К.С. Харрис
Жителям Нового Орлеана и побережья залива, тем, кто так пострадал и продолжает страдать от ураганов «Катрина» и «Рита».
БЛАГОДАРНОСТИ
Роман «Почему поют русалки» всегда будет для меня «книгой „Катрины“», ибо первую главу я начала писать за несколько дней до того, как над моим домом в Новом Орлеане пронесся ураган. В следующие безрадостные месяцы мы скитались из одного приюта в другой, с трудом пытаясь вернуться к прежней жизни. Много раз я теряла надежду на то, что роман этот когда-нибудь увидит свет. Я писала его и в многоквартирном «Батон-руж», и в небольшом коттедже у озера в Центральной Луизиане, и в дальней комнатке дома моей матери, и в хаосе кабинета собственного недостроенного дома. В том, что мне удалось-таки его дописать, большая заслуга прекрасных людей, которые были рядом со мной.
Самая большая моя признательность редактору Эллейн Эдвардс и всем замечательным сотрудникам NAL, поддерживавшим и понимавшим меня, моему литературному агенту Хелен Брейтвизер, уверенно говорившей «Ты справишься!» каждый раз, когда меня оставляла вера; всем моим многочисленным друзьям, среди которых Джон, Бен, Брюс и Эмили, Лаура, Флора и Чарльз; и конечно, моей удивительной, надежной, непобедимой семье – матери, Пенни, Саманте, Даниэле и Стиву.
Благодарю вас всех.
ГЛАВА 1
Суббота, 14 сентября 1811 года,
дорога между Мертон-Эбби и Лондоном
От страха холодело внутри и так сжимало грудь, что трудно было дышать. Воздух врывался в легкие мелкими жадными глотками.
Доминик Стентон выругал себя дураком. Дураком и трусом.
«Я, в конце концов, Стентон и, а не кто-нибудь», – сказал он себе.
Всего через пару месяцев, даже меньше, ему должно исполниться девятнадцать. Мужчины в его возрасте и моложе уже уходили на войну. А он, не успев отъехать и на несколько миль от Лондона, уже струсил, словно глупая деревенская девчонка. В штаны готов наложить от страха каждый раз, когда прогремит гром или ветер прошуршит в листве.
Доминик взял лошадь в шенкеля и послал в галоп. Кроны каштанов и древних дубов сомкнулись над головой юноши. Сумерки только начали сгущаться, но из-за сразу потемневшего неба и густой рощи, его обступившей, все вокруг погрузилось в странный призрачный полумрак.
Внезапно за шумом ветра Доминик различил тихое цоканье копыт, оно донеслось откуда-то сзади.
– Господи Иисусе, – прошептал он, – это ведь не игра воображения. За мной на самом деле кто-то скачет.
Юноша оглянулся через плечо, дорога за ним была пуста, но за ближайшим поворотом она исчезала из виду.
«Все из-за матушки моей», – сердито подумал Доминик.
Это она потребовала, чтобы сегодня он обязательно явился домой вовремя, к началу ее глупого званого обеда. Если б не она, он сидел бы сейчас в трактире с Чарли, Берлингтоном и остальными, они пили бы пиво да обсуждали каждый момент кулачного боя, смотреть который и прибыли в Мертон-Эбби. Теперь вместо всего этого он должен чуть ли не глубокой ночью один-одинешенек скакать обратно в Лондон. А тут еще гроза надвигается.
Пробормотав про себя, что ему следует поторапливаться, если он не хочет опоздать, Доминик пришпорил лошадь и тотчас почувствовал, что седло под ним стало соскальзывать.
«Черт! Дурак конюх подпругу забыл затянуть», – с этой мыслью Доминик осадил лошадь и, снова боязливо оглянувшись, спрыгнул на землю.
Лицо его орошал холодный пот, ставшие неловкими пальцы не слушались, дрожали, перебирая подпругу. Он придержал мешавшее стремя, потянулся, чтобы нащупать пряжку, как вдруг услышал отчетливое позвякивание лошадиной сбруи, приближающийся шум колес.
Резким движением он обернулся, кобыла мотнула головой и нервно шарахнулась в сторону. Из тени выступили очертания конного экипажа.
– О господи! – вырвалось у Доминика, когда возница направил лошадь прямо на него.
