Па-Рамессу чувствовал себя опустошенным. Он и предположить не мог, каковы будут последствия этого события.
Во время ужина в тот день, когда семья вернулась во дворец после траурной церемонии, мальчик испытал еще одно потрясение. Сети привел с собой Птахмоса. Птахмоса!
Для Туи это стало неожиданностью, об этом говорило ее удивленное лицо.
— Жена, вот наш новый сын. Дети, это ваш брат. Приказ моего божественного отца исполнен.
Упомянув фараона, визирь дал своим семейным понять, что пререкания или выражения недовольства недопустимы. Никто бы не осмелился начать расспросы о том, что побудило Рамсеса принять такое решение, в присутствии мальчика. Да и сам Птахмос, похоже, был напуган внезапностью своего усыновления. Он пробормотал что-то о том, что обещает любить и во всем слушаться своих новых родителей, любить Тийи и Па-Рамессу, а потом замкнулся в молчании черном, как сырая нефть. Сети всячески высказывал свое расположение к Птахмосу, и Туи, понимая, что мальчика вырвали из привычной среды, и подчиняясь приказу фараона, включилась в игру: сама накладывала Птахмосу на блюдо еду и уговаривала попробовать кушанье, сопровождая слова улыбкой. Тийи тоже улыбалась новому «брату». И только Па-Рамессу пребывал в полном замешательстве. Так значит, соперник стал его братом? Его братом? Па-Рамессу не отрывал взгляда от маленького принца, а тот всего два или три раза украдкой посмотрел в его сторону.
Все это казалось чем-то нереальным. Даже слуги, похоже, понимали нелепость ситуации — они слышали, что сказал Сети, когда вошел в комнату с мальчиком. Вне всякого сомнения, подсобные помещения дворца уже гудели от пересудов.
Ужин подошел к концу, но сотрапезники все еще ощущали неловкость.
— Завтра Птахмос пойдет с тобой в школу, — сказал Сети младшему сыну.
Потом отдал прислуге распоряжение отвести мальчика в подготовленные для него покои. Па-Рамессу ждал новый сюрприз: Птахмос будет жить в комнатах, некогда принадлежавших Па-Семоссу. Птахмос пожелал своей новой родне доброй ночи и последовал за хранителем гардероба. Сети сделал своим домочадцам знак идти за ним в его рабочую комнату.
— Вчера мой божественный отец отправил двух офицеров из своей охраны в Хет-Ка-Птах с приказом привезти Птахмоса в Уасет, — начал он. — Верховному жрецу Птаха он приказал напомнить, что только фараон вправе распоряжаться судьбой потомков царского рода, тем более что маленький Птахмос не связан с Хупером-Птахом, который великодушно приютил его под крышей своего дома, родственными узами. Верховный жрец прибег было к прежним уверткам, но на этот раз все же предпочел исполнить царскую волю и избежать открытого конфликта.
— Ты не знал о его планах? — спросила Туи.
— Он поставил меня в известность, как только его посланцы отправились в Хет-Ка-Птах. По мнению фараона, мы достаточно долго обсуждали судьбу мальчика со жречеством, и он не видит причин, почему принц крови должен воспитываться жрецами. Он сказал мне: «Ты примешь его в свою семью и станешь воспитывать, как если бы он был твоим собственным сыном. Я на тебя рассчитываю».
— Чем, по-твоему, объясняется такое решение?
— Кончина Па-Семоссу очень огорчила его. И он задумался о наследниках. Отец не забыл, как сокрушался Хоремхеб по поводу того, что у него нет детей. Теперь у него остался всего один внук, и отец сказал себе: «Если со мной что-нибудь случится, жрецы из Хет-Ка-Птаха могут попытаться возвести на престол мальчика, которого сами же и воспитали, а значит, он будет во всем их слушаться».
— А как же я? — воскликнул Па-Рамессу.
— Ты в большей безопасности рядом с Птахмосом, чем если бы он оставался в Хет-Ка-Птахе! О своем будущем тебе рано беспокоиться.
— Но этот мальчик мне не брат!
— Что ж, сделай так, чтобы он доверился тебе, как если бы вы и вправду были братьями! Подумай о том, что ему пришлось пережить. Мать умерла, а отец, по всей видимости, никогда не беспокоился о его судьбе. Он рос у жрецов в Хет-Ка-Птахе, и, хотя они люди неплохие, не думаю, что детство у мальчика было счастливым. С помощью ласки ты добьешься многого.
