Например, понимает ли он, каким его видят окружающие, или он так привык не замечать ничьих взглядов, что они перестали его волновать? Или все-таки волнуют? Когда он смотрит в зеркало, кого он видит? Того Ави, которого видят мама и папа, или того, которого видят все остальные? Или еще какого-то Ави: прекрасный образ, скрытый за чудовищной маской? Когда я смотрела на бабушку, я видела милое девичье лицо, спрятанное за морщинками. В походке старой женщины я улавливала ритмы самбы. Видит ли Август себя таким, каким он мог бы быть без того единственного гена, что вызвал катастрофу на его лице?
Вот бы его расспросить. И он бы рассказал мне, что чувствует. До операций понимать его было проще. Если глаза щурились — значит, он счастлив. Если рот растягивался поперек лица — значит, он чем-то раздражен, а если тряслись щеки — огорчен. Сейчас он, разумеется, выглядит получше, но те знаки, по которым мы считывали его настроение, исчезли. Конечно, взамен появились новые. Мама и папа знают все до единого. А мне пока трудно в них разобраться. А иногда и не хочется: почему он не может просто сказать, что чувствует? У него больше нет трахеотомической трубки во рту, челюсть не перетянута проволокой — ничто не мешает ему говорить. Ему почти одиннадцать лет. Нужные слова он подобрать сумеет. Но мы вертимся вокруг него, будто он так и остался младенцем. Мы отменяем все свои планы, прерываем беседы, нарушаем обещания в зависимости от его настроения, его капризов, его нужд. С малышами всегда так. Но ему-то пора уже вырасти. Мы должны ему помочь — должны заставить его повзрослеть. Я думаю так: мы столько лет убеждали Августа, что он нормальный, — вот он и в самом деле стал считать себя нормальным. Беда в том, что это неправда.
Старшая школа
В средней школе мне больше всего нравилось, что там было не так, как дома. Там я из Вии превращалась в Оливию Пулман. И в начальной школе меня тоже звали Вией. В младших классах, естественно, все знали про нашу семью. Когда мама забирала меня из школы, она всегда катила перед собой коляску с Августом. Няню для Ави попробуй отыщи, поэтому мама и папа брали его на все мои школьные спектакли, концерты и репетиции, на все торжества, кулинарные и книжные ярмарки. С ним были знакомы мои друзья. Родители моих друзей. Мои учителя. Даже вахтер. (Он всегда говорил: «Здорово, Ави, как дела!») Нашу начальную школу уже невозможно было представить без Августа.
Но в средней школе многие об Августе и не догадывались. Конечно, не считая моих старых подруг. А если кому-то про него и рассказывали, то не сразу, не первым номером. Может, вторым или третьим: «Оливия? Да, она симпатичная. А ты слышал, что у нее есть брат-урод?» Я всегда ненавидела это слово, но так все называют Ави. И я знала, что это слово звучало за моей спиной всякий раз, как я уходила с вечеринки. Или когда я натыкалась на приятелей в пиццерии. Но это ничего. Я всегда буду сестрой человека с врожденным дефектом. Дело не в этом. Я просто не хочу быть
Миранда всегда звонила нам сразу после летнего лагеря, поэтому я удивилась, когда в этом году она как сквозь землю провалилась. Я даже написала ей смс, но она не ответила. Я решила, что ей захотелось остаться в лагере еще на одну смену, ведь теперь она была помощницей вожатого. А может, она встретила там симпатичного парня.
Потом из ее фейсбука я поняла, что на самом деле она вернулась целых две недели назад, и написала ей в чат, и мы даже немного поболтали, но почему-то она так и не объяснила, куда пропала. Я подумала: ну ладно, Миранда же у нас всегда была с причудами. Мы договорились о встрече, но потом мне пришлось ее отменить — в те выходные мы всей семьей уехали в гости к Ба и Де.
Вот так я и не встретилась ни с Мирандой, ни с Эллой до сентября. А в сентябре, признаться, была поражена. Миранда выглядела совсем по-другому: она сделала стильную стрижку боб и покрасилась в ярко-розовый цвет, а еще надела полосатый топ без бретелек, который был, во-первых, неуместен в школе и, во-вторых, не в ее стиле. Вот тебе и на! Миранда всегда была такая скромница, и надо же — является с розовыми волосами и голыми плечами. Но изменилась не только ее внешность: она и вела себя по-новому. Она щебетала со мной мило, но по-светски, будто мы просто приятельницы, а не близкие подруги. Так странно.