ГЛАВА 2
Воскресное утро, 15 сентября 1811 года,
6 часов 45 минут, Вестминстер
Генри Лавджой, главный магистрат[2] Вестминстерского полицейского отделения на Куин-сквер, стоял во Дворе Старого дворца, засунув руки глубоко в карманы пальто, и с трудом заставлял себя не отводить глаза от распростертого перед ним изуродованного трупа.
Тело Доминика Стентона лежало навзничь на земле, руки широко раскинуты в стороны, открытые глаза устремлены в пасмурное небо, светлые кудрявые волосы были мокрыми от ночного дождя, отсыревшая ткань синего пальто казалась почти черной. Если не смотреть на нижние конечности, на теле юноши не заметно было ни малейшего следа насилия. На происшедшее указывали лишь несколько пятнышек крови на шейном платке и тот странный предмет, что был вставлен меж его зубов.
Но кровавое месиво, в которое были превращены ноги несчастного юноши, не поддавалось описанию.
– Ради бога, да прикройте же его чем-нибудь, – буркнул Лавджой, чувствуя, как взбунтовался от отвращения его желудок.
– Да, сэр.
Констебль наклонился и снова накрыл тело мешковиной.
Туман раннего утра, поднимавшийся от протекавшей рядом Темзы, мокрой холодной пеленой коснулся лица Лавджоя. Подняв голову, он перевел взгляд на древнее, почерневшее от сажи здание палаты лордов, стены которого смотрели во Двор Старого дворца.
– Думаете, убийца тот же самый, сэр?
Не прошло и трех месяцев, как в Сент-Джеймсском парке был обнаружен труп другого молодого человека. Тело Барклея Кармайкла, сына известного банкира, было изуродовано примерно таким же образом. Лавджой бросил недовольный взгляд на румяное лицо стоявшего позади него дюжего констебля.
– Вы в состоянии серьезно предположить, что в Лондоне двое убийц чуть ли не одновременно занялись такими делами?
Констебль Хиггинс смущенно поежился:
– Нет, сэр, что вы!
Глаза Генри Лавджоя скользнули по Двору, часть которого огородили от уже начавших собираться любопытных зевак. Цепь примерно из полудюжины полицейских медленно передвигалась, тщательно прочесывая территорию Двора в поисках каких-либо улик преступления. Лавджой не сомневался, что, как и в случае с сыном Кармайкла, ничего обнаружено не будет.
– Уверены, что имя этого юноши Доминик Стентон? – спросил он.
– По-видимому, так, сэр. У него в кармане нашли часы с гравировкой. Да и сторож, который обнаружил тело, признал младшего Стентона. Говорит, он сюда еще маленьким прибегал, провожал отца на заседания палаты.
Лавджой поморщился. Альфред, лорд Стентон, был одним из самых известных членов палаты лордов и имел репутацию одного из наиболее близких к принцу-регенту людей. Уж на что плохо складывались дела при расследовании убийства молодого Кармайкла, сейчас они грозили оказаться еще хуже.
Со стороны реки послышался плохо различимый в тумане звук почтового рожка. Лавджой вздрогнул. Еще только середина сентября, а утро уже пронизывает таким холодом, будто на пороге зима.
– Лорд Девлин прибыл, сэр.
Лавджой круто обернулся. Высокий, аристократичной внешности молодой мужчина пересекал Двор Старого дворца, направляясь к ним. Вчерашняя щетина углубила складки красивого лица, и в первую минуту Лавджой не узнал его. Короткие панталоны из оленьей кожи, на плечах сюртук от лучшего портного, белый шелковый жилет – судя по одежде, ночной отдых виконту только предстоял. Полицейский чиновник понятия не имел, как наследник и единственный оставшийся в живых сын графа Гендона, Себастьян Сен-Сир виконт Девлин, может отнестись к предложению, которое он собирался ему сейчас сделать.
– Благодарю за ваш приход, милорд, – заговорил Лавджой. – И приношу извинения за неурочность часа.
Девлин глянул на покрытое мешковиной тело и поднял глаза на полицейского судью.
– Почему вы обратились именно ко мне? – спросил он и сузившимися глазами быстро оглядел цепочку полицейских.