Па-Рамессу не оставил без внимания совет отца, и все же ему не слишком хотелось следовать этому совету. Туи и Тийи удалились в свои покои, где их, как обычно после ужина, ожидали придворные дамы. Сети уединился с несколькими приближенными, чтобы, потягивая настоянное на пряностях вино, поиграть в сенет [13]. Быть может, эта игра помогала ему учиться хитрости и лукавству.
Проходя мимо комнаты своего нового брата, Па-Рамессу остановился и, не сумев побороть любопытство, отодвинул занавеску и заглянул внутрь. В комнате горел ночник. Постель была пуста. Па-Рамессу окинул помещение взглядом. Увидев на террасе силуэт Птахмоса, он решился.
Птахмос стоял, опираясь на балюстраду. Но что привлекло его внимание? Ночь была безлунной, и только тусклые огоньки мелькали на изредка проплывающих по реке судах. Ничего, на что стоило бы смотреть. Птахмос обернулся к гостю.
— Не спится? — спросил у него Па-Рамессу.
— Дома, в Хет-Ка-Птахе, я никогда не ночевал один, — после паузы неохотно ответил Птахмос. — Мы спали на одной кровати с моими братьями-писцами. Одному спать непривычно.
— Ты боишься?
— Нет. Мне одиноко.
— Но ведь мы с тобой…
— Я не знаю твою семью, а вас с отцом вижу второй раз в жизни. Я не знаю, зачем меня привезли сюда.
Па-Рамессу растерялся, увидев искреннее огорчение Птахмоса. Но еще больше он поразился тому, что ему стало жаль мальчика, ведь всего час назад тот казался ему чужаком, вторгшимся в лоно их семьи.
— Хочешь лечь со мной?
После продолжительной паузы Птахмос ответил:
— Думаю, да.
— Тогда давай укладываться, мне хочется спать.
Они сняли свои парики, набедренные повязки, сандалии и легли на кровать.
— Ты рыжий? — спросил Птахмос, словно не веря собственным глазам.
— А разве я не сын Сета?
Похоже, такой ответ озадачил Птахмоса, потому что он промолчал. Прошло несколько минут, и мальчик прижался к своему подаренному обстоятельствами брату, не зная о том, что тот многие месяцы ненавидел его. Па-Рамессу, обуреваемый противоречивыми чувствами, утомленный размышлениями, заснул моментально. На рассвете он проснулся, потому что захотел пописать, и вернулся в свою комнату.
За завтраком ему показалось, что Птахмос уже немного освоился, он даже иногда украдкой улыбался Па-Рамессу. Он не мог решить, как себя вести и что думать. Неужели ночь, когда они спали бок о бок, смогла превратить соперника в почти что брата? Па-Рамессу все еще пребывал в замешательстве, когда они с Птахмосом отправились в кеп.Он без конца исподтишка посматривал на мальчика, желая отыскать одному Амону известно какой знак, свидетельствующий о врожденной порочности того, кого он до вчерашнего дня считал своим соперником. Напрасный труд…
С приходом вечера Птахмос спросил робко:
— Ты не оставишь меня одного этой ночью?
— Нет.
«В конце концов, — подумал Па-Рамессу, — Птахмос однажды может занять более значительное место, чем покойный Па-Семоссу». Невероятно, но ненависть в его сердце незаметно превращалась в чувство, похожее на настоящую братскую привязанность. Возможно, этому превращению способствовало то, что в истории с нежданным усыновлением Па-Рамессу сыграл не последнюю роль. Разве не великодушно он поступает, помогая Птахмосу привыкнуть к новой семье? Па-Рамессу никогда не имел влияния на своего старшего брата Па-Семоссу, а вот с новым братом все было по-другому, ведь Па-Рамессу стал для него и кладезем всевозможных сведений, и советчиком.
Лучшим доказательством вышесказанному стало то, что на третий вечер он пригласил Птахмоса ночевать в свою спальню, то бишь на свою территорию.
Хранители гардероба доложили визирю, что мальчики спят в одной постели, и тот распорядился поставить в спальне Па-Рамессу кровать размером побольше.
