Солнце начало подниматься над горизонтом, палить все сильнее и безжалостнее, и люди оборачивались, боясь, что в любое мгновение может появиться белое облако, предвещающее громоподобный топот копыт. Однако ничего такого не произошло. Ксен с отрядом разведчиков скакал взад-вперед вдоль колонны и время от времени отъезжал подальше с явным намерением предупредить нападение врага.
К середине дня окрестности стали более разнообразными, горизонт — неровным, и в какой-то момент прямо перед нами показался зеленый холм, выделявшийся на фоне остальной местности. На его склонах стояло несколько деревень, а на вершине расположилась крепость. Зрелище было потрясающее — такое сочетание красок и форм встречается лишь в снах. Над крепостью, расправив крылья, кружили крупные птицы, паря в потоках ветра, над башнями развевались желто-голубые знамена, а трава, невероятно зеленая, колыхалась под ветром, меняя оттенок.
Крепость-дворец оказалась заброшенной, обитатели же домов и крестьяне с ужасом ждали нападения. Они не знали, куда им скрыться, а посему остались. Война пронеслась здесь подобно внезапной буре, которая потом обязательно скрывается где-то вдали.
Наши забрали у населения всю провизию, какую нашли, — продукты, запасенные на зиму. Они были нужны нам, чтобы выжить, — как и земледельцам. Местные жители, вероятно, погибнут или увидят смерть своих детей, самых маленьких. Но пища досталась сильнейшему.
Я одна отправилась бродить по дворцу: в детстве мне снились подобные чертоги — казалось, в них должно обитать какое-то сказочное существо, человек, способный превращать камни в золото, а но ночам, словно хищная птица, слетать вниз с одной из башен. Я переходила из одних покоев в другие, осматривалась и впервые в жизни увидела то, что Ксен называл произведениями искусства. То были рельефы и фигуры, нарисованные на стенах или же вырезанные на деревянных дверях. Я, открыв рот, смотрела на крылатых чудовищ, львов с птичьими головами и клювами, мужчин, сражавшихся с пантерами и тиграми, ехавших в колеснице, запряженной двумя страусами. Я знала: всего этого в мире никогда не существовало, люди создали эти образы подобно тому, как рассказчики придумывают истории о событиях, не происходивших в действительности. Человеку недостаточно собственной жизни, ему нужны и другие события, более разнообразные и насыщенные чувствами. Разве я сама не так поступала? Однако я совершила это в реальности, покинув деревню, семью и нареченного, чтобы участвовать в безумном приключении.
Тот, кто прежде жил во дворце, уходя, забрал с собой все: не осталось ни одного предмета мебели, ни одного ковра. Только в глубине пустой комнаты я нашла куклу — маленькую куклу из обожженной глины, у которой двигались руки и ноги, в одежде из куска серой шерсти. Я забрала ее с собой в лагерь: мне казалось, будто я подобрала единственное существо, уцелевшее после бедствия.
В ту ночь мы также не спали. Софос и другие полководцы решили воплотить план Ксена: расстояние между нами и персами следовало сохранять любой ценой, чтобы они не настигли нас, осыпая градом смертоносных стрел. Воины отдыхали всего час; я видела, как один из наших измерял время, воткнув в землю две палки и дожидаясь, пока лунная тень пройдет от одной до другой. Теперь усталость в самом деле сказывалась, несмотря на то что пища подкрепила силы воинов и утвердила в желании продолжать путь: измученные лица, брань по любому поводу, ворчание после получения приказов. Но Ксен был неутомим: он превратился из «писаки» в военачальника, и стало очевидно: он хочет, чтобы его поведение выглядело достойным человеческой памяти и заслужило высокую оценку боевых товарищей. Иногда он как будто отдалялся от меня, и я чувствовала холодок.
Среди ночи небо потемнело, низкие, черные тучи скрыли серп луны. Временами там и сям внезапно появлялись ослепительные вспышки, освещая толщу облаков изнутри, и змееподобные молнии повисали между небом и землей. Вслед за тем слышались далекие и глухие раскаты грома. Лето кончалось, дни становились короче, горы таили в себе грозы. Мы углублялись в мир, с каждым шагом становившийся все более незнакомым и странным.
