За первым выстрелом последовал второй, третий, машина палила, как пулемёт, тряслась, дрожала, будто живая, но не двигалась с места.
четвёртый… Во дворе закудахтали перепуганные куры и в ужасе полетели через забор. А машина палила, как пулемёт, тряслась, дрожала, будто живая, но не двигалась с места.
На такую пальбу сбежались все соседи, потом вообще все жители переулка. Целая толпа народа стояла на мостовой напротив наших ворот в ожидании чего-то сверхъестественного.
— Дарья! — крикнул Михалыч. — Скажи им, чтобы мостовую освободили, а то как рванёт машина, всех подавлю.
— Разойдись, ребята! — сурово приказала старуха. — Сейчас доктор поедет, как бы греха не вышло.
Любопытные подались поближе к заборам, но не расходились.
Стрельба продолжалась, машина не двигалась. Наконец Михалыч что-то повернул, и всё затихло.
— Аккумулятор шалит! — сказал он, слезая с седла. — Нужно пойти посмотреть, в чём там дело.
Михалыч пошёл в кабинет разобраться с помощью руководства, в чём причина столь странного явления. Я побежал за ним. Ворота закрыли, зрители стали понемногу расходиться.
Михалыч долго, сосредоточенно что-то читал, потом закрыл книгу.
— Всё ясно! — сказал он. — Слишком много бензину дал. Нужно сначала поменьше давать.
Снова все вышли во двор. Снова открыли ворота. Но на этот раз машина только как-то странно пыхтела, изредка негромко постреливая, и наконец совсем замерла. Сколько Михалыч ни бился, мотор молчал как мёртвый.
— Наверное, всё сломалось, — уныло сказала мама. — Я уж. заранее это знала.
— Оставь, пожалуйста, свои предсказания! — раздражённо ответил Михалыч. — Это на кофейной гуще предсказывать можно, а здесь техника — не гаданье.
— Я и вижу, что техника, — махнула мама рукой, уходя в курятник. — Где теперь кур собирать? — ворчала она. — Всех своей стрельбой разогнал.
Сколько Михалыч ни бился, мотоциклет завести так и не удалось. Пришлось тащить его обратно в дом.
— Да, брат, плохи наши дела, — грустно говорил Михалыч, снимая с себя спортивный наряд и облачаясь в обычное платье. — Придется, видно, «куму» в город Мценск писать, пусть пришлёт кого-нибудь, кто понимает в машинах. Без мастера тут не обойтись.
Михалыч тут же сел за стол и написал в Мценск одному знакомому, которого в шутку называл кумом и который имел мотоциклет, чтобы тот прислал механика наладить машину.
Механик явился через несколько дней. Это был молодой парнишка, звали его Миша. Снова выкатили машину во двор. Миша проверил зажигание, подачу бензина, сел в седло и нажал на что-то ногой. Мотоциклет начал палить, но Миша не испугался. Не слезая с седла, он упёрся ногами в землю и сдвинул машину с места. А дальше она сама пошла. Быстрее, быстрее — и вот уже понеслась вниз по улице, завернула на Соборную и скрылась из глаз.
— Вот что значит специалист! — сказал Михалыч. — Хоть и мал, да удал.
Снова послышалась откуда-то издалека трескотня мотора, и мотоцикл, вынырнув из-за церкви Николы, лихо подкатил к нашему дому.
— Почему же у меня никак не двигался? — спросил Михалыч.
— А вы ему помогали ногой с места сдвинуться?
— Нет, не помогал. Я думал, он сам возьмёт.
— Обязательно надо помочь, — ответил Миша. — Садитесь, попробуйте.
— Да я не в таком костюме, — сказал Михалыч. — Ну да ладно, попробую.
Он сел в седло прямо как был, в шляпе, пиджаке, в брюках навыпуск. Теперь он походил на весёлого старого шутника, который забрался на карусель и хочет прокатиться верхом на лошадке.
Но зато машина завелась сразу.
— Ногами, ногами помогайте! — закричал Миша, подталкивая сзади мотоциклет.
И вот Михалыч, на удивление всему переулку, выкатил из ворот и, подпрыгивая на неровной мостовой, не спеша поехал вдоль по улице.
Мама выскочила за ворота, кричала вслед:
— Не торопись, ради бога, не торопись!
Целая толпа мальчишек с криком и свистом понеслась догонять машину.
