— Мне бы хотелось. О, слушай, тебе нужно завести секретный водяной пистолет или автомат и как-нибудь прицепить его к глазам. И каждый раз, как кто-то на тебя пялится, бить им струей в физиономию!
— Мерзкой зеленой слизью, — ответил я.
— Ага, пополам с собачьей мочой.
— Точно!
— Эй, там, на галерке, — цыкнул мистер Роше. — Не мешайте читать остальным.
Мы уткнулись в учебники. Чуть погодя Джек прошептал:
— Август, а ты всегда будешь так выглядеть? То есть, может, тебе пластическую операцию сделать?
Я улыбнулся и показал на свое лицо:
— Привет, это — после пластических операций!
Джек хлопнул себя по лбу и покатился со смеху.
— Чувак, ты должен засудить своего хирурга! — выдавил он.
От хохота мы оба чуть не скатились под парты и никак не могли успокоиться — даже после того, как мистер Роше нас рассадил.
Октябрьская максима мистера Брауна
Октябрьская максима мистера Брауна звучала так:
«Памятник человеку — его дела».
Это было написано на могиле одного египтянина, который умер сколько-то там тысяч лет назад. На уроках истории мы как раз собирались проходить Древний Египет, и мистер Браун решил, что фраза про памятник будет очень своевременной.
На дом он задал нам написать абзац-другой о том, что эта максима значит и что мы о ней думаем.
Вот что я написал:
«Это означает, что нас будут помнить за то, что мы делаем. То, что мы делаем, — самое важное на свете. Важнее слов и важнее внешности. Наши поступки делают нас бессмертными. Наши поступки — как памятники, которые люди строят, чтобы почтить память героев. Они как пирамиды, которые египтяне воздвигали для фараонов. Только они не из камня, а из воспоминаний о тебе.
Вот почему твои дела — это твои памятники. Памятники, построенные из воспоминаний, а не из камня».
Яблоки
День рождения у меня 10 октября. Красивая дата — 10/10. Было бы классно, если бы я еще и родился ровно в 10 часов 10 минут, но увы. Я родился сразу после полуночи. Но я все равно считаю, что у меня крутой день рождения.
Обычно я отмечаю его дома, но в этом году я решил пригласить своих гостей на боулинг. Мама удивилась, но обрадовалась. Она спросила, кого я хочу позвать из школы, а я сказал, что всех одноклассников, а еще Джун и нескольких ребят с английского.
— Не многовато ли? — спросила мама.
— Нужно пригласить всех, чтобы никто не обиделся, что его не позвали, понимаешь?
— Понимаю, — согласилась мама. — Ты хочешь позвать даже того мальчика, который спрашивал у тебя про пожар?
— Ага, и Джулиана, — ответил я. — Боже, мам, пора уже забыть про тот случай.
— Да, ты прав.
Пару недель спустя я спросил маму, кто придет, и она сказала:
— Джек Тот. Джун. Росс Кингсли. Макс А. и Макс Б. И еще двое не уверены, но постараются.
— Кто?
— У Шарлотты в первой половине дня хореография, но она попытается успеть и к нам. И мама Тристана сказала, что он, скорее всего, придет после футбола.
— И всё? Это же… пять человек.
— Во-первых, больше пяти, Ави. Во-вторых, подозреваю, у многих уже были планы на этот день.
Мы сидели на кухне. Мама разрезала яблоко — мы только что купили пару килограммов на рынке — на малюсенькие-премалюсенькие кусочки, чтобы я мог его есть.
— Какие такие планы? — спросил я.
— Ави, я не знаю. Мы поздновато разослали приглашения.
— Но что они тебе говорили? Как объясняли, что не придут?
— Причины у всех были разные, — мама начала терять терпение. — Правда, сынок, это не так уж важно. У них уже были планы, вот и все.
— А Джулиан что сказал?
— Ты знаешь, — ответила мама, — вот как раз его родители не сочли нужным объясниться. — Она посмотрела на меня. — Похоже, яблоко от яблони и правда недалеко падает.
— Мам, при чем тут яблоки? — спросил я.
— Не важно. Вымой руки и садись есть.