Эти странные, желтого цвета глаза даже теперь, после восьми месяцев знакомства, все еще смущали Лавджоя. Ом откашлялся, маскируя смущение:
– Обнаружен еще один убитый юноша, милорд. У этого молодого человека освежевана часть тела. Так же как и в случае с Барклеем Кармайклом.
Виконт нахмурился, его брови сошлись у переносицы.
– Позвольте взглянуть.
– Боюсь, зрелище весьма неприятное, милорд.
Не обращая внимания на его слова, Девлин нагнулся над трупом и откинул мешковину.
Дрожь отвращения пробежала по его лицу, черты вдруг исказились, но лишь на мгновение. Искоса наблюдая за виконтом, Лавджой сказал себе, что этот человек, должно быть, видал немало подобных – а может, и много хуже – картин за годы, проведенные на войне.
Девлин окинул взглядом набрякшее влагой пальто, посмотрел ниже, туда, где виднелись обрезанные панталоны. То, что осталось от ног юноши, скорее походило на окорок, выставленный в лавке мясника, – белеющие сквозь месиво кости, искромсанная, висящая клочьями плоть.
– Тело Кармайкла было искалечено подобным образом?
Лавджой достал из кармана платок и промокнул лицо, прежде чем ответить.
– Да. Только у него убийца изувечил руки. Нижние конечности той жертвы не пострадали.
Теперь Девлин внимательно смотрел на гладкое лицо молодого Стентона, обрамленное волнистыми светлыми волосами.
– Имя этого юноши?
– Молодого человека звали Доминик Стентон. Старший сын Альфреда, лорда Стентона. Всего восемнадцать лет.
– Тем не менее, – кивнул Девлин, – не совсем понятно, почему меня сюда пригласили.
Лавджой поднял плечи, защищаясь от набежавшего с реки промозглого холода. Он не ожидал, что виконт так легко перейдет к этому вопросу.
– Я решил, что вы, возможно, согласитесь помочь нам разобраться в происшедшем.
– Почему все-таки я? – спросил Девлин, продолжая пристально смотреть на Лавджоя.
– Эти молодые люди принадлежали к кругу ваших знакомых, сэр.
– И вы решили, что их убийца тоже может принадлежать к кругу моих знакомых?
– Мы этого не знаем, милорд. Похоже, несчастный юноша был убит в другом месте, после чего его тело перевезли сюда.
– А где срезанная с его ног плоть?
– Пока не обнаружена, милорд.
Девлин глядел через Двор Старого дворца туда, где смутно вырисовывалась из тумана апсида Вестминстерского аббатства, за нею едва различимые контуры огромного древнего Вестминстер-холла.
– Почему тело оставили здесь, как вы полагаете?
– Здесь бывает много народу, – высказал предположение Лавджой. – Очевидно, убийца хотел, чтоб жертву поскорее нашли. Нашли и опознали.
– Может быть. Но не исключено и другое: возможно, он хотел оставить некое послание.
Лавджой почувствовал, как по спине у него пробежал холодок.
– Послание? Кому?
Со стороны скрытой туманом реки, лежавшей всего в сотне ярдов от площади, снова долетел звук сигнального рожка, затем послышался взрыв смеха. Должно быть, по реке шла баржа с людьми на борту.
Девлин резко поднялся на ноги:
– Лорд Стентон сообщил вам, где был его сын накануне вечером?
– Мы еще не доложили о происшедшем его милости.
Девлин кивнул, не отводя взгляда от лица убитого.
Внезапно на лбу виконта собрались морщины, он недоуменно спросил:
– Что торчит у него между зубами?
Лавджой отвернулся и принужден был несколько раз сглотнуть, прежде чем сумел справиться с собой и ответить на вопрос:
– Мы не вполне уверены, но, похоже, это козье копыто.
ГЛАВА 3
Покинув Двор Старого дворца, Себастьян направился туда, где ряд ступеней спускался к Темзе. Чтоб срезать путь, он прошел позади массивных каменных стен палаты лордов. Туман под лучами пробуждающегося солнца начал рассеиваться, в ясном утреннем свете река казалось плоским серебряным зеркалом.
«Я больше не хочу этого», – подумал Себастьян, останавливаясь на верхней ступени и глядя, как ритмично и медленно работает веслами лодочник. Ему совсем не хотелось снова оказаться в гуще тех уродливых эмоций, что ставят целью разрушать человеческие жизни. Он устал от убийств, устал от смертей.
