— Теперь веди нас к своему хозяину, Хримтурс. [59] Есть у нас к нему одно дело.
Горбун повел Эрлинга в покой, где спал Кетиль. При этом он то и дело спотыкался и так шумел, что перебудил всех в доме. Жители Браттахлида перепугались, когда увидели викингов. Кетиль вскочил со скамьи и сказал:
— Прошу тебя, Эрлинг, не убивай меня. Я готов согласиться на любые твои условия.
— Напрасно ты так боишься умереть, — сказал Эрлинг. — Это было бы для тебя еще не самое худшее.
Потом он обратился ко всем домашним Кетиля и сказал:
— Этот человек повинен в смерти пятисот безоружных людей, детей и женщин. Не смотрите, что он так тих и неприметен. У него хватило подлости отдать в руки палачей целое селение, жители которого не сделали ему никакого зла. Мы не будем его убивать, потому что позорно для воинов даже прикасаться к такому трусливому псу. Вы можете сами поступить с ним, как считаете нужным.
Там была одна девушка по имени Сигрид. Ее отцом был Финнбоги, брат Кетиля Тюленя. Сигрид родилась в Вестрибюгде, [60] а потом Финнбоги переехал в Восточное поселение и отдал Сигрид в монастырь бенедиктинок на Бафнс-фьорде. После смерти Финнбоги Кетиль забрал ее к себе в Браттахлид. У нее были длинные ноги, русые волосы и синие глаза. Сигрид сказала:
— Верно ли я догадалась, что ты Эрлинг, сын Сигхвата, конунг гренландцев?
— Ты не ошиблась, красавица, — сказал Эрлинг. — Но разве об этом так трудно догадаться?
— Здесь никто не знает о тебе, — ответила Сигрид. — Не знала бы и я, если б не подслушала однажды разговор дядюшки с епископом.
Эрлинг сказал:
— Надеюсь, когда-нибудь ты услышишь обо мне больше. Пока же скажу тебе только, что я остановился на острове Эйриксей.
После этого Эрлинг и его спутники вышли во двор. Они закололи двух быков Кетиля и погрузили их в лодку. Потом они вернулись на остров.
В ту же ночь Кетиль Тюлень сбежал из Браттахлида со всеми домочадцами и всем добром, которое они смогли увезти. Кетиль отправился в Гардар и попросил у епископа разрешения остаться у него на какое-то время. Кетиль сказал:
— Этой ночью ко мне приходил Эрлинг со своими викингами. Он ограбил меня и выдал моим домашним все то, что мы хотели скрыть.
— Почему же он не убил тебя? — спросил епископ.
Кетиль ответил, что и сам этого не знает.
Кетиль остался в епископском дворце. Ивар решил не нападать первым на Эрлинга, "потому что нам неизвестно, сколько у него людей, а уж кораблей-то у него не меньше, чем у нас." Ивар и Торстейн приготовились к защите. Дворец и корабль надежно охранялись и днем, и ночью.
Однажды Ивар пришел к Кетилю и сказал:
— С недавних пор в Гардаре происходит нечто странное и нехорошее. Люди говорят, что здесь поселились призраки. Я сам не раз видел по ночам каких-то неизвестных людей, которые бродят по дворцу, словно слепые. Не будь я христианином, я бы сказал, что это духи-двойники. Но вот что страшнее всего: каждую ночь ко мне приходит та колдунья, которую мы сожгли в Вестрибюгде. Видно, сам дьявол помог ей выйти из могилы. Лицо у нее опалено и обуглено, а одета она во все черное; на голове — золотая корона с большим черным камнем, и камень этот светится, подобно звезде. Колдунья каждый раз произносит одни и те же слова. Тут епископ прочитал ту вису, которую Эрлинг вырезал на ореховой жерди на горе Эйяфьялль.
Кетиль сказал:
— Что же вы хотите от меня, святой отец? Ведь я небольшой мастер воевать с призраками.
Ивар сказал:
— Ты хорошо знал Эрлинга и Торбьёрг. Расскажи мне о них все, что знаешь, и не упускай ничего, даже если что-то покажется тебе не стоящим упоминания. Может быть, мне удастся справиться с колдовскими кознями, если я буду знать все о самих колдунах.
Кетиль сказал:
— Не стану я ничего рассказывать. Мне вовсе не хочется, чтобы Торбьёрг и ко мне являлась по ночам. Раз уж сам епископ не может изгнать оборотней из своего дворца, значит, дело это не шуточное.
