Что касается лорда Энтони и сэра Эндрю Ффаулкса, то их сердца, казалось, остановились при этой беспричинной грубости. Один издал протестующий возглас, другой — предостерегающий, и оба инстинктивно уставились на дверь, из-за которой доносился приятный мужской голос, говорящий неторопливо и несколько растягивая слова.
Только Маргерит Блейкни и графиня де Турней казались абсолютно нетронутыми происходящим. Графиня стояла, надменно выпрямившись, держа дочь за руку и словно являя собой непреклонную гордость. Лицо Маргерит на мгновение стало белым, как кружевное фишю вокруг ее шеи, а внимательный наблюдатель мог бы заметить, как дрогнула ее рука, сжимавшая трость с лентами.
Но все это продолжалось буквально несколько секунд. Леди Блейкни пожала плечами и слегка приподняла тонкие брови, на ее губах мелькнула саркастическая усмешка, взгляд ярко-голубых глаз устремился в лицо графини.
— Право же, гражданка, — весело осведомилась она, — какая муха вас укусила?
— Сейчас мы в Англии, мадам, — холодно ответила графиня, — и я вправе запретить своей дочери протягивать вам руку дружбы. Пойдем, Сюзанна.
Сделав знак дочери и не удостоив более взглядом Маргерит Блейкни, она присела перед обеими молодыми людьми в старомодном реверансе и торжественно выплыла из комнаты.
В столовой царило молчание, пока шелест юбок графини исчезал в коридоре. Маргерит, стоявшая неподвижно, как статуя, смотрела вслед старшей даме, но когда юная Сюзанна покорно направилась по стопам матери, суровое выражение исчезло с лица леди Блейкни. Взгляд ее стал печальным и по-детски жалобным.
Сюзанна заметила этот взгляд, и сердце юной девушки вновь потянулось к красавице, едва старше ее самой, а симпатия к подруге пересилила дочернюю покорность. У двери она обернулась, подбежала к Маргерит, быстро обняла и поцеловала ее и лишь потом последовала за матерью. Салли с приятной улыбкой на пухлом личике замыкала шествие.
Искренний порыв Сюзанны разрядил напряженную атмосферу. Глаза сэра Эндрю не отрывались от изящной фигурки девушки, пока она не скрылась за дверью, а затем встретились с повеселевшим взглядом леди Блейкни.
Маргерит послала вслед дамам воздушный поцелуй, в уголках ее рта заиграла улыбка.
— Ну и ну! — воскликнула она. — Сэр Эндрю, видели ли вы когда-нибудь такую неприятную особу? Надеюсь, что в старости я не буду походить на нее.
Подобрав юбки, Маргерит величавой походкой направилась к камину.
— Сюзанна, — произнесла она, подражая голосу графини, — я запрещаю тебе говорить с этой женщиной!
Улыбка, сопровождавшая эту реплику, была, возможно, несколько принужденной, но ни сэр Эндрю, ни лорд Тони не отличались особой наблюдательностью. Имитация была столь совершенной, а интонация передана так точно, что оба молодых человека дружно зааплодировали.
— Ах, леди Блейкни! — воскликнул лорд Тони, — как вас, должно быть, не хватает в «Комеди Франсез», и как парижане ненавидят сэра Перси за то, что он забрал вас от них.
— Господи, друг мой! — пожала грациозными плечами Маргерит. — Сэра Перси невозможно ненавидеть. Его остроты способны обезоружить даже мадам графиню.
Юный виконт, решивший не присоединяться к матери в ее достойном отступлении, шагнул вперед, намереваясь защитить графиню от стрел леди Блейкни. Но прежде чем он успел произнести хоть слово протеста, снаружи послышался приятный, хотя и глуповатый смех, и в следующий момент в дверном проеме появился необычайно высокий и богато одетый мужчина.
Глава шестая
Щеголь образца 1792 года
Сэру Перси Блейкни, как сообщают нам хроники того времени, в 1792 году оставался еще год или два до тридцати. Высокий даже для англичанина, широкоплечий и крепко сложенный, он мог бы считаться необычайно красивым, если бы не ленивый взгляд глубоко посаженных голубых глаз и постоянная глупая усмешка, словно уродующая его волевой и четко очерченный рот.