За обедом мы, как всегда, сели втроем, но наши отношения дали трещину. Элла и Миранда явно виделись летом, пусть в этом и не признавались. Я притворилась, что мне все равно, но чувствовала, как краснею и расплываюсь в фальшивой улыбке. Хотя Элле было далеко до крышесносного стиля Миранды, я заметила, что и она изменилась. Похоже, они вместе придумывали себе новые образы, а меня позвать не удосужились. Если честно, я всегда полагала, что подростковые обиды и ревность — не про меня, но во время обеда к горлу подкатил ком. А когда прозвенел звонок и я сказала им «до скорого», у меня дрогнул голос.
После школы
— Я слышала, мы тебя сегодня забираем? — сказала Миранда перед последним уроком.
Она только что села прямо за мной. Я совсем забыла, что вчера вечером моя мама позвонила маме Миранды и попросила подвезти меня из школы.
— Да уже не нужно, — ответила я. — Мама за мной заедет.
— A-а. Я думала, она занята с Ави.
— Выяснилось, что она успеет меня подхватить. Только что получила от нее смс. Так что все путем.
Я наврала, но не садиться же в машину к новой Миранде! После школы я юркнула в уборную, чтобы переждать, когда Миранда с мамой уедут. Через полчаса вышла из школы, пробежала три квартала до остановки автобуса, запрыгнула на М86 до западного входа в Центральный парк, а дальше — на метро.
Как только я переступила порог дома, на меня набросилась мама:
— Привет, доченька! Как школа? И куда вы пропали? Я уже волновалась.
— Заскочили в пиццерию. — Невероятно, как легко ложь слетает с губ.
— Ты одна, без Миранды? — недоумевала она. Как будто Миранда обязана всегда маячить у меня за спиной.
— Она поехала домой. Много задали.
— В первый же день?
— Да, в первый же день!
Мама застыла от удивления, а глаза у нее совсем округлились. Но прежде чем она открыла рот, я выпалила:
— Все хорошо, только школа ужасно громадная. Одноклассники вроде ничего. — Я хотела побольше всего на нее вывалить, чтобы у нее не возникало лишних вопросов. — А как у Ави?
Мама посомневалась, отвечать или нет: она все еще не оправилась от того, как я на нее рявкнула.
— Нормально, — медленно выдохнула она.
— Что значит «нормально»? Хорошо или плохо?
— Он говорит, хорошо.
— А почему ты думаешь, что плохо?
— Я такого не говорила! Боже, Вия, что с тобой?
— Забудь. Считай, что я вообще не спрашивала!
Я кинула рюкзак на пол, унеслась в комнату Ави и шваркнула дверью. Он играл на приставке, даже не поднял глаз. Терпеть не могу эти видеоигры, они его зомбируют!
Я подвинула Дейзи, чтобы сесть рядом с ним на кровать.
— Как тебе школа?
— Нормально.
Он все не отрывался от игры.
— Ави, я с тобой, кажется, разговариваю! — Я выхватила приставку у него из рук.
— Э, ты чего! — сердито завопил он.
— Как школа?
— Я же сказал, нормально! — И он забрал приставку обратно.
— С тобой хорошо обращались?
— Да!
— Никто не издевался?
Он опустил приставку и пристально посмотрел на меня, как будто я задала самый тупой вопрос на свете.
— С чего бы им надо мной издеваться?
Впервые в жизни он говорил так язвительно.
Я и не подозревала, что он так умеет.
Падаван повержен
А вечером Ави срезал свою «падаванскую» косичку. Не помню, почему это меня так разозлило. Я всегда посмеивалась над его одержимостью «Звездными войнами», а эта косичка с маленькими бусинками на конце вообще была нелепая. Но он так ей гордился: как долго пришлось ее растить и как он сам выбирал бусинки в магазине рукоделия на Манхэттене. Они с Кристофером, его лучшим другом, всегда играли только в «Звездные войны»: размахивали световыми мечами, собирали космические корабли из лего — и даже косички начали растить одновременно. Когда Август срезал косичку, без всяких объяснений, не предупредив меня (чего обычно не бывало) и даже не позвонив Кристоферу, я жутко расстроилась, сама не пойму с чего.
Иногда, когда Ави расчесывается перед зеркалом в ванной, он старательно пытается уложить каждый волосок. Поворачивает голову, рассматривает себя под разными углами, будто надеется отыскать себя под разными углами, будто надеется отыскать какой-то волшебный ракурс, который изменит пропорции его лица.
После ужина ко мне в комнату постучалась мама. Совсем измотанная — еще бы, ей пришлось метаться весь день между мной и Ави.
— Может, расскажешь мне, что стряслось? — спросила она ласково.
— Потом, ладно? — ответила я.
Я не хотела отрываться от книжки. И вообще устала. Может, потом я смогу рассказать ей о Миранде, но точно не сейчас.
Она подошла ко мне и поцеловала в макушку.
— Загляну к тебе перед сном.
— Можно Дейзи поспит сегодня со мной?
— Конечно, я принесу ее попозже.