На рассвете следующего дня появились первые признаки близости гор: равнина закончилась, началась совершенно другая местность, холмистая, труднопроходимая, неровная, — и все же мы радовались. Солнце едва виднелось в небе, бледное, скрытое тонкой пеленой облаков, а перед нами показался довольно высокий холм на перекрестке двух больших дорог. Насколько я понимала, мы двигались на север, туда, где рождаются бури и холодные ветры, от которых коченеют ноги и руки. Пять военачальников собрались на совет, верхом, расположив лошадей кругом. Они являли собой забавное зрелище: животные стояли крупами и хвостами наружу и головами внутрь, так что постоянно сталкивались мордами. Все кони были горячими жеребцами, и каждый хотел верховодить над другими. Я спрашивала себя, а не то же ли самое происходит со всадниками.
Совет длился недолго — полагаю, воины лишь обменялись кое-какими соображениями. Вскоре Ксен послал отряд пехотинцев на вершину холма, чтобы они заняли там позицию и защищали дорогу, но, едва лишь отдал приказ, с противоположной стороны появился отряд. Персы! Наши враги тоже передвигались пешком, поскольку склоны оказались слишком крутыми для коней, однако бежали быстро благодаря легким доспехам. Ксен припустил на своем Галисе вверх, на холм, дабы подстегнуть людей. Я услышала, как кто-то прокричал:
— Эй, ты! Легко сказать «беги», сидя верхом на лошади: мне-то приходится тащить на себе щит, а он весит немало!
Мне не удалось разобрать, что ответил Ксен, но я увидела, как он соскочил на землю, выхватил щит из рук говорившего и помчался впереди всех наверх. Персов становилось все больше — то подошли передовые отряды, — и все громко подначивали друг друга, споря, кто первым доберется до вершины. Все это выглядело почти смешно: на моих глазах нападение превращалось в соревнование по бегу и зрители поддерживали каждый свою команду.
Наши под предводительством Ксена выиграли эту гонку и выстроились на вершине плотным кругом. Враги даже не пытались согнать их с холма: ведь воинов в красных плащах лучше не трогать. Греки сумели занять проход, и теперь наша армия могла преодолеть Великий перевал и двигаться в горы по долине вдоль небольшой речки.
В течение ближайшего времени на место прибыла б о льшая часть персидской армии и выстроилась на некотором отдалении. Наши пять полководцев остановились на своих скакунах у входа в долину, рядом друг с другом; я смотрела на Ксена: он сверкал словно звезда в своих доспехах, украшенных серебром, — летописец добился большого успеха и снискал себе почет.
За спиной у меня раздался голос:
— Думаешь, они нападут?
— Мелисса! Что ты здесь делаешь?
— Думаешь, персы атакуют нас? — повторила она.
— Мне так не кажется: с какой стати? Нас спасает то, что мы находимся на возвышении и защищены склонами, а персы сейчас внизу, в невыгодном положении. Они добились своей цели, оттеснив нас в пустынный край, откуда никто и никогда не возвращался.
Мелисса склонила голову:
— Хочу, чтобы мой Менон снова был со мной.
— Его тебе никто не вернет, — ответила я. — Но здесь ты в безопасности. Никто не причинит тебе зла.
— Правда, что они хотят бросить повозки?
— Правда. Мы не сможем забраться на эти горы, если потащим их за собой.
— Но я же не справлюсь, — произнесла она с дрожью в голосе.
— Тебе всего лишь придется идти пешком. Это не так ужасно. Сначала вздуются пузыри на ногах, потом прорвутся и станут кровоточить; после образуются мозоли, но в конце концов ты привыкнешь.
— Но я же тогда буду выглядеть отвратительно! — плаксиво воскликнула она.
Я поняла, что мысли ее на самом деле заняты вовсе не Меноном, как мне показалось до того, и постаралась как могла успокоить ее:
— У тебя останется множество других достоинств. Когда мужчины смотрят на тебя — они ведь никогда не начинают со ступней.