Прошлую ночь он провел в объятиях женщины, которую сделал бы своей женой, если б получил ее согласие. Но она снова отказала ему. Сегодня Себастьян оставил ее постель еще до восхода солнца и, едва успев войти в дверь своего дома на Брук-стрит, встретился с констеблем, посланным к нему Лавджоем. Молодой человек в нерешительности провел ладонью по небритым щекам и пожалел, что не остался у Кэт.
Себастьян услышал шаги полицейского чиновника. Магистрат присоединился к нему и стоял теперь на шаг позади.
Не отводя глаз от реки, виконт попросил:
– Расскажите мне о другом случае. О Барклее Кармайкле.
– Тело последнего также было обнаружено ранним утром, – последовал ответ Генри. – Несчастный висел на дереве в Сент-Джеймсском парке. Но по всем данным мы заключили, что смерть настигла его в другом месте.
– Вы, кажется, говорили, что и эта жертва была изувечена?
– Да. Пострадали руки. – Магистрат тоже устремил взгляд на волны реки, плескавшиеся почти у их ног. – Вечер накануне убийства он также провел с друзьями. Расстался с ними в харчевне «У Уайта», сказал, что отправляется домой. По показаниям очевидцев, он был слегка а навеселе, но отнюдь не пьян.
Себастьян перевел взгляд на магистрата.
– Это произошло почти три месяца назад. Вам удалось обнаружить какие-нибудь следы?
– Очень немногие. Никто не припоминает, что видел его после того, как он оставил друзей в харчевне. – С реки налетел порыв ветра, и Генри Лавджой поднял воротник пальто, защищаясь от холода. – Когда труп был обнаружен, оказалось, что горло мистера Кармайкла перерезано и вся кровь из тела выпущена. Как и в настоящем случае, плоть с конечностей оказалась срезана. Как я сказал уже, с рук.
– Кто проводил осмотр тела?
– Некий доктор Мартин из госпиталя Святого Фомы. Должен сказать, что он не сообщил нам ничего, кроме самого очевидного.
– Вы уже отдали приказ провести аутопсию тела Стентона?
– Разумеется.
– Могу посоветовать поручить выполнение этой процедуры доктору Полу Гибсону на Тауэр-Хилл. Если на теле погибшего есть какие-либо скрытые свидетельства, Пол Гибсон их обнаружит.
Магистрат кивнул.
Себастьян снова смотрел на волны Темзы, тихо набегавшие на покрытые водорослями каменные ступени. Запахи, что несла с собой река, чувствовались тут явственнее, зловоние снулой рыбы смешивалось с тяжким духом, подступавшим от сыромятен, расположенных по берегам.
– Вы сказали, Стентону было всего восемнадцать. А не знаете ли, сколько лет было мистеру Кармайклу? Двадцать шесть?
– Двадцать семь.
– Разница в девять лет. Сомневаюсь, что между этими молодыми людьми было что-либо общее.
– Ничего общего? Вы считаете, милорд? Но… Но они оба принадлежали к богатым и знатным семьям. Жили в Уэст-Энде.
– Думаете, что поводом для убийства послужило их аристократическое происхождение?
– Боюсь, у окружающих может сложиться именно такое мнение.
Себастьян перевел взгляд на противоположный берег реки, туда, где как раз начали проступать из тумана массивные корпуса верфей. Обе семьи были богаты, но и в этом между ними оставалось немало различий. В то время как Доминик принадлежал к одной из самых старых фамилий королевства, отец Барклея, сэр Хамфри Кармайкл, был сыном простого ткача.
Магистрат откашлялся, и, когда снова заговорил, его голос звучал напряженно и неуверенно.
– Итак, я могу рассчитывать на вашу помощь, милорд?
Себастьян взглянул на своего собеседника. Перед ним стоял невысокий человечек с глянцевитым лысым черепом, худым неулыбчивым лицом и едва ли не комически тонким голосом. Обостренное чувство справедливости, щепетильность, доходящая до привередливости, требовательность делали мистера Генри Лавджоя едва ли не самым преданным своему делу человеком, которого Себастьян когда-либо встречал.