Мой день рождения был намного скромнее, чем я ожидал, но все равно попраздновали мы отлично. Пришли Джек, Джун, Росс, Тристан и оба Макса. И Кристофер с родителями тоже приехали, из самого Бриджпорта. И тетя Кейт с дядей По — из Бостона. И дядя Бен пришел. Вот только Ба и Де не смогли приехать, они улетели до весны во Флориду. Было весело, потому что в конце концов все взрослые стали катать шары на соседней дорожке, и казалось, что поздравить меня собралось очень много людей.
Хэллоуин
На следующий день за обедом Джун спросила меня, кем я буду на Хэллоуин. Я, разумеется, думал об этом с прошлого Хэллоуина, поэтому тут же сказал:
— Бобой Феттом.
— А ты знаешь, что на Хэллоуин можно приходить в школу в костюме, да?
— Что, правда?
— Ну, если он политкорректный.
— Чтобы никакого оружия?
— Точно.
— А бластеры можно?
— Ави, бластер — тоже оружие.
— Эх… — Я покачал головой. У Бобы Фетта должен быть бластер.
— Радуйся, что нас не заставляют наряжаться персонажами книг, как в младших классах. В прошлом году я была Злой Ведьмой Запада из «Волшебника страны Оз».
— Но это же кино, а не книга.
— Ну ты даешь! Сначала была книга! Одна из моих самых любимых. Папа читал мне ее каждый вечер, когда я была в первом классе.
Когда Джун говорит, особенно когда она чем-то взволнована, она щурится, будто смотрит прямо на солнце.
На уроках я почти не вижу Джун. Единственный урок, на который мы ходим вместе, — физкультура, и даже там почти всегда девочки и мальчики играют на разных половинах зала. Но с того первого обеда мы каждый день сидим вместе за летним столиком — только мы вдвоем, больше к нам никто не подсаживается.
— А ты кем будешь? — спросил я.
— Пока не решила. То есть я знаю, в какой костюм хочу одеться, но, боюсь, буду выглядеть в нем идиоткой. А Саванна с подружками вообще не наряжаются в этом году. Они считают, что уже выросли из Хэллоуина.
— Да ну, глупости.
— Вот именно!
— И разве тебе не все равно, что думают эти девчонки?
Она пожала плечами, потягивая молоко через соломинку.
— Так в какой же идиотский костюм ты хочешь нарядиться?
— Обещаешь не смеяться? — Она поежилась от смущения. — Я хочу быть единорогом.
Я улыбнулся и принялся рассматривать свой бутерброд.
Джун расхохоталась:
— Эй, ты обещал не смеяться!
— Хорошо, хорошо, — сказал я. — Но ты права, это по-идиотски.
— Да знаю! Но я все-все уже придумала: голову сделаю из папье-маше и раскрашу рог золотым, и гриву тоже… Только представь!
Я пожал плечами.
— Тогда давай, наряжайся. Кого волнует, что думают о нем другие, верно?
— А, вот что! — Она щелкнула пальцами. — Я надену костюм только вечером, на хэллоуинский парад. А в школе буду просто готкой. Да, точно, так и сделаю.
— Отличный план, — кивнул я.
— Спасибо, Ави, — хихикнула она. — Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? С тобой можно говорить о чем угодно.
— Да? — Я засмеялся и поднял большие пальцы вверх. — Круть.
Школьные фотографии
Думаю, никого не удивит, что я не собирался сниматься для школьного фотоальбома, который будут делать 22 октября. Ни за что. Нет уж, спасибо. Я перестал фотографироваться уже давно. Наверное, это можно назвать, фобией. Ну, на самом деле это не фобия. Это «нерасположенность» — слово, которое я только что выучил на уроках мистера Брауна. У меня нерасположенность к фотографированию. Фух, вот я и составил предложение с новым словом.
Я ожидал, что мама будет меня просить, чтобы я пересилил себя и сфотографировался, но она не стала. Но, хоть мне и удалось отбрыкаться от портрета, я никак не мог отбрыкаться от группового снимка. Бр-р-р! Когда фотограф меня увидел, его передернуло так, будто он съел целый лимон. Конечно, я же испорчу ему всю фотографию. Я еще и сидел в первом ряду. И не улыбался. Хотя если бы улыбался, никто бы все равно не понял.
