Баронесса Э. ОРЦИ
АЛЫЙ ПИМПЕРНЕЛЬ
Глава первая
Париж, сентябрь 1792 года
Незадолго до захода солнца, у Западной баррикады — в том самом месте, где десять лет спустя гордый тиран воздвиг бессмертный монумент национальной славе и собственному тщеславию [1] — шумела, бурлила и волновалась толпа существ, которых можно было назвать людьми лишь условно. Глазу и уху они представлялись скорее диким зверьем, одержимым злобой, ненавистью и жаждой крови.
Большую часть дня гильотина выполняла свою жуткую работу. Знатные имена и голубая кровь — все, чем кичилась Франция в минувшие века, ныне платило дань за ее желание свободы и равенства. Бойня только прекратилась, но толпе предстояло еще одно, не менее увлекательное зрелище, прежде чем баррикады закроются на ночь. Стремясь не упустить его, народ устремился с Гревской площади [2] к различным баррикадам.
Упомянутое зрелище можно было наблюдать ежедневно — ведь эти аристократы такие глупцы! Разумеется, все они враги народа — и мужчины, и женщины, и дети, которые, к несчастью для себя, были потомками тех, кто со времен крестовых походов являл собой славу Франции — ее старинной noblesse [3]. Их предки угнетали народ, давили его алыми каблуками своих изящных туфель с пряжками, а теперь народ правил Францией и давил своих бывших угнетателей, правда не каблуками, ибо в те дни он в большинстве ходил босиком, а куда более действенным способом — ножом гильотины.
День за днем, час за часом жуткое орудие смерти требовало новых жертв — стариков, женщин, детей — в ожидании момента, когда оно сможет добраться до головы короля и молодой красивой королевы.
Новыми хозяевами Франции все это воспринималось как должное. Ведь каждый аристократ был изменником, как и все его предки. Век за веком народ страдал, голодал и трудился в поте лица, чтобы королевский двор мог сверкать ослепительным блеском. А теперь потомкам тех, кто придавал двору этот блеск, приходилось прятаться и убегать, спасая жизни от запоздалой мести своего народа.
Вся забава заключалась в том, что они и в самом деле пытались прятаться и убегать. Каждый день, перед тем как ворота закрывались, и рыночные повозки друг за другом покидали город, несколько глупцов-аристократов пробовали вырваться из лап Комитета общественной безопасности [4]. Под любыми предлогами и любой маскировкой они старались ускользнуть за баррикады, бдительно охраняемые гражданскими гвардейцами республики. Мужчины в женской одежде и женщины в мужской, дети, наряженные в нищенские лохмотья, оказывались ci-devant [5] графами, маркизами и даже герцогами, стремившимися бежать из Франции, добраться до Англии или какой-нибудь другой столь же проклятой страны, возбуждать там гнев против славной революции и поднимать армии с целью освободить заключенных в Тампле [6], некогда именовавших себя властелинами Франции.
Но, как правило, их ловите на баррикадах. Сержант Бибо, дежуривший у Западных ворот, отличался особенно острым нюхом на аристократов даже в самой искусной маскировке. Бибо играл со своей добычей, как кошка с мышью, иногда более четверти часа, притворяясь, что обманут бедной одеждой, париком и другими театральными атрибутами, скрывавшими ci-devant благородного маркиза или графа.
Поистине Бибо обладал замечательным чувством юмора! Стоило пооколачиваться у Западной баррикады, чтобы поглазеть, как он ловит очередного аристократа, пытавшегося спастись от народного мщения.
Иногда сержант позволял своей жертве очутиться за воротами и в течение двух минут думать, что ей удалось вырваться из Парижа, а быть может, удастся целой и невредимой достичь берегов Англии. Однако бедняга едва успевал отойти от ворот на десять метров, как Бибо посылал за ним двух своих людей, которые срывали с него весь маскарад и быстро возвращали назад.
Было необычайно забавно наблюдать, как беглец, особенно если он оказывался женщиной — какой-нибудь гордой маркизой — снова попадает в лапы Бибо, зная, что на следующий день его ожидает суд, а вскоре — нежные объятия мадам Гильотины.
Неудивительно, что в этот прекрасный сентябрьский день толпа, окружавшая ворота, где дежурил Бибо, была охвачена возбуждением. Жажда крови не знала пресыщения; народ, видевший, как сотня благородных голов пала сегодня под ножом гильотины, хотел убедиться, что на завтра обеспечена еще одна сотня.
Бибо восседал у ворот баррикады на перевернутой пустой бочке, под его командованием находились несколько гражданских гвардейцев. В последнее время приходилось работать, не покладая рук. Проклятые аристократы, потеряв голову от страха, стремились во что бы то ни стало выбраться из Парижа. Все они — мужчины, женщины и дети, чьи предки даже в давние времена служили этим предателям Бурбонам [7], — сами были предателями и достойной поживой для гильотины. Каждый день Бибо с удовольствием срывал маску с нескольких беглых роялистов и отправлял их назад — в руки Комитета общественной безопасности, возглавляемого добрым патриотом, гражданином Фукье-Тенвилем [8].