Прошел почти год с тех пор, как сэр Перси Блейкни, баронет, один из богатейших людей Англии, законодатель мод и личный друг принца Уэльского, поверг в изумление светское общество Лондона и Бата [33], привезя с собой из очередного путешествия за границу красивую, очаровательную и умную жену-француженку. Он, самый ленивый и скучный, самый британский из всех британцев, когда-либо заставлявших зевать хорошенькую женщину, завоевал великолепный приз, которого, как утверждают хроникеры, добивались очень многие.
Дебют Маргерит Сен-Жюст в аристократических кругах Парижа произошел как раз тогда, когда в стенах этого города начались величайшие социальные потрясения, какие только знал мир. Едва достигшая восемнадцати лет, щедро одаренная красотой и талантом, опекаемая только молодым и любящим братом, она вскоре собрала вокруг себя в своей очаровательной квартире на улице Ришелье кружок столь блестящий, сколь и избранный — правда, избранный лишь с одной точки зрения. По своим принципам и убеждениям Маргерит Сен-Жюст была республиканкой. Ее девизом было равенство при рождении, неравенство в судьбе являлось в ее глазах несчастной случайностью, а единственное неравенство, которое она признавала, относилось к таланту. «Деньги и титулы можно унаследовать, — говорила Маргерит, — а ум — нет». Поэтому ее салон предназначался для оригинального дарования и незаурядного мышления, для умных мужчин и талантливых женщин, а допуск в него вскоре стал в мире интеллекта, который находил точку опоры в Париже даже в те беспокойные дни, печатью артистической карьеры.
Одаренные люди, отличавшиеся возвышенным образом мыслей, создали блистательный двор вокруг молодой актрисы «Комеди Франсез», которая сверкала в республиканском, революционном и жаждущем крови Париже подобно комете с хвостом из всего самого интересного и выдающегося в интеллектуальной Европе.
Затем наступила кульминация. Одни снисходительно улыбались и называли это артистической эксцентричностью, другие рассматривали это как разумную меру предосторожности, учитывая происходившие в Париже события, но подлинные причины оставались тайной. Как бы то ни было, Маргерит Сен-Жюст в один прекрасный день вышла замуж за сэра Перси Блейкни без soiree de contrat, diner de fiancailles [34] и других непременных атрибутов французского светского брака.
Как этот недалекий и скучный англичанин добился, что его приняли в интеллектуальном кругу, собравшемся вокруг умнейшей женщины Европы, каковой единодушно считали Маргерит ее друзья, никто не догадывался. Правда, как утверждали злые языки, золотой ключик открывает любую дверь.
Одним словом, «умнейшая женщина Европы» связала свою судьбу с «законченным идиотом Блейкни», и даже самые близкие друзья Маргерит не могли дать этому странному поступку иное объяснение, кроме эксцентричного характера девушки. Они с презрением смеялись над предположением, что Маргерит Сен-Жюст вышла замуж за дурака, чтобы обрести с его помощью путь в высшее общество. Кроме того, что Маргерит абсолютно не волновали ни деньги, ни титулы, вокруг было немало мужчин, не менее знатных, чем Блейкни, пусть даже не таких богатых, как он, с удовольствием обеспечившим бы Маргерит Сен-Жюст любое положение, какое она желала бы занять.
Что касается сэра Перси, то, по общему мнению, он никак не подходил для взятой на себя трудной роли. К ней располагали только его огромное состояние и высокое положение при дворе, но лондонское общество считало, что с его ограниченным интеллектом ему следовало бы облагодетельствовать упомянутыми преимуществами менее блестящую и умную супругу.
Являясь столь заметной фигурой в британском высшем свете, сэр Перси тем не менее провел большую часть жизни за границей. Его отца, покойного сэра Элджернона Блейкни, постигло страшное несчастье, когда его обожаемая молодая жена помешалась после двух лет счастливой супружеской жизни. Перси только родился, когда покойная леди Блейкни стала жертвой ужасной болезни, считавшейся в то время абсолютно неизлечимой, и на всю семью словно пало проклятие Божье. Сэр Элджернон увез больную жену за границу, где Перси получил образование и рос в обществе безумной матери и поглощенного своим горем отца, пока не достиг совершеннолетия. Сэр Элджернон вел простую и уединенную жизнь, поэтому, когда родители Перси скончались один за другим, состояние семьи увеличилось в десять раз.
