«Я знаю, что фавн и остальные были здесь, когда здесь жил ты, — написала она. — Куда, по-твоему, мог подеваться Эразм? Вряд ли он вернулся домой. Но не убежал же? Я беспокоюсь за него».
Ласси поставила затейливую подпись и закрыла дневник. Чувствуя себя гораздо лучше, она направилась в гардеробную и сняла с вешалки зеленое платье, которое задумала перешить. Раньше одежда ее не особенно занимала, поскольку собственной у нее, по сути, и не было. Но теперь, обретя бесконечный источник красивых нарядов, она постепенно проникалась присущим ее полу тщеславием.
Девушка развернула платье перед Ролло.
— Его прежняя хозяйка была пугающе высокой, тебе не кажется?
Она подняла платье так, чтобы юбка не лежала лужицей на полу, при этом лиф оказался у ласси над головой.
— Пугающе высокой, — повторила девушка… и застыла. — Богатой. Тщеславной.
Она бросила платье, словно обожглась. Тяжелый от золотого шитья лиф приземлился Ролло на голову, и волк взвизгнул.
— Ты чего? — Волк хвостом вперед выбрался из-под платья и встряхнулся.
— Это тролльское платье. — Ласси взглянула на свое отражение в высоких зеркалах и увидела свой бледно-голубой утренний туалет в совершенно новом свете. — Это все тролльские наряды. — Она сердито уставилась на Ролло. — Они пахнут?
— Э-э… Ну… Они также пахнут цветами, из-за тех мешочков с сушеными лепестками, что висят в шкафах, — заюлил волк и честно добавил: — С легким оттенком тухлого мяса.
— Проклятье!
Ласси содрала с себя голубое платье так поспешно, что порвала кружево на лифе. Она скинула сорочку, метнулась в умывальную и наполнила ванну самой горячей водой, какую могла терпеть. Девушка долго терла себя до красноты, а потом встала посреди гардеробной, завернутая в полотенце, и уставилась на дверцы шкафов. В конце концов она со вздохом влезла в старый растянутый свитер и латаную-перелатаную юбку.
— Ты пахнешь лучше, — сказал Ролло, утешительно тычась носом ей в ладонь. — Прежней собой.
— И то хорошо. Однако мне бы хотелось отыскать здесь одежду, не ношенную троллями. Неужели здесь не осталось вещей, раньше принадлежавших селки или фавну — да кому угодно!
Она принялась вытаскивать платья из шкафов, сваливая их в кучу посреди комнаты. Свои вещи: парку Ханса Петера, сапоги, второй свитер и юбку, штаны — она сложила в аккуратную кучку.
Одно из тролльских платьев зацепилось за что-то, когда она выдергивала его из шкафа, и порвалось. Выругавшись, ласси сунула руку внутрь и нащупала острый кусок льда, ничем не закрепленный. Она отодвинула его и обнаружила сверток, засунутый в тайник между шкафом и стеной.
Это оказался ранец, но не такой, какой ей давала мадам Грей. Внутри лежали льняная сорочка с длинными пышными рукавами с цветочным орнаментом, темная шерстяная юбка, красный жилет и пара потертых кожаных башмаков. Все вещи были выношены до мягкости, добротные, но недорогие. Больше всего ласси ужаснуло то, что они явно принадлежали девушке примерно ее размера. Куда же подевалась хозяйка одежды?
Под этой повседневной одеждой обнаружилось самое худшее. Завернутый в муслин, там лежал свадебный бюнад,[5] ни разу не надёванный. Роскошный наряд, ничуть не похожий на тяжелые бархатные юбки и усыпанные жемчугом лифы тролльских платьев. Черную шерстяную юбку бюнада украшала по подолу широкая вышивка красными, синими, зелеными и желтыми полосами. На красном жилете спереди снизу доверху шли серебряные пуговицы, а белая рубашка была из тончайшей газовой ткани. Нашлась там даже пара серебряных сережек и круглая брошь со свисающими медальонами. Также имелись белые чулки и пара черных туфель с пряжками, слишком жестких — их явно никогда не надевали.
Ласси села на пол посреди гардеробной и разрыдалась над этими туфлями. Какая-то другая девушка прибыла сюда, в этот холодный ледяной дворец, уже видя себя невестой. Но что сталось с ней? Она умерла? Пыталась бежать через снежную равнину? Или зачахла от тоски по родным? Или просто исчезла однажды, как Эразм?
