях и спорах. И только один из них — советский академик Холодный — посмотрел на этот рисунок и не понял: как же шалфей опыляется?
Если верить Кернеру, пыльники, наклонившись, попадают на заднюю часть туловища насекомого — на брюшко. Это очень ясно видно на рисунке. А посещая более старые цветы, насекомые прикасаются к свешивающемуся рыльцу верхней частью грудного сегмента — плечами, что ли… Но ведь на этой части шмелиного тела пыльцы нет, ею покрыто брюшко — та часть тела насекомого, которая свешивается с нижнего лепестка цветка, своего рода посадочной площадки…
Незначительная, казалось бы, неточность. Но в науке важна каждая мелочь. Ясно, что таким образом цветок шалфея шмель опылить не может. Тогда как же он их опыляет?
Разгадку надо было искать у самого шалфея. И ученый часами просиживал среди пахучих зарослей, любуясь четкой работой «ударных» механизмов цветков, опудривающих шмелей и пчел пыльцой. И чем больше наблюдал он, тем больше было для него непонятного.
Ни разу не видел ученый, чтобы шмель коснулся — спинкой или даже брюшком — рыльца цветка. Да и вообще какой-нибудь частью тела. Даже крылом не зацепил ни разу. Однажды ученый пришел к цветкам с линейкой. Расстояние между нижней губой и свешивающимся рыльцем оказалось больше двух сантиметров. В такой промежуток свободно может пролезть самый крупный шмель.
Прошло немало времени, а разгадка все не давалась.
В одном оказался прав Кернер — пыльца при ударе пыльников о насекомое действительно попадает на верхнюю сторону брюшка или на крылья, если они сложены. Но вот как она переносится на рыльце, с которым насекомое никогда не соприкасается?
Ученый срывал цветки и рассматривал их под микроскопом — рыльца в пыльце, оплодотворены. Уж не невидимки ли оплодотворяют цветки шалфея?
И хотя, как известно, на свете чудес не бывает — чудо было перед глазами: непонятный цветок шалфея…
Солнце помогло
Было теплое сентябрьское утро. Ярко, совсем не по-осеннему светило солнце. То самое солнце, которое помогло людям сделать немало открытий.
Академик Холодный неподвижно сидел среди густых зарослей шалфея на крутом горном склоне и не спускал глаз с мохнатых шмелей, ползавших по загадочным цветам. Он даже не подозревал, что именно сейчас сделает замечательное открытие, которое вознаградит за все труды. И сделает его при помощи солнца.
А солнце, ничего не зная, шло своей обычной дорожкой, бросая косые лучи на горный склон в заросли шалфея. Вдалеке стоял лес, казавшийся наблюдателю темной стеной. На его фоне хорошо были видны цветы. И, взглянув на один, с которого только что слетел шмель, ученый увидел в воздухе вокруг него целое облачко золотистой пыльцы.
Что это — обман уставшего зрения?
Забыв обо всем, ученый лег на каменистый склон и впился глазами в другой цветок, на который только что сел новый шмель. Что-то уж слишком долго, как показалось ему, этот толстяк задержался на цветке. Ученый не выдержал и стукнул по стеблю растения прутиком, Потревоженный шмель взлетел с цветка и поднял целое облачко пыли, как самолет с полевого аэродрома…
Много раз наблюдал ученый момент слета шмеля с цветка. И каждый раз обязательно появлялось облачко пыльцы. Значит, опыление у шалфея происходит по воздуху. Взлетая с цветка, тяжелое насекомое поднимает своими крыльями вихрь, который срывает пыльцу, прилипшую к его телу или крыльям. Покрутившись в воздухе, она опускается на пестик, и происходит опыление цветка.
Но ведь так шмель может опылить пестик пыльцой своего же цветка?
Оказывается, и это предусмотрено природой. Свежая пыльца шалфея липкая. Попробуй-ка сдунь ее. Та же, что некоторое время попутешествовала на шмеле, подсохла, та взовьется в воздух.
Приходилось ли вам когда-нибудь вымазываться в грязи? Да что там спрашивать — приходилось, конечно. И вы знаете, что сырую глину очень трудно счистить с одежды. а как только она подсохнет—сама осыплется, и следов не останется. У солдат даже поговорка есть: «Грязь не сало — чуть подсохла и сама отпала». То же самое с пыльцой шалфея. Сухие пылинки сдуть легче, чем свежие — влажные и липкие.
Так почти через сто пятьдесят лет советским исследователем была обнаружена ошибка, допущенная Шпренгелем.