Соперник стал подданным, если не верным слугой.
* * *
Не испытывая никакого желания делить с Птахмосом и послеобеденный сон, Па-Рамессу возобновил свои прогулки в недрах дворца.
В первый же день он отправился исследовать подвальные помещения Дворца Женщин, который располагался напротив казарм охраны и конюшен. Это здание всегда казалось мальчику полным тайн и в то же время ненужным, что ли… Па-Рамессу мало знал о женщинах, а о порядках во дворце и царящей в нем иерархии — еще меньше, однако чутье его не обмануло. Хотя изначально Дворец Женщин строился непосредственно для сожительниц фараона и принцев, теперь он служил прибежищем для придворных танцовщиц и певиц, а заправляли в нем матроны, связанные родственными узами с матерями, свекровями и сестрами чиновников, которые заняли чуть ли не все его помещения.
Па-Рамессу, который, как и многие дети, зачастую плохо понимал взрослых, не знал, что Дворец Женщин — единственное место в Стране Хора, где безраздельно властвуют женщины. Обитательницы этого замкнутого пространства со своими правилами и традициями укрывались здесь от повелений и прихотей мужчин — существ слабых и в то же время жестоких, которые, едва распрощавшись с юношеской наивностью, принимаются разорять мир, а начав угасать, находят утешение в старческой, проникнутой раскаянием болтовне.
Согласно обычаю, под крышей Дворца Женщин обреталось полторы дюжины девиц детородного возраста. Целью их существования было обеспечить правящую династию потомками, предпочтительно мужского пола, поэтому день и ночь наложницы, чисто вымытые и источающие благоухание, ожидали прихода воплощенного бога. А прийти фараон мог, если его Первой Царской супруге нездоровилось, или по причине куда более прозаической — когда ему хотелось разнообразия. Сказать правду, царские наложницы давно умирали со скуки, потому что в течение многих лет монархи редко посещали эти стены. Тутанхамон, судя по всему, не испытывал естественного в его возрасте томления в чреслах, которое подталкивает мужчин к размножению любой ценой, пусть и вне супружеских уз; неудивительно, что он не оставил потомков. Преемник Тутанхамона Аи был слишком стар, чтобы предаваться чрезмерным плотским утехам, и шаги его не раздавались во Дворце Женщин. И снова забвение…
В сельской местности, где люди привыкли руководствоваться здравым смыслом, говорили, что леность мужского члена — прямое следствие кровосмесительных связей в царской семье. Слишком много принцев и принцесс рождалось от связи брата и сестры, если не отца с дочерью. Таких детей легко было узнать по деликатному строению тела, и их слабое здоровье с возрастом становилось все очевиднее: первая же напасть, будь то круп или оспа, сводила их в могилу. Однако и Хоремхеб, доблестный воин плебейского происхождения, тоже не оставил воспоминаний о своих подвигах, совершенных в объятиях юных красавиц. Ни одна из наложниц не могла бы поведать о его способностях любовника, рассказывали только непристойную байку о том, что он приказал молодому и красивому офицеру из царских конюшен сделать ребенка своей Первой супруге, но из этого ничего не вышло. Теперь же девы с нетерпением ожидали визита нового фараона, Рамсеса.
Двадцать девственниц с маленькими круглыми грудями и пухлыми ягодицами, двадцать созданий с юными розовыми вульвами — и ни одного наследника! Бог Мин, которого скульпторы и художники изображают со священной, постоянной и феноменальной эрекцией, обошел своей благосклонностью правителей страны. Но несправедливо было бы не принять во внимание и один немаловажный факт: монархи опасались интриг своих наложниц. Во дворце из уст в уста ходило немало рассказов о грязных историях с участием наложниц. Самую широкую известность получил случай с одной из них: девица, забеременев от офицера, который был родом из Дельты — пикантное совпадение, — стала хвастать, что ее оплодотворил живой бог. К сожалению, монарх, в данном случае Тутанхамон, так и не вспомнил, чтобы когда-нибудь одаривал нахалку своими ласками. В итоге девицу отправили домой, в провинцию, и она так и не получила высокого титула Второй Царской супруги.