Взяв в руки повседневный жилет, ласси заметила один-единственный длинный волос, приставший к его шерстяной спинке. Волос был светлый, почти белый, но, когда она поднесла его к свету, замерцал золотом.
Ласси старательно намотала волос на одну из пуговиц на свадебном бюнаде, чтобы не потерялся. Всхлипывания перешли в икоту, и Ролло начал слизывать слезы с ее лица.
— Это же просто одежда, — проворчал он в замешательстве.
— Как ты не понимаешь! Какую-то другую девушку привезли сюда, и она покинула это место без вещей. Это значит, что она… мертва… или еще что-то. — По щекам ласси хлынул новый поток слез. — Мне кажется… это Това, о которой писал Ханс Петер.
Ролло обнюхал одежду. Над бюнадом он только головой покачал: тот был слишком новый и не пах ничем, разве что шерстью и — еле уловимо — сотворившими его руками. Повседневную одежду он обнюхал более тщательно.
— Она была человеком, — доложил волк. — И редкостной чистюлей. Любила землянику и книги. И Ханса Петера. И она не умерла в этой одежде.
— Ты уверен?
Ролло снова обнюхал сорочку и кивнул:
— Они пахнут исбьорном, но не нашим. И Хансом Петером. По крайней мере, этот предмет, — он ткнул носом в сорочку, — хотя и почти неощутимо.
Ласси схватила сорочку и обнюхала ее как следует сама, но ничего не учуяла. Ну, то есть она уловила аромат сушеных цветов из гардероба и кожи ранца, но это все. Ни земляники, ни книг, ни Ханса Петера.
— Твой нос не настолько чувствителен, — напомнил ей Ролло с еле заметным оттенком самодовольства.
— Это Товины вещи, — с уверенностью произнесла ласси. — Когда Ханс Петер жил здесь, с ним была красивая девушка по имени Това, и они очень любили друг друга.
— Даже я не в силах все это учуять, — заметил Ролло.
— Но я это чувствую, — настаивала ласси. — Думаю, это она вышила синие узоры на парке Ханса Петера. Красная часть содержит какое-то заклятие, и Това изменила его. Интересно, что случилось с ней и с их исбьорном, — закончила она, смахнув со щеки последнюю слезу.
— Их исбьорном?
— Ты сказал, пахнет белым медведем, но не нашим.
— Да-а. — Но теперь голос Ролло звучал не так уверенно, как прежде. — На самом деле в этих запахах ужасная путаница. То нюхнешь — исбьорн, а в следующий миг — Ханс Петер. И привкус тролля тоже.
— Тоже? — Ласси снова поднесла сорочку к носу, но запах не давался ей. — Что это значит? — Руки у нее слегка дрожали. — Что тролли с ней сделали? Что им нужно от… — Она хотела сказать «меня», но в последний миг изменила слова, не в силах даже озвучить собственный страх. — От моего исбьорна?
— Не знаю, — откликнулся Ролло, — но, по-моему, нам следует прислушаться к совету Ханса Петера. Ждать, соблюдать осторожность и вернуться домой.
— Но разве ты не хочешь помочь?
— Вряд ли мы можем помочь, — возразил Ролло. — По-моему, мы только хуже делаем. А когда этот год кончится, наверное, Ханс Петер расскажет нам, что приключилось с ним. И с этой девушкой. — Он поддел носом бюнад. — По-моему, ей мама помогала шить, — добавил он, отвернулся и чихнул. — Тот, кто делал швы на этой юбке, любил розовую воду и свежевыкопанную картошку.
Ласси долго сидела в разоренной гардеробной и раздумывала над всем, что обнаружили они с Ролло. Когда пришло время ужина, она аккуратно сложила вещи Товы обратно в ранец и убрала его в первый шкаф, к собственной одежде. Тролльские платья она оставила там, где бросила.
Увидев ее в старой одежде, исбьорн опешил. В свете люстры над обеденным столом вещи казались еще более поношенными, но он ничего не сказал. Он старался поддерживать беседу, но ласси отвечала односложно. Ей не давали покоя слова Ролло, что они только хуже делают, и в тот вечер она не пыталась выжать из медведя какие-либо сведения о колдовстве. Подавленная, она рано легла спать.
Когда в полночь молодой человек пришел лечь рядом с ней, она перекатилась ближе к нему, словно бы во сне. Решив, что он заснул, она обнюхала его. Таинственный сосед пах мылом. Ласси снова пожалела, что у нее нет чувствительного носа Ролло и что волк ни разу не проснулся, когда приходил ее гость. Но острого волчьего нюха ей не досталось, а Ролло дрых в гостиной, так что она сдалась. Ночной гость не пах троллями или хотя бы картошкой.