Ивар ушел от Кетиля ни с чем, и оба пребывали в большом страхе. Этой ночью Сигрид прокралась в покой, где спал Кетиль. Тот сразу проснулся и крикнул:
— Кто здесь?
Сигрид сказала:
— Не бойся, дядюшка, это я, Сигрид.
После этого она подошла к Кетилю и ударила его ножом в грудь. Кетиль сказал:
— Правду говорил епископ: здесь кругом одни оборотни.
Потом он умер. Сигрид отрезала ему голову и завернула ее в обрывок плаща. Затем она выбралась из дворца, села в лодку и поплыла к устью фьорда. На другой день она добралась до Эйриксея и пришла в лагерь язычников. Она отдала Эрлингу голову Кетиля и рассказала ему обо всем, что произошло в Гардаре.
Эрлинг сказал:
— Есть и в Аустрибюгде отважные люди!
Потом он созвал дружину и сказал, что они сейчас же отправляются в Гардар.
— Мы уже нагнали такого страху на наших врагов, что боюсь, как бы они не вздумали бежать.
Воины поднялись на корабли и поплыли на юг, к Эйнарсфьорду.
XVII
Ивар епископ узнал об убийстве Кетиля и сказал, что не намерен больше оставаться в Гренландии. Он приказал воинам немедленно собираться в путь.
— Поплывем к Магнусу конунгу. Пусть он пошлет войско побольше, если хочет сохранить христианство в этой проклятой стране. А я сюда не вернусь и за все золото конунговой казны.
Ивар, Торстейн и все их воины спешно погрузились на корабль, подняли паруса и направились на запад, в сторону открытого моря. Неподалеку от Клинингса они заметили корабли язычников, которые шли им навстречу на веслах. Ивар повернул корабль на юг, и язычники тотчас же сделали то же самое. Ветер теперь был попутный и тем, и другим. Вскоре Лейвов корабль стал настигать беглецов. Когда корабли поравнялись и сошлись бортами, люди Эрлинга стали прыгать на корабль Ивара. Борта на Лейвовом корабле были намного выше, и норвежцам было трудно защищаться. Они не успели опомниться, как весь их корабль был полон язычников. Эрлинг с половиной воинов пошел вдоль левого борта, а Эндриди — вдоль правого.
Торстейн, сын Эйрика, увидел Эндриди и крикнул своим людям:
— Неужели вы не можете остановить этого пса? Ведь он хромает на обе ноги!
Торстейн метнул копье в Эндриди, но тот отпрыгнул за мачту. Потом Эндриди ударил Торстейна мечом и разрубил ему щит, а вторым ударом отсек ему правую руку по самое плечо. Торстейн упал, и тогда Эндриди сбросил его в море. Эта битва происходила недалеко от берега. Вот Ивар епископ видит, что дело плохо, и прыгает в воду. Он доплывает до ближайшего мыса и выбирается на скалу. Неподалеку он видит какое-то жилье, идет туда и просит бонда спрятать его от разбойников. Бонд отводит епископа в подпол. Тем временем язычники очистили весь корабль Ивара от кормы до носа. Там погибло более сотни норвежцев и стражников епископа. Эрлинг потерял в этом сражении двадцать человек. Умиарсваг догнал Лейвов корабль уже после того, как битва была закончена. Эрлинг сказал такую вису:
Взял коня морского, [61]
Не добыл победы:
Вплавь до Трандхеймсфьорда
Ивар доберется. [62]
— Теперь мы подчинили себе всю страну, как и хотели. Осталось узнать, как примут это известие местные жители.
Язычники вернулись на Эйриксей уже на трех кораблях. Корабль, который они захватили в битве у Клинингса, Эрлинг назвал Анга. Это был очень красивый корабль, хотя и не такой большой, как Лейвов. На другой день Эрлинг разослал гонцов по окрестным фьордам с такими словами: "Эрлинг, конунг гренландцев, созывает жителей Восточного поселения на тинг на остров Эйриксей". Гонцы обошли много дворов, однако в назначенный день никто не приехал на Эйриксей. Эрлинг сказал:
— Народ здесь куда ленивее, чем у нас. Что ж, если они не хотят идти к нам, пойдем к ним сами.