Сделав небольшой круг по городу, Михалыч благополучно подъехал к дому.
Вечером за ужином я робко его спросил:
— А когда же меня на багажнике покатаете?
— Подожди, — отвечал Михалыч, — вот овладею как следует этим конём, чтобы в руках играл, тогда мы с тобой махнём вёрст за двадцать в деревню с ночёвкой.
Итак, техника вождения машины была освоена. Михалыч торжествовал.
МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Мои мечты покататься на мотоциклете пока что не осуществлялись.
Как только механик уехал обратно в Мценск, машина начала капризничать. Она никак не заводилась, сколько Михалыч ни крутил какие-то винты и ни прочищал какие-то трубочки и канальцы.
Но вот однажды в хороший летний вечер Михалыч решил в сотый раз попробовать «объездить своего строптивого коня».
И вдруг, ко всеобщему удивлению, машина сразу же завелась. Она покорно выехала из ворот, вывозя на себе грузного седока.
Михалыч укатил. Прошёл час, другой. Погода начала портиться, пошёл дождь. Мама не на шутку забеспокоилась.
— Да где же он? Может, упал, разбился? Может, дорогой машина взорвалась? Ведь все слышали, как она страшно стреляет.
Настала ночь, тёмная, ненастная. Михалыча всё не было. Ни мама, ни я, конечно, не спали. Было ясно, что с Михалычем что-то случилось. Но что и где, как это узнать? Ведь мы даже не знали, куда он решил поехать.
Мама ходила по комнате из угла в угол, прислушиваясь к вою ветра и шуму дождя.
И вдруг мы услышали скрип колёс. К дому кто-то подъехал, кажется, на телеге.
Растворилась входная дверь. В переднюю вошёл Михалыч. Весь его новый спортивный костюм был мокр до нитки, а франтоватое кепи напоминало шляпку старого, разбрюзгшего гриба. С усов у него стекали капли дождя.
— Жив? Ну слава богу! — облегчённо вздохнула мама. — Где же ты до сих пор был?
— Дай сперва переоденусь, всё расскажу потом. Михалыч оделся во всё сухое. Подали ужин. В комнате было тепло, светло. Все сразу повеселели.
— Вот история-то вышла, — бодро сказал Михалыч. — Выехал я за город; машина работает идеально. Несусь по шоссе, только ветер посвистывает. Так незаметно откатил вёрст за пятнадцать. Ну, думаю, пора и домой. Остановился. Закатил мотоциклет на обочину, покурил, отдохнул и хочу обратно ехать. Включаю газ, что за ерунда — не включается. Туда-сюда — машина как мёртвая. А тут, вижу, тучи заходят, начал дождь накрапывать. Бился, бился, всё попусту. А как на грех, ни одной подводы на шоссе не видно. Пришлось пешком идти в ближайшую деревню и нанимать подводу. Еле втащили этого чёрта на телегу. Ужасно тяжёлый. Так и вернулся на лошадке домой.
— А мотоциклет-то где? — спросила мама.
— Да во дворе под навесом стоит.
— Его бы вытереть нужно, а то весь заржавеет.
— Ничего с ним, дураком, не случится! — сурово ответил Михалыч. — Не хочет ездить — и чистить его незачем.
— Так, так! — грустно вздохнула мама.
С каждым днём Михалыч всё более и более враждебно поглядывал на своего металлического коня.
Из кабинета его перевели в переднюю и поставили в сторонке в тёмный угол. Но и тут он казался Михалычу не у места.
— Всю переднюю загородил! — частенько ворчал он, раздеваясь. Превратили квартиру в каретный сарай. Скоро совсем жить негде будет.
На такую воркотню мама обычно ничего не отвечала, только негодующе пожимала плечами. Этот жест ясно говорил без всяких слов: «Сам же завёл, и сам же на кого-то злится. Потеха, право!»
Приходя с работы, Михалыч обычно делал вид»; что и забыл «об этой дурацкой машине».
Но иногда у него вдруг будто рождалась какая-то надежда: «А что, как заведётся да и поедет?»
И вот как-то раз Михалыч вновь после долгого перерыва решил попытать счастья.
Машина покапризничала, но всё-таки завелась.
— Только, ради бога, далеко не уезжай! — просила его мама. — Ну, сделай круга два по городу и возвращайся.
В этот день Михалыч был в отличном настроении.