Глава 20
На следующий день, когда ласси сидела в библиотеке, делая выписки, мадам Грей пришла вытирать пыль. Вспомнив, как в прошлый раз удалось подвести домоправительницу к добровольному рассказу о том, что та родом из Франкрика, девушка приготовилась задать новый вопрос. Вот только какой выбрать? Мольба к Хансу Петеру накануне была вознаграждена лишь коротким сообщением: «Будь осторожна. Не спрашивай». Ласси намекнула исбьорну о найденной одежде, но тот понятия не имел, кому принадлежали вещи.
Поэтому она решила спросить о своем ночном посетителе. О странном госте, который пах мылом и льном, который храпел, но никогда ничего не говорил и о котором наверняка должны были знать слуги. Девушка открыла рот и…
— Госпожа?
Ласси захлопнула рот и снова открыла от удивления: мадам Грей заговорила первой!
— Да?
— Эразм мертв.
— Что?!
Ласси вскочила, уронив книги на пол. Локтем она задела чернильницу, стоявшую на столике рядом с креслом, и та упала на ковер. Чернила, словно черная кровь, затопили цветочный узор.
— Он говорил слишком много и теперь мертв, — сказала мадам Грей. Она выкрутила метелку обеими руками, рассыпая по испорченному ковру перья. Ее жуткое лицо перекосилось от горя. — Мне тоже полагается молчать, но Эразм был мне добрым другом. Вам не надо себя винить: ему самому следовало быть осторожнее. Но никто из вас прежде не понимал нас.
— Как она узнала?
Горгулья фыркнула и провела пальцами по ленте на шее.
— Простите, что расстроила вас, госпожа. Но я хотела, чтобы вы знали. — Ее перепончатые крылья жалобно хлопнули. — Я бы хотела оплакать его, но у моего народа нет слез. — И она вылетела из библиотеки, уронив искореженную перьевую метелку в расползающуюся чернильную лужу.
Ласси рухнула в кресло, глядя на то, как чернила впитываются в ковер. Тролльский словарь лежал на краю лужи и уже подмок, но ей было все равно. Эразм мертв. Потому что она задавала ему вопросы. И он отвечал. Ему шестьсот лет. Было. Но теперь он мертв. Она забрала его.
— Принцесса троллей, — произнесла ласси.
Потом она заплакала. Начав, она не могла остановиться, и, когда спустя несколько минут ее нашел Ролло, она стояла на коленях в чернильной луже, с распухшими глазами и красным носом, всхлипывая и колотя кулаками по подушкам кресла.
— Ты чего? — Ролло запрыгал вокруг черного месива, тычась носом в плечи и руки хозяйки, куда мог достать, не пачкая чистые лапы. — Что стряслось?
— Эразм мертв! Он умер, умер, умер! Она убила его за то, что он разговаривал со мной! — Ласси завыла и с новой яростью замолотила по подушке.
У волка шерсть встала дыбом.
— Кто его убил?
— Она убила, она, эта тролльская, тролльская… ведьма!
Ласси подобрала упавшую чернильницу, практически опустевшую, и запустила ею в окно. Та врезалась в стекло, оставив паутину трещин, и упала на пол с глухим стуком.
Ролло тяжело задышал, ткнулся хозяйке в волосы, а потом повернулся и выбежал из комнаты. Ласси подумала, что наконец прогнала лучшего друга, и зарыдала еще горше. Ханс Петер с ней не разговаривает, Эразм умер, Ролло ее бросил. Кто остался?
Громадные белые лапы исбьорна были такими мягкими, что он вошел в комнату совершенно бесшумно. Он ступил прямо в чернильное пятно и положил свою большую голову на макушку ласси. От негромкого рокота его голоса у нее загудело в голове.
— Мне очень жаль.
— Я убью ее, — икнула ласси.
— Кого?
— Сам знаешь кого. Принцессу троллей, которая убила Эразмову Нареллу. А теперь и Эразма. Я убью ее. — Она вонзила ногти в подушку кресла, раздирая тонкую шелковую вышивку.
В глотке у медведя снова зарокотало. Он сел, и ласси прислонилась к его теплому мохнатому телу. Она думала, что слезы у нее уже высохли, но тут ее захлестнула новая волна, и она долго плакала, уткнувшись в мягкую медвежью шерсть.