Сэр Перси много путешествовал за границей до того, как привез домой молодую и красивую жену-француженку. Светское общество было готово принять их с распростертыми объятиями. Сэр Перси был несметно богат, его супруга — блестяще воспитана и образована, и принц Уэльский относился к ним обоим с большой симпатией. В течение полугода оба стали законодателями мод и стилей. Костюмы сэра Перси обсуждались во всем Лондоне, а золотая молодежь на Элмак и Пэлл-Молл цитировала его шутки и подражала бессмысленному смеху. Все знали, что он безнадежно глуп, но это не вызывало особого удивления, так как многие поколения Блейкни были скучными и малоинтересными людьми, а мать сэра Перси умерла помешанной.
Общество нянчилось с сэром Перси Блейкни, потому что его лошади были самыми прекрасными, приемы — самыми пышными, а вина — самыми лучшими во всей Англии. Что же касается его женитьбы на «умнейшей женщине Европы», то никто ему не сочувствовал, так как он сам сделал свой выбор. В Англии было немало молодых леди знатного происхождения и привлекательной наружности, которые с удовольствием помогли бы транжирить состояние Блейкни, снисходительно улыбаясь его глупым выходкам. К тому же сэр Перси, казалось, не нуждается в жалости — он как будто очень гордился умницей-женой, нимало не заботясь, что она даже не пытается скрыть свое презрение к нему и забавляется, отпуская остроты на его счет.
Очевидно, Блейкни был настолько глуп, что не понимал, какое посмешище делает из него жена, и общество могло строить догадки относительно того, оправдывали ли его надежды супружеские отношения с очаровательной молодой парижанкой, к которой он питал собачью преданность.
В своем красивом доме в Ричмонде [35] сэр Перси играл вторую скрипку с невозмутимым bonhomie [36]; он щедро одаривал жену драгоценностями и окружал всевозможной роскошью, а леди принимала все это с неподражаемым изяществом, распространив на жилище мужа гостеприимство, которым она окружала собрание парижских интеллектуалов.
Внешне сэр Перси Блейкни был бесспорно красив, если не считать свойственного ему ленивого и скучного выражения лица. Всегда безукоризненно одетый, он носил подчеркнуто incroyable [37] костюмы, только что прибывшие из Парижа в Англию, проявляя присущий английским джентльменам отличный вкус. В этот сентябрьский день, несмотря на долгое путешествие в карете сквозь дорожную пыль и грязь, костюм его был безупречным, а кисти рук соперничали белизной с окружавшими их тончайшими мехельнскими [38] кружевами. Экстравагантного покроя атласный камзол, жилет с широкими отворотами и полосатые штаны в обтяжку отлично сидели на его массивной, но стройной фигуре. Глядя на сэра Перси Блейкни, можно было восхищаться совершенным представителем британского сильного пола, до тех пор пока фатоватые манеры и глупый смех не сводили это восхищение на нет.
Стряхнув грязь с плаща, сэр Перси расположился в комнате и, приложив к голубому глазу лорнет в золотой оправе, стал обозревать компанию, погрузившуюся в неловкое молчание.
— Привет, Тони! Здравствуйте, Ффаулкс! — поздоровался Блейкни с молодыми людьми, пожимая им руки. — Черт возьми, друзья! — добавил он, подавляя зевок. — Вы когда-нибудь видели такой мерзкий денек? Ну и погода!
Усмехнувшись наполовину смущенно, наполовину презрительно, Маргерит повернулась к мужу, окинув его взглядом с головы до ног. В ее голубых глазах играли насмешливые огоньки.
— Эй! — заметил сэр Перси после минутной паузы, ибо никто не прокомментировал его слова. — Какой у вас глупый вид! Что произошло?
— О, ничего, сэр Перси, — ответила Маргерит с несколько деланной веселостью. — Ничего такого, из-за чего вам бы следовало беспокоиться. Просто оскорбили вашу жену.