Робеспьер [9] и Дантон [10] хвалили Бибо за его усердие, и он очень гордился тем, что по собственной инициативе отправил на гильотину по крайней мере пятьдесят аристократов.
Однако сегодня все сержанты, командующие постами у разных баррикад, получили специальный приказ. Недавно большому количеству аристократов удалось бежать из Франции и добраться до Англии. Эти побеги были все более частыми и отчаянно смелыми, возбуждая людские умы и создавая странные слухи. Сержанта Гропьера послали на гильотину за то, что он позволил ускользнуть целому семейству аристократов через Северные ворота — под самым своим носом.
Утверждали, что эти побеги организованы группой англичан отчаянной смелости, которые из одного желания впутываться в дела, никак их не касающиеся, тратили свое время, выкрадывая жертвы, законно предназначенные мадам Гильотине. Слухи быстро распространялись; было несомненно, что шайка назойливых англичан существует в действительности, и более того — что ею руководит человек, обладающий поистине сказочной отвагой и дерзостью. По городу ходили рассказы о том, как он и спасаемые им аристократы у баррикад внезапно становились невидимыми и выбирались за ворота явно сверхъестественным способом.
Никто не видел этих таинственных англичан; что касается их вождя, то о нем говорили не иначе как с суеверной дрожью. В течение дня гражданин Фукье-Тенвиль получал клочок бумаги неизвестного происхождения; иногда он находил его в кармане сюртука, а иногда ему вручал его кто-нибудь в толпе по пути на заседание Комитета общественной безопасности. В записке всегда содержалось краткое извещение о том, что группа надоедливых англичан продолжает действовать, а в качестве подписи фигурировало изображение красного, похожего на звезду цветка, который в Англии называют алым пимпернелем [11]. Спустя несколько часов после получения дерзкого послания, граждане из Комитета общественной безопасности узнавали, что нескольким роялистам и аристократам удалось добраться до побережья, и что сейчас они находятся на пути в Англию.
Стража у ворот была удвоена, командующим постами сержантам грозили смертными приговорами, а за поимку смелых и дерзких англичан предлагали щедрое вознаграждение. Пять тысяч франков обещали тому, кто сможет поймать таинственного и неуловимого Алого Пимпернеля.
Все считали, что этим человеком окажется Бибо, а сам сержант позволил этому мнению пустить крепкие корни в умах парижан. Поэтому день за днем народ собирался у Западных ворот, чтобы не упустить момент, когда Бибо, наложит руки на беглого аристократа, которого будет сопровождать таинственный англичанин.
— Тьфу! — заявил сержант Бибо своему капралу. — Гражданин Гропьер был болваном! Если бы я дежурил у Северных ворот на прошлой неделе…
И гражданин Бибо сплюнул на землю, чтобы выразить презрение к тупости своего товарища.
— Как это произошло, гражданин? — спросил капрал.
— Гропьер дежурил у Северных ворот, — начал сержант напыщенным тоном, завидев, что вокруг него собралась толпа жаждущих услышать повествование. — Все мы знаем об этом проклятом англичанине — Алом Пимпернеле. Ему не удалось бы выбраться через мои ворота, morbleu [12], даже если бы он был бы самим дьяволом! Но Гропьер оказался глупцом. Одна из рыночных телег, проезжавших через ворота, была нагружена бочками. Ею правил старик, рядом с ним сидел мальчик. Гропьер был слегка пьян, но считал себя большим умником — он заглянул в большую часть бочек, убедился, что они пусты, и позволил телеге ехать дальше.
В толпе оборванцев, окружавших гражданина Бибо, послышался ропот гнева и презрения.
— Спустя полчаса, — продолжал сержант, — у ворот появился капитан гвардии с дюжиной солдат. «Здесь проезжала телега?» — спросил он у Гропьера, задыхаясь от спешки. «Да, — ответил Гропьер. — Еще не прошло и получаса». «И вы позволили им уехать? — в бешенстве завопил капитан. — Вы отправитесь за это на гильотину, гражданин сержант! В этой телеге скрывались ci-devant герцог де Шали и вся его семья!» «Что?!» — в ужасе воскликнул Гропьер. «Да, а возницей был не кто иной, как этот проклятый англичанин, Алый Пимпернель!»
Возгласы презрения сопровождали рассказ. Гражданин Гропьер заплатил за свою ошибку на гильотине, но все равно, какой же он болван!
Бибо так смеялся над собственным повествованием, что прошло некоторое время, прежде чем он смог продолжать.
— «За ними! — скомандовал капитан своим людям. — Помните о награде! Они не могли уехать далеко!» И он устремился в ворота, за ним последовала дюжина солдат.
— Но было слишком поздно! — закричала возбужденная толпа.
— Они их не догнали!
— Черт бы побрал этого Гропьера за его глупость!
— Он заслужил свою судьбу!