Он подождал, пока растает последний всхлип:
— Лучше?
Ласси вытащила из кармана носовой платок и утерла лицо:
— Наверное. И все равно я хочу ее убить.
Медведь заворчал. От этого у ласси задребезжало в костях, а Ролло заскулил.
— Тебе не положено даже знать, что она существует, — предостерег девушку медведь. — Не говори о ней больше. Не задавай вопросов. Не угрожай ей. Год скоро кончится.
— Вот и Ханс Петер так же говорит, — фыркнула ласси, вырываясь из медвежьих объятий. — Жди и будь осторожна, ничего не делай, просто жди, а потом иди домой. А я так не могу! Эразм был добр ко мне, а теперь он мертв.
— Задавая новые вопросы, ты его не вернешь. Только хуже станет, — предупредил исбьорн.
— Куда уж хуже? — взъярилась ласси. Она затопала по библиотеке, срывая книги с полок и бросая их на пол. — Жизнь моего брата разрушена. Эразм мертв. Все слуги — их жизни она тоже сломала. И твою жизнь, и мою. А девушка, чей бюнад я нашла, тоже, скорее всего, мертва! Должен быть какой-то способ сразиться с ней.
— Нет никакого способа. Мы можем только ждать, смотреть и надеяться. — Медведь с беспокойством наблюдал за тем, как она бесится.
— Что это значит?
— Я не могу тебе сказать.
Ласси набросилась на него.
— Ты! — Она наставила трясущийся палец на широкую белую морду. — Ты ее боишься!
— Разумеется, боюсь! — крикнул он, вскакивая. — Ты Знаешь, что она… — Слова его резко оборвались. Он немного постоял молча, а затем раздраженно прорычал: — Я не могу… Будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты бы тоже ее боялась! — Он подошел и встал нос к носу с ласси. На своих четырех лапах он был ростом с девушку, стоящую на двух ногах. — Поверь мне: все может стать гораздо, гораздо хуже. Она способна заставить тебя пожалеть, что ты вообще на свет родилась.
После этого он ушел.
Ласси сдернула со стола выложенный драгоценными камнями глобус мира и запустила им в уже треснувшее окно. Ледяная пластина со скрипом проломилась, глобус полетел по воздуху, словно падучая звезда, и разбился о зазубренный лед у подножия дворцовых стен.
На следующий день саламандры со слезами сообщили ласси, что пропала мадам Грей. Ночью пришла она и забрала домоправительницу.
Ласси две недели не выходила из своих покоев.
Глава 21
Когда забрали мадам Грей, ласси стала вести себя так, как умоляли ее брат и исбьорн. Она прекратила расспросы. Перестала клянчить сведения у Ханса Петера. Ее, отвергнутую матерью при рождении, ничуть не испугала перспектива пожалеть, что она родилась на свет. Но ее тошнило при мысли, что Эразм и мадам Грей пострадали из-за нее.
И все же ласси не могла просто сидеть на месте без дела. Она спросила Фиону, нельзя ли получить новую ткань, чтобы сшить себе одежду. Тролльские платья девушка отказывалась носить, а свою лучшую юбку испортила, встав на колени в луже чернил. Одежда Товы (ибо ласси была убеждена, что это одежда Товы) подошла бы ей с минимальными изменениями, но девушке казалось чем-то вроде кощунства прикасаться к ней. Фиона кивнула, и на следующий день гостиную заполнили отрезы шелка, бархата, тонкого льна и катушки шелковых нитей.
С самоуничижительным смешком ласси сшила себе наряд вроде тех, к каким привыкла дома, а не тех, какие носила в последнее время. Фиона убрала тролльские платья, и гардероб медленно наполнился длинными юбками в форме колокола, обтягивающими жилетами и сорочками с присборенными рукавами — такие носят сельские девушки в Норвегии. Правда, у норвежских крестьянок вряд ли водились юбки из сочного синего бархата и жилеты из изумрудного атласа.
Шитье занимало руки и даже рот ласси. Когда она шила, то поджимала губы, или жевала их, или высовывала язык. Ее братья и сестры всегда посмеивались над этой ее манерой, но она не могла побороть привычку, как ни старалась. Теперь эта привычка оказалась даже полезной, поскольку мешала ласси задавать вопросы. Но неутихающая ярость на принцессу троллей делала пальцы неловкими, а движения торопливыми. Девушка безжалостно кромсала материю и гневно бросала в камин огромные куски ткани, если не удавалось проложить прямой шов.