— Не беспокойтесь, мадам! — сказал он. — На сей раз всё будет в порядке. Я, кажется, в конце концов перехитрил этого упрямца. — И он ласково похлопал по кожаному седлу машины.
Я попытался заговорить о том, что раз конь объезжен, нельзя ли и мне сегодня прокатиться.
Но мама грозно взглянула на меня и как отрезала:
— Ни в каком случае!
— Не горюй, Юра, — подмигнул мне Михалыч. — Теперь мы его обуздали. Скоро и мама на нём кататься будет.
Я проводил Михалыча и побежал в сад играть в охотника. Уже начало темнеть, когда мама позвала меня пить чай.
— А Михалыч ещё не приехал? — спросил я.
— Нет. Опять, наверное, посреди дороги сидит.
— Теперь этого быть не может, — уверенно отвечал я.
— То есть почему не может?
— Потому что Михалыч разгадал, в чём дело. Теперь коняшка у него не закапризничает.
— Дай-то бог, — недоверчиво ответила мама. Но вот настал вечер, настала ночь, а Михалыч не возвращался.
— Хорошо, хоть дождя нет, — говорила мама. — Погода тёплая. В крайности костерок разведёт, переночует у дороги, а утром с попутной и приедет. Только бы не взорвался и ноги себе не сломал, — тревожно добавляла она.
Домой Михалыч явился за полночь. Он пришёл очень сердитый, отказался от ужина и сразу прошёл к себе в кабинет.
— А где же машина? — робко спросила мама.
— Там валяется! — буркнул Михалыч.
— То есть где это — там?
— У Цурика в лесу. Мама совсем растерялась:
— Ты что ж, её бросил, а сам уехал?
— Не уехал, а пешком ушёл, нигде подводы нет! — раздражённо отвечал Михалыч. — А ты что же хотела, чтобы я цыганский табор у дороги разбил?
— Но ведь её могут ночью украсть, — сказала мама.
— Да кто её там возьмёт! — махнул рукой Михалыч. — Не заводится, и заднее колесо заело. Совсем не крутится.
— Боже мой, нужно чем свет подводу за ней послать! — забеспокоилась мама. — Теперь ночью кого наймёшь?
— Никуда не денется, — решил Михалыч. — А украдут — туда ей и дорога. — И он, даже как будто повеселев, отправился спать.
Мотоциклет не украли. Мама утром наняла подводу, и машину привезли домой. Но после этого случая Михалыч больше не хотел её даже видеть. Он отправил её в мастерскую Ветрова, чтобы там исправили не пожелавшее двигаться заднее колесо.
Из мастерской мотоциклет больше не вернулся.
— Я его продал там, — сказал Михалыч, когда мама начала интересоваться, скоро ли, наконец, машину починят.
— Продал? За сколько?
— Ну, это уж, мадам, моё дело, — неохотно ответил Михалыч.
— Так я и знала! — вздохнула мама. — Лучше бы на эти деньги дельное что-нибудь себе купил.
Больше об этом злосчастном мотоциклете у нас в доме старались не вспоминать.
ЧУДЕСА В ЛУЖЕ
Несмотря ни на какие помехи, мы с Михалычем всё лето продолжали собирать и засушивать разных бабочек, жуков, стрекоз. Коллекция быстро увеличивалась.
Но в, от что нас огорчало: частенько мы совершенно не знали, как называется пойманное нами насекомое. Единственно, кто нам в этом деле мог помочь, — это книги Брема. Мы перелистывали девятый том, где были всевозможные насекомые, и старались сличить то, что мы поймали, с изображениями на картинках. К сожалению, большинство картинок были не цветные, и по ним очень трудно было судить — похоже ли наше насекомое на изображённое в книге или не похоже.
Однажды, просматривая картинки в книге, Михалыч сказал:
— Вот, Юра, мы всё ловим то, что по воздуху летает или по земле ползает, а ни разу не заглянули в воду. Ты только взгляни, сколько там интересного.
И Михалыч показал мне обитателей глубокой заросшей лужи: личинок водяных жучков, стрекоз, гладышей, водомерок, вертячек…
В тот же вечер мы решили назавтра двинуться в заречные луга. Там, в глубоких впадинах, среди кустов лозняка, всё лето не пересыхали глубокие лужи — настоящие крохотные озёрца, густо заросшие по берегам осокой и тростником.