— Приходи обязательно, не забудь! — сказала я, когда она уходила.
— Обещаю.
Но тем вечером она больше не объявлялась. Объявился папа. Он сказал, что мама сидит с Ави: все-таки у него сегодня был очень тяжелый день. Папа спросил, как все прошло у меня, и я сказала: хорошо. Он сказал, что не верит мне ни на секунду, и я призналась, что Миранда и Элла вели себя по-идиотски. (Хотя и умолчала, что возвращалась домой на метро.) Он ответил, что старшая школа — самое тяжелое испытание для дружбы, а потом принялся подтрунивать над тем, что я читаю «Войну и мир». Разумеется, дразнил он меня не по-настоящему, ведь я своими ушами слышала, как недавно он хвастался знакомым, что его дочери всего пятнадцать, а она уже читает Толстого. Но ему нравилось подшучивать над тем, что я читаю: он все интересовался, пролистываю ли я страницы про войну и пишут ли там что-нибудь о том, как Наполеон изобрел знаменитый торт, — в общем, болтал разные глупости. Папа любого умеет рассмешить. Иногда только это и нужно: сразу становится легче.
Он нагнулся поцеловать меня на ночь.
— Не злись на маму. Ты же знаешь, как она беспокоится об Ави.
— Знаю, — сказала я.
— Свет выключить или оставить? Уже поздно, — напомнил он, остановившись у двери.
— А принеси сначала Дейзи?
Через минуту он притащил Дейзи и уложил рядом со мной на кровать. И еще раз поцеловал меня в лоб.
— Спокойной ночи, доченька.
И Дейзи тоже поцеловал в лоб.
— Спокойной ночи, псина. Хороших снов.
Призрак в коридоре
Однажды посреди ночи мне захотелось пить — я встала и отправилась на кухню. А возвращаясь, увидела, что в коридоре, у комнаты Ави, стоит мама. Она упиралась лбом в приотворенную дверь, а ее рука лежала на ручке. Она не заходила и не выходила: просто стояла за дверью, будто прислушиваясь к звуку его дыхания. Свет в коридоре не горел, но на нее падали отблески голубого ночника Ави. Она была похожа на привидение. Или на ангела? Я попыталась тихонько проскочить мимо нее, но мама меня заметила.
— Ави в порядке? — спросила я. Иногда, случайно перевернувшись на спину, он просыпается от того, что давится собственной слюной.
— Да, с ним все хорошо, — сказала мама и обняла меня. Она проводила меня до кровати, укрыла одеялом и поцеловала. Она так и не объяснила, почему стояла за дверью, а я так и не спросила.
Интересно, сколько ночей она простояла у его двери? И интересно, у моей двери она хоть раз стояла?
Завтрак
— Заберешь меня из школы? — спросила я маму следующим утром.
Я ела рогалик, а она собирала Августу обед в школу (цельнозерновой тост с мягким сливочным сыром, потому что твердые сыры он есть не может), а Ави сидел за столом и жевал овсянку. Папа одевался на работу. Теперь у нас новый график передвижений: мы с папой утром едем на метро — и, значит, выбегаем на пятнадцать минут раньше обычного, — потом я выхожу на своей остановке, а он едет дальше. Забирать меня из школы должна мама на машине.
— Я хочу позвонить Мирандиной маме и попросить ее опять подбросить тебя до дома, — ответила мама.
— Нет! — воскликнула я. — Забери меня ты. Или я сама поеду на метро.
— Ты же знаешь, тебе еще рано ездить на метро одной, — сказала она.
— Мама, мне пятнадцать лет! Все в моем возрасте уже ездят!
— Да пускай едет! — крикнул папа из соседней комнаты.
— Но что сложного в том, чтобы попросить маму Миранды? — заспорила мама.
— Вия уже доросла до метро. — Папа вошел на кухню, повязывая галстук.
Мама смотрела на нас озадаченно.
— Что-нибудь случилось? — Она не обращалась ни к кому из нас в отдельности.
— Ты бы знала, если бы вернулась ко мне вечером! — крикнула я. — Как ты обещала.
— О боже, Вия. — Мама наконец-то вспомнила, как она меня вчера обманула. Она положила нож, которым резала для Ави виноградины на половинки (целыми он мог подавиться из-за маленького нёба). — Прости меня, пожалуйста. Я заснула в комнате Ави. А когда проснулась…
Я равнодушно кивнула:
— Да знаю я, знаю.
Мама подошла, обхватила ладонями мое лицо и заглянула мне в глаза.
— Прости меня. Мне очень стыдно, — прошептала она. Похоже, она не притворялась.
— Все нормально, — сказала я.
— Вия…
— Мам, все хорошо, — теперь я говорила искренне. Маме и вправду было так совестно, что я ее уже простила.