В стенах Дворца Женщин часто случалось неизбежное: отчаявшись принять в себя божественное семя, девицы предавались удовольствию друг с другом под предлогом, что им необходимо оттачивать навыки, необходимые для их роли «дарительницы удовольствий». Некоторые даже жертвовали своей девственностью, прибегая к использованию выточенных из слоновой кости искусственных членов. Снисходительные к их капризам мастера даже изготавливали им «двусторонние» фаллоимитаторы, чтобы девушки могли получать наслаждение «парами». Приводящая в замешательство имитация, когда каждая могла играть роль небесного любовника, будучи земной возлюбленной.
В силу возраста Па-Рамессу не полагалось знать о таких вещах, но, несмотря на окружавшую их таинственность, из шуток и намеков матери и служащих гардероба он успел получить немалые теоретические познания в этой области. Мальчик представлял себе Дворец Женщин обиталищем женщин, развлекающих друг друга пародиями на плотские отношения, иными словами, чуть ли не лавкой фаллоимитаторов. Презрение, заслуженное лишь отчасти, ведь если бы все было по-другому, он бы ни за что не смог попасть даже в подвал Дворца Женщин. В былые времена ни один мужчина не мог сюда проникнуть, теперь же недра этого здания были похожи чуть ли не на проходной двор, где на юркого пятилетнего мальчишку никто не обращал внимания.
Незер-Мут, кормилица усопшей Нефернеферуры, матери Птахмоса, была заключена в этих стенах, и Па-Рамессу пребывал в уверенности, что, невзирая на заверения Хупера-Птаха, кормилица виделась с мальчиком. Она, конечно же, раскрыла ему тайну его происхождения. Если это правда, то Птахмос, играя роль несчастного приемыша, строит амбициозные и дерзкие планы на будущее. Вот только как это проверить?
Па-Рамессу уже несколько минут бесцельно бродил по подвалам. Рабыни с корзинами белья, маленькими амфорами и бесформенными мешками сновали взад и вперед по коридорам, освещенным коптящими факелами или лампами, установленными в ниши в стенах на уровне пола. Их босые ноги ступают по земляному полу; вокруг пояса — узкая набедренная повязка; груди болтаются из стороны в сторону; волосы либо длинные, распущенные, либо, наоборот, остриженные очень коротко; некоторые рабыни жуют кат [14]… И каково же было удивление Па-Рамессу, когда он услышал разговор двух женщин у подножия лестницы:
— Куда ты идешь? Ты нужна мне тут!
— Я иду к Незер-Мут забрать белье и потом отнести его в прачечную. Приказ старшей хозяйки.
— Только ли за бельем ты туда направляешься или тебе надо будет отнести послание маленькому принцу?
— Думаю, она передаст и послание.
Первая рабыня вздохнула.
— Постарайся, чтобы старшая хозяйка, тем более хозяин, тебя не застукали. Иначе тебе не избежать порки.
— Не беспокойся.
Па-Рамессу, который прятался за колонной, не сразу покинул свое убежище. Через пару секунд путь был свободен. Он побежал к другой лестнице, ведущей в просторный сад, отделявший дворец от Великой Реки. Побродив между пальмами и розовыми кустами, мальчик подошел к илистому берегу. Барка «Счастье Исиды»,покачиваясь у кромки понтона, ожидала момента, когда старшая хозяйка решит вывезти на прогулку своих любимиц из числа подопечных девушек.
Выходит, Птахмос и кормилица обмениваются посланиями. Что же в них содержится?
Подумав о том, что новый «братец» может замышлять интригу, Па-Рамессу не на шутку рассердился. Зол он был и на себя за то, что позволил легко обвести себя вокруг пальца. В таком настроении он и вернулся во дворец отца. Но кому он мог довериться? Никому, потому что у него не было доказательств. Нить размышлений привела его к вопросу: какова цель этого обмена посланиями? Прямым и самым легким способом узнать это было бы допросить кормилицу и Птахмоса, но Па-Рамессу справедливо предположил, что они станут все отрицать. Был еще способ — подстеречь рабыню и отнять у нее послание, представлявшее собой, вероятнее всего, остракон — глиняный черепок, на котором были начертаны понятные только им двоим знаки. Но эта рабыня наверняка передает послание по цепочке, и в конце концов оно оказывается в руках той, что прислуживает во дворце. Но как ее узнать среди многих десятков прочих служанок? Не обыскивать же всех подряд!