Мелисса утерла слезы:
— В последнее время ты совсем меня не навещала.
— Была очень занята. Однако, если я тебе нужна, можешь в любое время рассчитывать на меня. Я тебя не оставлю.
Бросила фразу, слышанную от Софоса и от Ксена. Произнося ее, почувствовала себя немного военачальником: ведь в нашей компании был человек, более слабый, чем я, — Мелисса.
Она крепко обняла меня, проговорила:
— Спасибо, — и ушла.
Пока она удалялась, я заметила, что Клеанор-аркадиец смотрит ей вслед, и Тимасий-дарданец тоже, — и ни один из них не смотрел на ее ступни.
Ночью Софос произнес перед армией краткую речь:
— Воины! Нам удалось добраться до местности, где конница наших противников больше не будет докучать. Хотел бы я сказать вам, что наихудшее осталось позади, но не могу, потому что это неправда, а лгали вам и без меня уже слишком много. Худшее еще ожидает впереди. Наш путь предрешен: двигаясь на восток, мы очутились бы в самом сердце Персидской империи, на юге мы уже были, на западе нас поджидает Тиссаферн со своей армией: он догнал нас и хочет уничтожить. Значит, мы должны отправляться на север, в сторону гор, очень высоких и неприступных, — туда, куда он не последует за нами. А знаете почему? Потому что оттуда никто и никогда не возвращался. Это гористый край, где покрытые льдом вершины пронзают небо; там обитают дикие, свирепые племена. И это еще не все: здешняя зима — худший из наших врагов. Нам придется идти по узким руслам рек, по крутым тропинкам, оружием прокладывая себе путь, встречая на нем неистовые грозы, сверкание молний, град и ужасные снежные бури. Поймите: в подобных условиях повозки будут нам только обузой. Сожжем их, а вещи погрузим на спины животных. Так мы станем быстрее и легче. Я уже говорил, когда персы убили наших полководцев, что это нас не сломит, и повторяю теперь: им не удастся остановить спартанцев! А теперь жгите повозки!
Люди повиновались: выгрузили провизию, палатки и оружие и собрали повозки в одно место. Какое-то время все мешкали, после чего один воин, которого я никогда прежде не видела, взял из огня головню и бросил в кучу. Пламя вспыхнуло почти мгновенно, раздуваемое ветром, и охватило сухое, старое, потрескивающее дерево. Разгорелся огромный костер — наверняка он был издалека виден нашим врагам. Яркое пламя освещало воинов, которые стояли неподвижно, словно зачарованные, и молча смотрели на огонь.
В тот момент никто из них даже представить себе не мог, что случится после того, как дерево превратится в пепел.
16
Когда костер начал угасать, в долине прямо перед нами, у подножия гор, запылал еще один — по размерам он сильно отличался от того, на котором только что сгорели двести или триста повозок.
— Взгляни туда, Клеоним: что это? — спросил один из воинов.
— Не знаю, — ответил полководец, коренастый и темноволосый.
Ксен, стоявший поблизости, подошел к Софосу, и они какое-то время переговаривались. Вскоре к месту, где горело пламя, послали двух конных разведчиков. Тем временем люди начинали понемногу расходиться: каждый возвращался туда, где лежал его скарб и прежде всего оружие. Еды у нас оставалось вдоволь.
Придется непросто — воины привыкли класть вещи на повозки и знали, как и где их найти, а теперь предстояло кое-как перевязать имущество и погрузить на спину осла или мула. Люди лениво переругивались. Северные красоты заставляли поневоле умолкать: тяжелые, раздутые облака грудились над огромной горной цепью, и время от времени из них извергался пучок ослепительных молний, а в долине раскатисто грохотал гром, отражаясь от мрачных и неприступных скал. Я слышала, как люди говорили:
— Вот куда мы должны идти.
За спинами оставался враждебный край, но все же в нем властвовали солнечный свет и тепло, — а нам предстояло углубиться в царство ночи и бурь. Поворачиваясь к югу, мы еще ощущали жаркое дыхание земли, расположенной между двумя реками; глядя на север, мы слышали лишь далекое и угрожающее эхо грозы. Мы стояли на границе между мирами, одинаково недобрыми, но один нес в себе лишь людскую злобу, а второй — злобу стихий.
