Я, конечно же, предупредил его об опасности встречи с грабителями и тхагами по пути в Нагпур, красочно рассказав ему пару известных мне случаев ужасных убийств и насилий, и сказал, что путешествую вместе со своими друзьями-паломниками туда же, куда и он, то есть в Нагпур. Я еще сказал, что мы нарочно выступили в путь в большом числе, чтобы устрашить всякого злодея, и что мы всегда останавливаемся на ночлег за пределами городов и деревень, жителям которых, увы, лучше тоже не доверять. Мое предложение присоединиться к нам он принял весьма охотно, и мне удалось убедить его как можно скорее оставить город. Я оставил с ним Гопала, чтобы показать дорогу и помочь собрать вещи. Думаю, что еще до заката они будут здесь.
— Аллах велик! — набожно воскликнул отец и с удовольствием похвалил: — Воистину, твое лицо удивительно белое, Бадринатх! Я уверен, что у этого старого мутсадди с собой полно денег и драгоценностей, которые помогут нам безбедно жить до самого Нагпура. Ежели он не захочет все-таки отправиться с нами, то придется устроить ему засаду, не откладывая этого дела. Вскоре все решится — если он не придет, то могильщики должны немедленно отправиться в путь, чтобы приготовить ему могилу рядом с дорогой там, где я укажу.
К счастью, нам удалось избежать всех этих хлопот, поскольку мутсадди явился, как и обещал, в наш лагерь, где его встретили отец и два других джемадара. Благородство его облика произвело на меня сильнейшее впечатление: его отличали великолепные манеры и разговор, которые он, без всякого сомнения, приобрел при дворе в обществе раджей, визирей и других высокопоставленных особ. Отдав распоряжение приготовить свою повозку для ночлега для сопровождавших его женщин, то есть со всех сторон обтянуть ее пологом, он и его красивый молодой сын подошли к тому месту, где отец и джемадары расстелили ковры, и начали приличный случаю разговор, то есть познакомились и обсудили наши ближайшие планы.
Если бы этот старик только мог знать, кто сидит рядом с ним! Все происходящее казалось мне весьма странным — мы уже решили расправиться с мутсадди этой ночью и уже приготовили могилу для него и его сопровождающих, а он, как ни в чем не бывало и не подозревая ни о чем, мирно покуривал кальян и дружески беседовал с отцом, Хуссейном и Гхаус Ханом. Старик был явно доволен нашим обществом.
— Спасибо тебе, — обратился он к Бадринатху, — что ты уговорил меня оставить город и приехать сюда, где я наслаждаюсь теперь беседой с людьми, повидавшими свет. Там, в городе, я не сомкнул бы глаз всю ночь, опасаясь грабителей, а тут я могу чувствовать себя совершенно спокойно и не беспокоиться за себя и своих близких, которым вы готовы оказать защиту и покровительство.
Ага! — согласно прошептал старый тхаг, который сидел позади меня. — Мы уж окажем ему покровительство, я лично об этом позабочусь.
Каким образом? — спросил я его, и он подал мне знак, говоривший, что именно он назначен уничтожить старика. Тхаг поднялся со своего места и сел рядом с мутсадди, который удивленно взглянул на него.
— Не беспокойтесь! — сказал отец. — Он один из наших попутчиков и, как и любой другой, может посидеть немного в нашем тесном кругу и послушать истории, которые мы рассказываем друг другу, чтобы скоротать время до отхода ко сну.
Старый тхаг остался сидеть, где сидел, а я наблюдал за тем, как, слушая разговор, он играл со своим платком, обматывая его то вокруг одной руки, то вокруг другой. Во мне росло возбуждение — вот напротив меня сидит старый мутсадди, вот его сын, оба ни о чем не подозревают, вот их убийцы и мой отец, который в приятном, спокойном тоне, как ни в чем не бывало, говорит с людьми, им же приговоренными к гибели через несколько минут. Мне стало страшно и жалко этих двух несчастных. Я отводил в сторону глаза, но безуспешно: мой взгляд опять возвращался к старику и его сыну. Всем своим существом я хотел подать им сигнал — спасайтесь, бегите! — однако так и не отважился, зная, что тогда меня ждет неминуемая смерть. Каждое движение тхагов, сидевших рядом с мутсадди, казалось мне началом страшной развязки. Я больше не мог смотреть на это и, не выдержав напряжения, встал и отошел подальше в сторону.