Открыл академик Холодный и еще одно удивительное приспособление, имеющееся у шалфея.
Вся верхняя часть его стеблей покрыта липкими железами. Даже цветы. Нет их только на внутренней стороне околоцветника, на тычинках и пестиках. Всегда считалось, что назначение этих желез — не допускать к цветам непрошеных, гостей — муравьев, жучков, комаров и мух. Ставить им ловушки. Однако железы нужны растению не только как сторожа, охрана от воров, но и как помощники при опылении цветков.
Прилетит крупный шмель и усядется на посадочную площадку — нижнюю губу цветка. А места ему мало. Чтобы не свалиться, он обхватывает своими длинными ногами наружную часть околоцветника, и они прилипают. Соберется шмель взлететь — не тут-то было. Ноги не оторвать. Нужно как следует поработать крыльями, чтобы высвободиться.
Гудит он, что есть силы работает крыльями, поднимает вокруг себя целый воздушный вихрь. А цветку только это и нужно…
Теперь вы сразу догадаетесь, для чего.
ГЛАВА II. ПРИРОДА ЛИШАЕТСЯ МОНОПОЛИЙ
Чародеи и волшебники
Старик-садовник входит в сад.
Весь день мудрит, как химик.
И розы льют свой аромат
Под пальцами сухими.
Он может, завязав глаза,
Без всякой гордой позы,
Легко по запаху сказать,
Какого сорта розы…
И. Кобзев
Могущественнее богов Олимпа
Древние греки и римляне наделили своих богов сверхъестественной силой.
Бог виноделия Дионис рассердился однажды на трех дочерей царя Миния за то, что во время праздника в его честь они сидели в своей комнате и пряли. Он превратил нити пряжи у них в руках в виноградные лозы с тяжелыми гроздями ягод и напустил во дворец к ослушницам диких зверей. Перепуганные царевны стали жаться от страха. Тела их покрылись темной шерстью, а руки превратились в крылья с перепонками между пальцами. Они стали летучими мышами.
В другой раз Дионис превратил морских разбойников в дельфинов.
Могуч колебатель земли морской бог Посейдон. Стоит ему только поднять свой грозный трезубец, как на море вздуются огромные, словно горы, волны, покрытые белыми гребнями. Разразится страшная буря, разбивающая в щепки корабли. Но опустит свой трезубец Посейдон, и море успокоится, уляжется и начнет ласково набегать на берега, которые только что сотрясало ударами своих могучих волн.
А богиня Гера, как и ее муж Зевс, повелевала громами и молниями. По одному ее слову небо покрывалось темными дождевыми тучами. Стоило ей шевельнуть пальцем, как разражалась над землей страшная буря, вырывая с корнем столетние дубы.
Но и боги Олимпа не были всемогущими. Они не могли, например, дать запах цветку. Настолько это казалось невероятным, что даже неуемная фантазия древних греков, породивших своих богов, не доходила до такого.
Богиня цветов Флора каждую весну спускалась на землю, любовалась яркими красками цветов и щедро одаривала своих любимцев. И вот однажды услышала она незнакомый тоненький голосок.
— Кто это? — спросила богиня.
— Это я… барвинок…
Флора обернулась и увидела маленькое неприметное растение с синими, как у фиалки, цветами.
— Что же тебе надобно, о чем ты плачешь?
— Я желаю иметь такой же запах, как у фиалки. На нее все обращают внимание. А на меня никто не смотрит, хотя мои цветы ничуть не хуже, чем у нее. Дай мне аромат, Флора, и я буду очень благодарен тебе.
— Ну, здесь я ничего не могу поделать… — ответила богиня цветов. — Чудное это свойство растения получают в ту минуту, когда появляются на свет. Ты же родился без запаха, и это уже нельзя изменить.
Так и остался барвинок без аромата.
И потому только, что обращался к олимпийской богине, а не к земному селекционеру, который может сделать даже то, что не по силам самой Флоре.
Такой случай произошел, например, с белой каллой — нашей недавней знакомой, которая росла на опытном участке Лютера Бербанка. Правда, этот цветок ни о чем не просил знаменитого американского селекционера. Но тот сам обратил внимание на красивые белые цветы, издающие неприятный, отталкивающий запах гнили.
Представьте себе красивую цветочную клумбу, от которой разит так, словно в ней лежит дохлая кошка, и потому нельзя далее окно в сад открыть. Из-за одного только запаха от этих цветов откажешься.