Вернулись разведчики и сообщили о том, что узнали касательно костров, горевших на равнине. Тиссаферн велел сжечь последние деревни, остававшиеся на берегу реки, чтобы мы не могли пополнить там свои запасы продовольствия. Наши всадники видели сотни отчаявшихся земледельцев, вместе с семьями спасавшихся бегством. Люди забрали то немногое, что сумели утащить на себе.
Я пыталась угадать, о чем думают бедняги, с самого рождения ведшие мирную жизнь, тихое существование. Вдруг исчезает их привычный, однообразный мир, и они смотрят обескураженно на огонь, пожирающий их прошлое, настоящее и будущее.
Война.
Когда Ксен улегся рядом со мной, я спросила:
— Как мы будем жить? Чем питаться?
— Тем, что найдем, — ответил он.
Вопросов больше не задавала. Отлично поняла, что он имеет в виду: мы будем продвигаться, забирая провизию у обитателей земель, по которым пройдем, — словно саранча, оставляя позади себя пустыню. Сейчас все спят и, вероятно, думают о женах и детях, оставшихся дома, но завтра они снова станут армией «десяти тысяч», злыми духами войны, спрячут человеческие лица под шлемами, потому что на протяжении многих недель или, может, месяцев им день и ночь придется побеждать или умирать.
На следующий день лишь дым поднимался над равниной, а войско Тиссаферна выстроилось у входа в ущелье. Персы все еще боялись, что мы захотим вернуться назад. Но кому и голову могла прийти мысль о том, чтобы бросить вызов самой могущественной империи на Земле?
Двинулись в путь, следуя вдоль стремительного и пенистого потока, впадавшего в Тигр. Один из воинов попытался измерить его глубину, но копье полностью погрузилось в воду, так и не достав дна.
Пожитки мы с Ксеном погрузили на спины трех мулов, привязанных друг к другу и образовавших небольшой караван. Я шла впереди и вела первого из них под уздцы. Взглядом поискав Мелиссу, так и не обнаружила ее. Тропинка была не очень широкой, и армия растянулась длинной вереницей, змеившейся по долине в направлении перевала.
Мы начали подниматься, карабкаясь по горной тропинке, усыпанной острыми камнями; иногда валуны скатывались и падали в поток, кипевший внизу в брызгах белоснежной пены среди гигантских скал. Склоны горы поросли лесом, вековыми деревьями с огромными узловатыми стволами. Я передвигалась с большим трудом; раньше мне никогда не случалось бывать в горах, и, несмотря на усталость, царапины и порезы, меня воодушевляло сознание того, что с каждым шагом я оказываюсь все выше.
Я привыкла к тому, что на большом протяжении местность остается прежней — все та же бесконечная и плоская степь или пустыня, — но теперь новые картины открывались чуть ли не за каждым поворотом тропинки. Все это давало ощущение чуда, повергало в изумление.
В какой-то момент я обернулась, и внимание мое привлекли две картины. Одна — вдали: армия Тиссаферна, направлявшаяся к западу и похожая на длинную черную змею, скользящую по песку пустыни; другая — вблизи: беременная девушка, которую я раньше видела на повозке.
Персидский полководец вел свою армию в Анатолию, к морю, чтобы принять управление новой провинцией вместо Кира: теперь он был уверен, что все мы погибнем среди горных круч и остроконечных пиков севера, в краю, рождающем бури и грохочущий ветер. Девушка лежала у края тропинки, не в силах пошевелиться, обессиленная. Для нее и для ребенка, которого она носила, не существовало никакого «завтра». Никто не останавливался. Мужчины проходили мимо, опираясь на копья, иногда касаясь ее своими плащами, но ни один не протянул руки.
Я постепенно замедлила шаг, воспользовавшись тем, что Ксен был далеко, замыкая шествие со своими всадниками, и остановилась. Привязав мула, находившегося во главе нашего каравана, к маленькому дубу, приблизилась к девушке.
— Вставай немедленно.