Меня догнал мой отец.
— Куда ты пошел? — спросил он. — Ты должен оставаться на месте и увидеть все своими глазами, если хочешь стать приобщенным к нашему делу. Ты меня понял?
— Сейчас вернусь, — ответил я. — Я только немного пройдусь, подышу — мне что-то нездоровится.
— Ты просто малодушный! — упрекнул меня отец. — Немедленно возвращайся! Я намерен совсем скоро покончить с ними.
Пройдя еще несколько шагов, я все же пришел в себя, вернулся и сел на свое прежнее место. Я не мог теперь отвести своего взора от старика и его сына и буквально таращился на них, как кролик, завороженный коброй. Удивительно, что они не заметили, не придали этому никакого значения и, слава Богу, не спросили, почему я так на них смотрю. Старик продолжал неторопливо рассказывать об известных ему намерениях его хозяина, владыки Нагпура, заключить какой-то договор с англичанами, направленный против других раджей, и осуждал его за это. Найдя в нашем лице благодарных слушателей, он был готов говорить до бесконечности, но тут наконец-то мой отец подал сигнал к нападению, крикнув: «Подайте табак!». В мгновение ока старый тхаг захлестнул румаль вокруг шеи мутсадди, а другой набросился на сына. Оба несчастных оказались на земле и забились и отчаянной агонии, пытаясь освободиться. Все это произошло почти в полной тишине, не считая хрипа, который издали жертвы. Тхаги-душители ослабили свою хватку и оставили тела лежать на земле — через минуту могильщики забрали их и унесли в темноту.
— Теперь покончим с остальными! — приказал мой отец. — Дружно нападите на слуг и не дайте никому из них уйти.
Несколько наших человек ринулись к месту, выбранному мутсадди для своего ночлега, и после ожесточенной, но безмолвной схватки покончили с погонщиком волов и другими слугами мутсадди, а затем и с женщинами.
— Пойдем! — сказал отец и, взяв меня за руку, повел, а вернее, потащил меня за собой. — Ты должен посмотреть, как сейчас от них избавятся.
Еле переставляя ноги, я последовал за ним на дальний край нашего лагеря, где был небольшой овраг. На его дне уже была выкопана яма, рядом с которой лежала груда скрюченных, раздетых тел — мутсадди с сыном, обе его жены, погонщик волов и двое других слуг, старая женщина и еще один слуга.
— Они все здесь? — спросил отец.
— Да, господин! — ответил один из могильщиков.
— Тогда в яму их! — скомандовал отец.
Я не стал смотреть, а тихо и незаметно ускользнул с этого места. Отойдя в сторону, я со стоном опустился на землю. Мое воображение рисовало мне одну и ту же картину: сын мутсадди, неотрывно и с упреком смотрящий на меня, его старик отец, беззаботно рассказывающий очередную историю, старый тхаг, многозначительно поигрывающий своим платком, мой отец, согласно кивающий головой в знак одобрения услышанного… Все это было так ужасно! Стоило только мне закрыть глаза, как эта сцена вновь и вновь вставала перед моим мысленным взором. Я никак не мог заснуть и просидел бы так всю ночь, но тут начался дождь, который загнал меня в палатку. Я устроился рядом с отцом, который мирно спал, и вскоре сам, вопреки чаянию, заснул крепко и глубоко, без всяких сновидений.
Наступило утро. Отец разбудил меня, и мы приступили к молитве, однако думал я не о Боге, а о несчастном старике и его сыне.
Сразу же после молитвы были оседланы кони, и мы немедленно отправились в путь, стараясь отойти как можно дальше в сторону от Ганешпура, с тем, чтобы на нас не пало подозрение в исчезновении мутсадди, будь оно обнаружено.
Когда мы наконец расположились на привал, отец дал одному из тхагов рупию и велел ему купить в ближайшем городишке гур. Я спросил отца, зачем ему понадобился гур, раз у нас есть обычный, очищенный сахар, и тот охотно пояснил мне.
— Мы обязаны совершить обряд подношения даров, называемый тупани, — сказал он. Он совершенно необходим и должен быть совершен по наказу Кали после каждого дела, вроде того, что ты видел вчера вечером.