Эрлинг поехал в ближайший двор. Там жил бонд по имени Грим. Он хорошо принял Эрлинга и сказал:
— Не тот ли ты конунг, что захватил норвежский корабль и позвал всех на тинг?
Эрлинг сказал: "Да, это я", и спросил Грима, почему тот не поехал на тинг. Грим сказал:
— Ведь вы викинги, и я боялся, что вы либо потребуете денег, либо заставите меня воевать. А я человек тихий и небогатый. В воины я не гожусь, да и чужого добра мне не надо: сохранить бы то, что есть.
Эрлинг сказал:
— Разве ты не хочешь, чтобы Гренландия отложилась от Норвегии? Тогда мы сможем свободно торговать, с кем захотим. Здесь станет куда больше купцов и товаров, чем теперь.
— Когда еще это будет, — сказал Грим. — К тому же, боюсь, что наши дома могут превратиться в пепел раньше, чем этот мятеж принесет нам какую-то пользу. Что до меня, то мне все равно, кто будет править нами: ты или норвежцы. До сих пор я жил мирно и не ввязывался ни в какие распри, и так же буду поступать и впредь.
Эрлинг сказал:
— Не хотел бы ты отправиться с нами на поиски новых земель?
Грим ответил, что ему незачем бросать свое хозяйство и искать счастья в далеких землях, к тому же неизвестно, намного ли там лучше, чем здесь.
— Я вижу, тебя не убедить, — сказал Эрлинг. — Поступай, как хочешь. Только смотри, как бы твоя жизнь не стала такой спокойной, что ее и не отличишь от смерти.
Эрлинг объезжал дворы Аустрибюгда до поздней осени. Почти везде бонды говорили одно и то же: они-де народ тихий и хотят только, чтобы их поменьше тревожили. Эрлинг был сильно опечален таким ходом дела. Однажды он сказал:
— Похоже, мы только напрасно потеряли время. Местные бонды — совсем никчемные люди. С героями здесь туго.
Бьёрн сказал:
— Не мешало бы проучить их хорошенько. Быть может, тогда они взбодрятся.
— Вряд ли, — сказал Эрлинг. — Да и ни к чему это. Они сами выбрали себе худшую участь.
Язычники зазимовали на Эйриксее, а весной вернулись в Вестрибюгд.
Эрлинг оставил в Восточном поселении небольшой отряд и один из кораблей. За старшего там был Атанган. Они следили за тем, что происходит в Аустрибюгде, но ни во что не вмешивались. Жителям был дан строгий приказ: никто не должен под страхом смерти говорить чужеземцам, если они вдруг появятся в Гренландии, что им что-то известно о разбойниках, которые захватили норвежские корабли.
После морского сражения, о котором было рассказано, Ивар епископ пошел пешком в Ватнсдаль, в аббатство святого Олава, и попросил Йона, сына Торлейва, спрятать его в каком-нибудь надежном месте. Йон отвел Ивара в потайную келью. Там Ивар просидел две зимы. Йон самносил ему пищу, так что никто из монахов не знал, куда пропал их епископ. Атанган искал его по всему Восточному поселению, но так и не смог найти. Дурные сны по-прежнему мучали Ивара, к тому же в монастыре стали появляться призраки. Зимой кругом монастыря бродили стаи волков, и люди говорили, что никогда еще не видели в Аустрибюгде таких больших стай.
Летом в Восточное поселение пришла Трещотка, и Йон тотчас же сообщил об этом Ивару.
— Я сегодня же еду на Херьольвсфьорд, — говорит Ивар. — Нужно торопиться, пока язычники не захватили и этот корабль.
Той же ночью Ивар уезжает из монастыря. Он одет, как простой монах, а лицо закрыто капюшоном, так что никто не может его узнать. Он приезжает на Херьольвсфьорд, где остановилась Трещотка, и поднимается на корабль. Этой Трещоткой правил Гейр, сын Храфна. Ивар приходит к Гейру и говорит:
— Мы немедленно поднимаем якорь и плывем в Норвегию.
Гейр смеется и говорит:
— Ты помешался, монах, не иначе. Что это ты вздумал распоряжаться на корабле Магнуса конунга?
Тут Ивар показывает Гейру пергамент с печатью архиепископа Трандхеймского, в котором говориться о назначении Ивара, сына Барда, епископом Гренландии. Ивар говорит:
— Вся эта страна захвачена мятежниками. Я был вынужден скрываться в монастыре и провел там две зимы. Я должен поехать к конунгу и рассказать ему обо всем, что здесь произошло.