— Не осмотреть как следует эти бочки!
Но эти реплики, казалось, только забавляли гражданина Бибо, который хохотал, покуда у него не заболели бока, и слезы не потекли по щекам.
— Нет-нет! — заговорил он наконец. — В телеге не прятались аристократы, а возница не был Алым Пимпернелем!
— Что?!
— Вот именно! Проклятым англичанином оказался капитан гвардии, а переодетыми аристократами — его солдаты!
На сей раз толпа хранила молчание. История отдавала сверхъестественным, и хотя республика упразднила Бога, суеверные страхи продолжали гнездиться в людских сердцах. Поистине, этот англичанин — сам дьявол!
На западе солнце клонилось к горизонту. Бибо приготовился закрывать ворота.
— Повозки — en avant! [13] — скомандовал он.
Несколько дюжин крытых повозок, выстроившись в ряд, готовились покинуть город, чтобы на следующее утро доставить продукты из близлежащих деревень. Большей частью их возницы были известны Бибо, так как они проезжали через его ворота дважды в день — в город и из города. Перекинувшись несколькими словами с двумя-тремя возницами — в основном это были женщины — сержант собирался приступить к обследованию содержимого повозок.
— Никогда нельзя ни в чем быть уверенным, — мог бы сказать он, — а я не хочу, чтобы меня провели, как этого болвана Гропьера.
Женщины, правившие рыночными повозками, обычно проводили весь день на Гревской площади, у помоста гильотины, занимаясь вязанием и сплетнями и наблюдая за телегами, привозившими все новые и новые жертвы, которых постоянно требовало царство террора. Было очень забавно смотреть на аристократов, прибывающих на прием к мадам Гильотине, поэтому на места у помоста существовал большой спрос. Так как днем Бибо дежурил на площади, он знал в лицо многих из этих старых ведьм — tricoteuses [14], как их называли, которые сидели и спокойно вязали, несмотря на то, что их забрызгивала кровь проклятых аристократов, чьи головы одна за другой падали под ножом гильотины.
— Не, la mere! [15] — обратился Бибо к одной из этих мегер. — Что это у тебя?
Днем он видел старуху с ее вязанием и лежащим рядом кнутом. Теперь к ручке кнута были привязаны локоны всех цветов — золотистые и серебряные, светлые и темные. Поглаживая их костлявыми пальцами, карга хрипло расхохоталась.
— Я свела дружбу с любовничком мадам Гильотины, — ответила она, — и он срезает для меня волосы с отрубленных голов. Завтра он обещал мне еще, но не знаю, смогу ли я побывать на площади.
— Почему это, la mere? — осведомился Бибо, который хотя и был закаленным солдатом, не смог сдержать дрожи отвращения при виде этого мерзкого подобия женщины с жуткими трофеями на ручке кнута.
— У моего внука оспа, — объяснила старуха, ткнув пальцем внутрь повозки, — а мне сказали, что это может быть и чума. Если так, то завтра меня не впустят в Париж.
При слове «оспа» Бибо поспешно шагнул назад, а когда старая карга упомянула о чуме, он отскочил от нее, как ошпаренный.
— Черт бы тебя побрал! — выругался он, в то время как вся толпа шарахнулась от повозки, оставив ее в одиночестве.
— Черт бы побрал тебя за твою трусость, гражданин! — расхохоталась ведьма. — Тьфу! Что за мужчина, который боится хвори!
— Morbleu! Чума!
Все вокруг были охвачены ужасом, который грозная болезнь внушала даже этим одичавшим и жестоким созданиям.
— Убирайся отсюда со своим зачумленным отродьем! — заорал Бибо.
С хриплым смехом и грубыми шутками карга хлестнула тощую клячу, и повозка выехала за ворота.
Происшествие испортило весь день. Людей приводили в неописуемый страх две неизлечимые болезни, являвшиеся предвестниками одинокой и ужасной смерти. Они молча жались к баррикадам, инстинктивно избегая друг друга, словно чума уже проникла в их компанию. Внезапно, как и в случае с Гропьером, появился капитан гвардии. Но он был известен Бибо, поэтому не приходилось опасаться, что это переодетый англичанин.
— Повозка!.. — задыхаясь, крикнул капитан, не успев даже добраться до ворот.
— Какая повозка? — спросил Бибо.
— Крытая повозка, которой правила старая ведьма…
— Таких здесь множество.
— Да, но ведьма заявляла, что у ее внука чума…
— Верно, такая повозка здесь проезжала.
— И вы пропустили ее?!
— Morbleu! — воскликнул Бибо, чьи багровые щеки внезапно побледнели от страха.
— В повозке находились ci-devant графиня де Турней и ее двое детей — они все предатели и приговорены к смерти!
— А их возница? — осведомился Бибо, чувствуя, как дрожь суеверного ужаса пробежала по его спине.
— Sacre tonnerre! [16] — выругался капитан. — Боюсь, что это был тот самый проклятый англичанин — Алый Пимпернель!