Наш человек вернулся вскоре, принеся с собой купленный гур. Бадринатх воссел на землю, обратив свой взор на запад, и все мы сели рядом с ним. Мой отец сделал маленькую ямку в земле рядом с ковром, на котором сидел Бадринатх, и положил на ковер священный заступ, груду сахара и серебряную монету. Затем отец положил в ямку немного сахара и, воздев руки к небу, воскликну: «О, великая и могучая богиня! О, наша защитница и покровительница! Мы молим тебя принять наш скромный дар и наградить нас за усердие к тебе!».
Все повторили за отцом слова молитвы, а тот, налив воды в ладонь, побрызгал ее на заступ и на ямку. Потом он дал каждому из тхагов по куску гура, и они съели его, запив водой, все, кроме меня, поскольку, не уничтожив еще ни одного человека, я не мог попробовать гур. Все же мой отец оставил кусок и для меня и заставил съесть его, сказав: «Ты отведал гура, и теперь ты окончательно и бесповоротно стал тхагом. Помни, что если даже ты и захочешь покинуть наше братство, то никогда не сможешь сделать этого, ибо волшебный гур сильнее любого смертного. Любой человек, кем бы он ни был, доведись ему даже случайно попробовать освященного гура, обязательно станет тхагом и ничего не сможет с ним поделать».
Это воистину удивительно! — воскликнул я. — И такие случаи бывали?
Я мог бы рассказать тебе о сотне таких примеров, — сказал отец. — Спроси, если хочешь, Хуссейна или кого другого — все подтвердят мои слова.
Вечером, когда мы опять собрались все вместе, отец решил все же наказать меня за слабость, проявленную мной при убийстве мутсадди, и обрушился на меня с упреками, пеняя мне за мое малодушие.
— Да успокойся ты, почтеннейший! — перебил его Хуссейн. — Не говори так со своим сыном, а лучше вспомни, что ты выглядел ничуть не лучше, когда много лет назад, совсем еще юношей, стал впервые свидетелем такого же дела. Мне тогда стоило немалых трудов уговорить джемадаров, что ты вполне годный парень и сможешь взять себя в руки. Вспомнил? То-то! Поверь мне: скоро твой сын станет совсем другим человеком, нет, он станет сущим тигром. Не бойся, сынок, — обратился он ко мне, — мне случалось видеть куда более бравых людей, чем ты, которые хорошо начинали, но показывали себя потом отчаянными трусами, не годными ни на что иное, как копать могилы. Старый Хуссейн еще никогда не ошибался в людях, и, клянусь Аллахом, со временем ты превзойдешь даже своего отца! Ему надо дать возможность попробовать себя снова, и вы все увидите, прав я или нет.
— Возможно, ты говоришь истину, — охотно согласился отец. — Поверь мне, сын мой, я ругал тебя только затем, чтобы чувство малодушия навсегда оставило тебя. Оставайся таким же добрым человеком, как и сейчас, цени дружбу своих товарищей, помогай нуждающимся, раздавай милостыню обездоленным, но помни притом, что ты — тхаг, который поклялся уничтожать всех, кого пошлют тебе Аллах и Кали!
— Мне стыдно! — сказал я. — Твои слова проникли в самое мое сердце. Тебе никогда больше не придется говорить мне, что я чего-то испугался. Когда ты решишь, что я готов к делу, прикажи мне, и я возьму в руки румаль.
До самого конца нашего похода до Нагпура более не произошло ничего примечательного, если не считать смерти нескольких одиноких путников, которые попались небольшому отряду наших людей, отделившемуся от основного и двигавшемуся по другой дороге бок о бок с нами.
Мы избираем жертву
На окраине Нагпура находится большой водоем, на берегу которого мы и встали лагерем. Мой отец и еще несколько человек отправились в город, чтобы продать вещи и ценности, принадлежавшие мутсадди. Это было несложно — наша добыча была очень хорошего качества, — и вскоре мы нашли покупателей среди золотых дел мастеров и купцов-сахукаров.