Плесневелый сыр
В школе постепенно ко мне привыкали, но недавно я заметил, что никто до меня не дотрагивается. Сперва я этого не замечал, потому что в средней школе дети не то чтобы все время ходят и трогают друг друга. Но в прошлый четверг на уроке танцев — между прочим, моем самом нелюбимом уроке — учительница, миссис Атанаби, попробовала поставить в пару со мной Ксимену Ван. И тут… я никогда раньше не видел, как у человека случается «паническая атака», но, судя по всему, эта самая паническая атака и началась у Ксимены. Она покраснела, побледнела, ее прошиб пот, а потом она придумала какой-то предлог, чтобы выскочить в туалет. Миссис Атанаби не стала ее заставлять и в конце концов разрешила всем танцевать поодиночке.
А вчера на уроке естествознания мы, как настоящие исследователи, ставили опыты с порошками: мы не знали названия порошка, и надо было выяснить, кислота это или щелочь. Все должны были нагреть свой таинственный порошок на горелке и наблюдать за ним, поэтому мы сгрудились вокруг горелки с тетрадями в руках. И вот, представьте, на уроке восемь человек, и семь из них жмутся с одной стороны горелки, а один — то есть я — стоит с другой стороны. Конечно, я все это заметил, но надеялся, что хотя бы мисс Рубин не заметит, — не хотел, чтобы она вмешивалась. Но, разумеется, она заметила и вмешалась.
— Ребята, с той стороны полно места. Тристан, Нино, встаньте там, — скомандовала она, и Тристан с Нино переползли ко мне. Тристан и Нино всегда нормально ко мне относились, вот честное слово. Не то чтобы они прямо рвались со мной дружить, но всегда здоровались и говорили со мной так же, как с другими. И они даже не скривились, когда мисс Рубин сказала им передвинуться ко мне поближе, а большинство детей кривятся, когда думают, что я их не вижу. Ну, в общем, все шло неплохо, пока таинственный порошок Тристана не стал плавиться. Он снял свою фольгу с горелки, и тут как раз начал плавиться мой порошок. Я потянулся, чтобы тоже его снять, и случайно задел руку Тристана, на долю секунды. Тристан отдернул руку так резко, что уронил свою фольгу на пол и столкнул с горелки все остальные порошки.
— Тристан! — закричала мисс Рубин, но Тристану было наплевать, что он рассыпал порошки и испортил эксперимент. Он сейчас думал лишь об одном — как можно скорее добежать до раковины и вымыть руки. Вот так я узнал, что в нашей школе все боятся до меня дотрагиваться.
Я думаю, это как в «Дневнике слабака»[5]. В этой книжке все боялись дотронуться до куска старого плесневелого сыра, валявшегося на баскетбольной площадке. Кто дотрагивался, получал проклятие, которое мог передать другому. А в школе Бичера старый плесневелый сыр — это я.
Костюмы
Хэллоуин — лучший праздник на свете. Даже лучше Рождества. Я надеваю костюм. Надеваю маску. Расхаживаю повсюду как обычный ребенок, и никто не догадывается, что я страшилище. Никто не оборачивается. Никто меня не замечает. Никто меня не знает.
Вот бы Хэллоуин был каждый день! Мы бы все время носили маски. Гуляли и знакомились друг с другом — до того как увидим, кто как выглядит.
Когда я был маленький, то носил космонавтский шлем: всегда и везде, куда бы ни шел. На детскую площадку. В магазин. Встречать Вию из школы. Даже летом, хотя было так жарко, что лицо у меня дико потело. Думаю, я проносил его пару лет и снял, только когда мне прооперировали глаза. Кажется, мне было около семи. А потом этот шлем куда-то пропал, и мы так и не смогли его найти. Мама обыскала весь дом. Она решила, что, наверное, шлем волшебным образом очутился на чердаке у бабушки, и все собиралась его там поискать, но я уже привык обходиться без него.
У меня есть фотографии со всех Хэллоуинов. На мой первый Хэллоуин я был тыквой. На второй тигром. На третий Питером Пэном (а папа тогда нарядился капитаном Крюком). На четвертый я был капитаном Крюком (а папа, наоборот, Питером Пэном). На пятый — космонавтом. На шестой — Оби-Ваном Кеноби. На седьмой — воином-клоном. На восьмой — Дартом Вейдером. На девятый — Кровавым Криком (из моей маски-черепа даже сочилась фальшивая кровь).