К такому походу надо было немножко подготовиться: сделать из крепкой марли сачок для ловли в воде и взять с собой несколько банок, чтобы сажать в них свой улов.
Марля у Михалыча оказалась в шкафу, банки тоже нашлись. Сборы были закончены в тот же вечер.
На следующий день после обеда мы отправились на новую для нас охоту за всякими обитателями глубокой лужи.
Перешли через мост, выбрались в заречные луга.
— Пойдём-ка вон к тем кустам, — сказал Михалыч, указывая на низинку, по краям которой росли кусты лозняка.
Действительно, в низинке, у самых кустов, оказалась довольно большая лужа. У берегов она была совсем мелкая, и на мели прямо из воды торчали толстые зелёные стебли каких-то растений. На конце каждого стебля виднелся зелёный листок, заострённый, как стрела.
Михалыч сказал, что это растение и называется «стрелолист».
— А вот это ежеголовка. — И Михалыч показал мне рядом со стрелолистом другое растение, на стебле которого торчали зелёные шарики, усаженные длинными колючками.
— Как будто зелёные ёжики, — сказал я.
— Да, похоже, — согласился Михалыч. — А теперь посмотри-ка сюда. Видишь, у самой воды растение, на верхушке стебля будто белое крылышко. Его и зовут белокрыльник.
Много ещё разных растений показал мне Михалыч, только я тут же и забыл их названия. Я слушал его плохо-мне хотелось поскорее подобраться к самой луже и заглянуть в воду, что там делается.
Мы выбрали один бережок покруче, уселись и стали наблюдать.
Вода была совсем прозрачная, всё видно до самого дна. И дно тоже видно, только оно было сплошь укрыто какими-то подводными растениями с длинными, как зелёные нити, стеблями. На них пучками торчали в разные стороны тонкие жёсткие волосочки. Михалыч сказал, что это элодея, или водяная чума, а зовётся она так потому, что засоряет все водоёмы, куда только попадает.
Сидя на берегу, я осматривал всё кругом. Передо мной всюду кипела жизнь. Над водой то и дело пролетали тоненькие, будто травинка, стрекозы с чудесными тёмно-синими крылышками. На лету они взмахивали крыльями, точно бабочки, а когда присаживались отдохнуть на какой-нибудь стебелёк, не распластывали крылья, как другие стрекозы, а так же, как бабочки, складывали их над спинкой. Я хорошо знал этих стрекоз. У нас в коллекции уже были такие. Называются они «красотки». Вот уж верно — настоящие красавицы!
Кроме красоток, над водой носились и другие стрекозы: огромные коромысла и крохотные зелёные лютки. Тут же порхали и разные бабочки. Но всех этих стрекоз и бабочек я видел уже много раз. Куда интереснее было глядеть на воду и в глубь её.
По поверхности лужи, будто танцоры, скользили и ловко расшаркивались забавные длинноногие водомерки.
Мы с Михалычем уже читали про них, и я знал, что они не тонут, а бегают по воде, как по льду, потому что их лапки смазаны жиром. Смажьте жиром иголку, бросьте на воду, она тоже не утонет. Этот забавный опыт я не один раз проделывал.
Смотреть на водомерок было очень интересно. Они ведь не просто так, от скуки, бегали по воде — они охотились. Вот какая-то мушка упала с ветки на воду. В один миг несколько водомерок, перегоняя друг друга, бросились к добыче.
Та, что подоспела первой, схватила мушку передними лапками, как руками, приподняла и вонзила в неё свой острый хоботок.
— Я совсем свесился над водой и так засмотрелся на водомерку, что чуть сам в лужу не кувырнулся. Михалыч уж меня за рубашку схватил:
— Что ты делаешь? Свалишься сейчас.
— Не свалюсь, — ответил я, устраиваясь попрочнее и продолжая наблюдать.
Кроме водомерок, по поверхности лужи носилась кругами, будто играя в догонялки, целая стайка крошечных чёрных жучков-вертячек. Они весело поблёскивали на солнце металлическим блеском. И эти забавные жучки тоже не просто резвились, а искали добычу ещё более крошечную, чем они сами.
А вот из глубины поднимается большой чёрный жук-водолюб. Он приникает ртом к поверхности воды. Водолюб набирает в свои воздушные мешки запас свежего воздуха. Набрал и снова исчез в глубине.