В разговоре с одним из сахукаров отец как бы между прочим сказал, что он вместе со своими друзьями собирался отправиться в Хайдарабад, чтобы поступить на военную службу к по владыке — низаму Сикандеру Джха, у которого уже, дескать, служил его брат. Надо сказать, что отец не просто так обмолвился о Хайдарабаде: до того, путем окольных расспросов, он узнал у слуг сахукара, что и тот тоже собирался в этот город. Сахукар немедленно выразил желание отправиться в путь вместе с нами и пообещал хорошенько заплатить, если мы обещаем ему защиту по дороге в Хайдарабад. Он сказал еще, что уже несколько дней безуспешно пытался найти подходящих попутчиков и защитников.
В те времена, о которых я рассказываю, весь Хиндустан потрясали бесконечные войны и волнения. Любой уважаемый человек, который был в состоянии уговорить своих соотечественников, не имевших никакого лучшего занятия, попытать счастья на военной службе, мог быть уверен, что его с радостью примут при любом дворе в Хиндустане или Декане. У Синдии, у Холькара, у Пешвы, у любого почти раджи была своя армия, где неплохо платили. По дороге в Нагпур мы встретили несколько таких отрядов, поэтому мы и сами после расправы с мутсадди сбросили с себя личину паломников и прикинулись солдатами, чтобы не привлекать к себе особого и совсем ненужного нам внимания. Особенно убедительно в обличье солдата выглядел мой отец — он и впрямь был похож на воина, был хорошо вооружен и одет, ездил на отличном скакуне и всегда проезжал через города и деревни в окружении нескольких конных тхагов, выглядевших как охрана военачальника.
Отец с готовностью согласился на предложение сахукара и пообещал через пару дней предоставить себя в его распоряжение. Во время секретной беседы с глазу на глаз, которая последовала за достигнутой договоренностью, купец сообщил отцу, что повезет с собой целое сокровище, в том числе ювелирные украшения и некие ценные товары, которые он рассчитывал продать за хорошие деньги в Хайдарабаде. Более того, этот простак даже показал их отцу, и можете себе представить, какое ликование охватило наш лагерь, когда отец поведал нам об увиденном.
С тем чтобы мы и впрямь походили на военный отряд, отец купил некоторое количество мушкетов, сабель, копий и другого вооружения и раздал его тем, у кого вообще не было никакого оружия. Всем рассказали о соглашении, к которому пришли отец и сахукар, и велели иметь бравый и воинственный вид и вообще выглядеть настоящими солдатами, чтобы сахукару не пришло в голову подвергнуть сомнении слова моего отца.
Мы в нетерпении прождали купца весь день, но тот явился лишь к вечеру, в маленькой дорожной повозке, вместе с лошадьми и буйволами и в сопровождении слуг, которых было общим числом восемь человек.
Самого сахукара я почти не видел во время всего нашего похода до города Умраути, находящегося на дороге в Хайдарабад. Почти каждый вечер он проводил в палатке моего отца, и тот как-то раз представил меня ему. Сахукар был толстый, неуклюжий человек, и я подумал, что неплохо бы именно его сделать своей первой жертвой. Я сказал об этом отцу, и тот был очень доволен мной.
— Я и сам хотел назначить тебя бхаттоти, чтобы ты с ним расправился, — сказал он. — Купец слишком грузный, чтобы оказать тебе серьезное сопротивление. Тебе, которому еще не приходилось испытать себя в деле, будет легче с ним справиться.
Я каждый день ходил к своему наставнику — гуру и без отдыха совершенствовал свое умение обращаться с румалем. Он неоднократно и настойчиво предлагал мне заманить какого-нибудь одинокого путника в наш лагерь и попробовать на нем, насколько я усвоил его уроки, однако я отклонил эти предложения, решив, что именно сахукар, и никто иной, должен стать моей первой жертвой.
Вскоре мы прибыли в Умраути и остановились на постой в караван-сарае. Я был поражен богатством и роскошью этого процветающего города, что, впрочем, было не удивительно, поскольку именно сюда со всего Хиндустана свозили самый отборный товар, предназначенный к продаже в городах Декана. Здесь же был самый большой на всю округу рынок специй, благовоний и других изделий юга страны, которые переправлялись отсюда на север, в Хиндустан.
В этом городе было полно торговых домов и базаров, где продавалось все, о чем мне приходилось слышать, а также диковинные английские вещи из Бомбея, которых я ранее никогда не видывал. Каждый день мы с отцом подолгу бродили по базарам, дивясь тому, что там продавалось.