В этом году я буду Бобой Феттом: не ребенком Бобой из первого эпизода «Звездных войн», а взрослым Бобой Феттом из пятого эпизода «Империя наносит ответный удар». Мама обегала все магазины, но так и не нашла костюма моего размера. Поэтому она купила мне костюм Джанго Фетта — ведь Джанго был отцом Бобы и носил те же доспехи, — а потом раскрасила его зеленым. Она еще что-то такое сделала, чтобы доспехи казались потертыми. В общем, они выглядят совершенно настоящими. Мама отлично мастерит костюмы.
Накануне мы сидели у себя в триста первом кабинете и обсуждали, как будем отмечать Хэллоуин. Шарлотта собиралась нарядиться Гермионой из «Гарри Поттера». Джек — человеком-волком. Джулиан, как я услышал краем уха, — Джанго Феттом. Вот дурацкое совпадение. Вряд ли ему понравится, что я оденусь Бобой Феттом.
Хэллоуинским утром Вия разрыдалась — чуть ли не билась в истерике. Обычно Вия спокойная и уверенная в себе, но в этом году с ней уже пару раз такое случалось. Папа опаздывал на работу и торопил ее: «Вия, идем! Идем!» Папа у нас супертерпеливый — но не когда опаздывает на работу, и из-за его криков Вия разревелась еще отчаяннее. Тогда мама попросила папу отвести в школу меня, а сама быстро поцеловала нас на прощание и исчезла в комнате Вии — я даже костюм не успел надеть.
— Ави, выходим! — подгонял меня папа. — У меня встреча, я не могу опаздывать!
— Я еще не надел костюм!
— Так поспеши! У тебя есть пять минут. Жду на улице.
Я рванул в свою комнату и начал натягивать костюм Бобы Фетта, но вдруг у меня пропала охота его надевать. Не знаю почему — может, потому что на нем было столько ремней, которые нужно затягивать, а один я вряд ли бы справился. Или, может, потому что от него еще немного пахло краской. Но, в общем, я подумал, что на этот костюм придется угрохать кучу времени, а папа меня ждет и скоро станет супернетерпеливым. Поэтому в последнюю минуту я нацепил прошлогодний костюм Кровавого Крика. Это очень простой костюм: длинная черная накидка и большая белая маска. Я крикнул маме «пока», но она меня даже не услышала.
— Я думал, ты будешь Джанго Феттом, — сказал папа, когда я вышел из дома.
— Бобой Феттом!
— Ну Бобой, — сказал папа. — Но этот костюм все равно лучше.
— Да, он классный, — ответил я.
Кровавый Крик
Как же здорово было идти тем утром по школе! Все было по-другому. Я был другим. Обычно я прятал лицо и старался никому не попадаться на глаза, а теперь вышагивал, высоко подняв голову, и спокойно смотрел по сторонам. Я хотел, чтобы меня видели. Какой-то мальчишка в точно таком же костюме, как у меня, с длинным белым черепом, по которому струилась фальшивая кровь, сказал мне, когда проходил мимо по лестнице: «Дай пять!» И я дал ему пять. Понятия не имею, кто это был, и он не имел понятия, кто я такой, и на миг мне стало интересно, как бы он поступил, если бы знал, что под маской — я.
Подходя к триста первому кабинету, я уже предвкушал один из самых прекрасных дней в моей жизни. Но первый, кого я увидел, переступив порог, был Дарт Сидиус. В такой резиновой маске, которая выглядит совершенно натурально, и длинном черном плаще с капюшоном. Я сразу понял, что это Джулиан. Он, наверное, поменял костюм, потому что узнал, что я оденусь Бобой Феттом. Он разговаривал с двумя мумиями — вероятно, Майлзом и Генри, — и они все втроем посматривали на дверь, будто кого-то ждали. Но не Кровавого Крика, это точно. А Бобу Фетта.
Я собирался сесть на свое место, но зачем-то, сам не знаю зачем, подошел поближе к этим троим и стал слушать.
Одна из мумий говорила:
— Не, ну вылитый он…
— Ага, прямо копия, особенно вот тут… — ответил Джулиан и дотронулся пальцами до щек и глаз на маске Дарта Сидиуса.