Смех, сопровождавший это замечание, очевидно, имел целью уверить сэра Перси в незначительности инцидента. Цели этой он, несомненно, достиг, ибо супруг оскорбленной дамы, откликнувшись взрывом хохота, добродушно промолвил:
— Не может быть, дорогая! Черт возьми, кто тот смельчак, который осмелился вас задеть?
Лорд Тони собирался вмешаться, но не успел, так как юный виконт быстро шагнул вперед.
— Мсье, — начал он, предваряя свою речь вежливым поклоном и говоря на ломаном английском, — моя мать, графиня де Турней де Бассрив, оскорбила мадам, которая, как я понял, является вашей супругой. Я не могу просить прощения за мать, ибо с моей точки зрения она права. Но я готов предложить вам обычное возмещение, которое принято среди людей чести.
Выпрямившись в полный рост, молодой человек с энтузиазмом и гордостью взирал на великолепное зрелище шести с лишним футов высотой, которое являл собой сэр Перси Блейкни, баронет.
— Боже мой, сэр Эндрю! — воскликнула Маргерит со своим заразительным смехом. — Как вам нравится эта картинка — английский индюк и французский петушок?
Сравнение было безупречным. Английский индюк ошеломленно взирал сверху вниз на угрожающе наскакивающего на него изящного французского боевого петушка.
— Скажите, сэр, — заговорил наконец сэр Перси, подняв к глазу лорнет и рассматривая юного француза с нескрываемым удивлением, — где вы учились говорить по-английски?
— Мсье! — Виконт был явно сбит с толку тем, как были восприняты его воинственные намерения этим тяжеловесным англичанином.
— По-моему, это просто чудесно! — невозмутимо продолжал сэр Перси. — Как вы считаете, Тони? Я бы никогда не смог так болтать по-французски.
— Это уж точно, — подтвердила Маргерит. — У сэра Перси такой британский акцент, что его ножом не вырежешь.
— Мсье! — снова вмешался виконт, говоря на еще более ломаном английском языке. — Боюсь, что вы меня не поняли. Я предлагаю вам единственно возможное возмещение, принятое среди джентльменов.
— Какого дьявола вы имеете в виду? — вежливо осведомился сэр Перси.
— Мою шпагу, мсье, — ответил виконт, начиная терять терпение.
— Предлагаю пари, как спортсмену, лорд Тони, — весело сказала Маргерит. — Ставлю десять против одного на петушка.
Несколько секунд сэр Перси сонно взирал на виконта из-под полуопущенных век, затем подавил зевок и сладко потянулся.
— Помилуйте, юноша, — добродушно промолвил он. — На кой черт мне ваша шпага?
Описание эмоций, обуревавших молодого виконта при таком оскорбительном обращении, могло бы составить несколько томов. Однако он смог выдавить из себя только два слова, ибо остальные застряли у него в горле, захлестнутые волной гнева.
— Дуэль, мсье… — запинаясь, начал он.
Блейкни вновь воззрился на него с высоты огромного роста, ни на момент не теряя добродушия. Сунув руки в карманы, он разразился мелодичным и глуповатым хохотом.
— Дуэль? Так вот что вы имеете в виду! Черт побери, да вы кровожадный юный головорез! Вам очень хочется проделать дырку в законопослушном джентльмене? Но, что касается меня, то я никогда не дерусь на дуэли, — заявил сэр Перси, усаживаясь и вытягивая перед собой длинные ноги. — Это дьявольски хлопотное занятие, верно, Тони?
Хотя виконт, несомненно, слыхал, что английский закон сурово карает за поединки среди джентльменов, для него, француза, воспитанного на выработанном столетиями кодексе чести, зрелище дворянина, отказывающегося драться на дуэли, было откровенно гнусным. Он уже раздумывал, стоит ли дать этому длинноногому англичанину пощечину и назвать его трусом, или такое поведение в присутствии дамы могут счесть недостойным, когда Маргерит вовремя вмешалась:
— Лорд Тони, — заговорила она своим мелодичным голосом, — умоляю вас сыграть роль миротворца. Мальчик кипит от гнева и, — не без сарказма добавила она, — может нанести сэру Перси оскорбление.
Леди Блейкни язвительно рассмеялась, что однако ни в коей мере не поколебало спокойного добродушия ее супруга.