— Где же эти мятежники, святой отец? Почему никто из жителей не сказал нам о них ни слова? Уж не почудилось ли вам все это?
Ивар говорит:
— Люди насмерть перепуганы. Им приказано держать язык за зубами, иначе их всех убьют. А если ты не веришь мне, то ответь: где те два боевых корабля, которые конунг послал в Гренландию четыре зимы назад?
Гейр помолчал и немного погодя сказал:
— Чудная у вас страна. По-моему, она приносит конунгу больше забот, чем пользы. Я верю вашим словам, святой отец, и все же не могу отплыть раньше, чем через десять дней. Ведь мы только начали торговлю.
Ивар сказал:
— Мятежники не упустят случая захватить еще один корабль. Возможно, они уже на пути к Херьольвсфьорду. Если мы не отплывем сегодня, завтра может случиться так, что корабль уйдет отсюда уже без твоего разрешения и совсем не туда, куда тебе хотелось бы.
Гейр сказал:
— Многие из тех, кто приплыл со мной, сейчас на берегу, и я не смогу за один день оповестить их всех о нашем уходе.
Тогда Ивар дал Гейру кошель с золотыми и сказал:
— Святая церковь окупит все твои расходы. И я обещаю, что конунг не только не разгневается, но и наградит тебя.
И вот Гейр приказывает поднять якорь и поставить паруса. Трещотка отплывает так поспешно, что все норвежские купцы остаются на берегу. У Заслон-горы [63] они поварачивают на восток и плывут напрямик к берегам Исландии. Во время этого плавания дурные сны совсем одолели Ивара. Он постоянно твердит, что видит кругом призраков, однако другие люди на корабле не замечают ничего необычного. Вскоре корабль натыкается на сплошную полосу льда, которой конца не видно ни на севере, ни на юге. Гейр убежден, что этого льда здесь не было, когда они плыли из Норвегии. [64] Норвежцы видят, что старым морским путем в Исландию не пройти, и поворачивают на юг. Вскоре поднимается сильная буря, и Трещотка едва не погибает. Потом они долго плывут в густом тумане и не могут понять, где находятся. Ивар совсем перестает спать и мечется по кораблю, словно помешанный. Он целыми днями молится и заставляет всех делать то же самое.
Вот однажды Гейр спрашивает Ивара, почему ему так неймется.
— Нам и без того приходится несладко, а ваши поступки, святой отец, не прибавляют людям мужества.
Епископ закатывает глаза и говорит:
— Тяжела десница господня и праведен гнев его. Истинно говорю вам:
Льды кораблям
Путь преградили,
Бури взъярились,
Будет нам праздник!
Пойди, Гейр, и убей колдунью Торбьёрг: вон она взбирается к нам на корму.
Тогда Гейр связывает епископа и держит связанным до конца плавания.
Поздней осенью Трещотку отнесло к берегам Ирландии, и Гейр остался там на зиму. На берегу рассудок вернулся к Ивару. Весной они вышли в море и благополучно прибыли в Бьёргюн. Там Ивар сразу же сел на попутный корабль и приехал в Трандхейм. Прямо с корабля он направился к Эйрику архиепископу, исповедывался у него и получил отпущение грехов. Ивар хотел сразу же ехать к Магнусу конунгу, но архиепископ уговорил его провести зиму у него в Трандхейме. Весной в Норвегии началась жестокая хворь, какой там никогда не бывало. Эта хворь называется Черная смерть. [65] Она поразила также и другие христианские страны и дошла до Миклагарда [66] и Гардарики. Рассказывают, что в то лето от нее умерла четверть всех христиан. Города в Норвегии совсем опустели. Ни один корабль не отходил от пристаней. Конунг запретил людям переезжать из одного селения в другое.
Конунга эта напасть застала на востоке, в Вике. Он укрылся в замке в Тунсберге, и к нему никого не пускали. На другой год Черная смерть начала утихать, но тут страну поразила другая болезнь, еще более тяжелая. Это была та хворь, которую называют оспой [67] и от которой все тело покрывается черными язвами. Народ был очень напуган этими невзгодами. Говорили, что не иначе, как сам дьявол пришел в Норвегию, чтобы искоренить здесь адамово семя.