— Это всё, — широко улыбаясь, сказал Женька.
Все продолжали глядеть на него. Никто не расходился. На лицах посетителей читалось ожидание. В душе у Женьки шевельнулось нехорошее предчувствие. Лёха понял: будут бить.
— Всё уже, — неуверенным голосом повторил Женька.
— Как всё? А ухо? — напомнил ему Петухов.
— Какое ухо? — пролепетал Женька, всё ещё не понимая, чего от него хотят.
— Как какое? Ты же обещал, что ухо отрежешь, как этот Ваня, как его там.
— Ван Гог, — машинально подсказал Женька.
— Во-во, — поддакнул Петухов.
— Ничего я не обещал, — попятился Женька.
— Говорил, он струсит, — сказал Шмыгунов, особенно смачно шмыгнув носом.
— А за что мы тогда червонец заплатили? — выкрикнул Петухов. — А ну гони бабки назад.
Толпа угрожающе сомкнула кольцо вокруг художника и его верного помощника. Женька мысленно поблагодарил Лёху, что тот настоял убрать портрет Петухова. Благодаря Лёхиной дальновидности обошлось без драки, но с деньгами пришлось расстаться окончательно и бесповоротно.
Скоро Женька и Лёха остались вдвоём в опустевшей галерее.
— Тебе хорошо. А у меня мою собственную двадцатку выгребли, — проворчал Лёха.
— Деньги и творчество — вещи несовместимые, — философски заметил Женька, окинул «галерею искусств» прощальным взором и побрёл прочь.
— А как же картины? — крикнул ему вслед Лёха.
Женька не ответил. Он уже смирился с тем, что не станет гениальным художником, и на аукционах будут продаваться не его картины, а какого-то далёкого Ван Гога. Зато он остался при ушах. Каждый выбирает своё.
Ссора
Я не хочу дружить ни с кем.
Мы поругались насовсем.
Играть мне не с кем? Ну и пусть!
Я ни за что не помирюсь!
Сижу на стуле я верхом
И не скучаю ни о ком.
Я никого к себе не жду,
И ни за кем я не зайду.
Мы больше никогда вдвоём
Не поболтаем ни о чём.
Я ни про что не расскажу:
Я больше с другом не дружу.
Бедняга, всеми позабыт,
Небось, один сейчас сидит.
Сам ни к кому он не идёт
И никого к себе не ждёт.
И больше он ни с кем вдвоём
Не поболтает ни о чём,
И не расскажет ни про что,
И не поймёт его никто.
Что толку друга обижать?
Решил к нему я забежать.
А он как раз спешил ко мне.
По чьей поссорились вине,
Теперь я даже не пойму.
Ведь нам ругаться ни к чему
Маньяк
В последнее время личная жизнь у Женьки не удавалась, а виной всему Вадик Груздев, воздыхатель Синицыной из музыкальной школы. Женька думал, что у Ленки с ним всё кончено, но просчитался. В пятницу Вадик пригласил Синицыну в районный Дом детского творчества на концерт победителей конкурса юных дарований. Женька чуть не лопнул от злости, увидев фамилию этого жирдяя на афише в списке участников. Это было настоящим ударом судьбы.
Зато Синицына ходила с таким видом, будто она сама победила в конкурсе. Глядя на её сияющую физиономию у Женьки сердце обливалось кровью, но он был бессилен бороться с соперником. Приходилось признать, что он проиграл. До пятницы оставалось два дня. Даже Женька с его недюжинным умом не мог за столь короткий срок прославиться и переплюнуть этого недоделанного музыканта.
Женька страстно мечтал, чтобы произошло землетрясение, потоп или какое-нибудь другое стихийное бедствие и концерт отменили. Но, судя по прогнозам, никаких катаклизмов не ожидалось. И всё же чудо свершилось.
Когда Майка, неиссякаемый источник информации, вбежала в класс и объявила, что на местную знаменитость Груздева в подъезде напали двое мальчишек, Женька встрепенулся.
— Значит, он выступать не будет?
— Почему не будет? Будет. Они его не тронули, просто деньги отобрали. Малолетки, из третьего класса, — доложила Майка.
Женька не поверил своим ушам.
— Из какого?!
— Из третьего.
— И этот пузан им не накостылял? Просто так, за здорово живёшь, выложил бабки, и всё? Я бы им показал! — Женька воинственно потряс кулаком, моментально почувствовав своё превосходство перед соперником.
Он расправил плечи в надежде, что теперь-то Синицына прозреет и увидит разницу между слабаком Вадиком и мужественным и отважным человеком, которого она отвергла. Однако женщины непредсказуемы. Вместо того чтобы запрезирать рохлю Вадика, Ленка ринулась на его защиту:
— Тебе больше делать нечего, как кулаками махать. А ему драться нельзя.
— Это ещё почему? Специальный закон, что ли? В Конституции записано? — не удержавшись, съязвил Женька.
— Не паясничай. Он пианист. Ему надо руки беречь.
— Трус он, а не пианист, — стоял на своём Женька.
— Тоже мне храбрец. Если бы на тебя двое напали, может быть, ты ещё не так струсил бы, — заявила Ленка.
Это была страшная клевета. Ну допустим, если бы на Женьку напали двое верзил, типа Петухова, он был не стал лезть на рожон, у него же в черепушке мозги, а не солома. Но не справиться с двумя малявками — это было уж слишком.
— Кто струсил бы? Да я вообще ничего не боюсь. Да я бы…
— Если бы да кабы. Легко говорить, когда на тебя никто не нападал.
Слепое поклонение Синицыной такому ничтожному слабаку, как Груздев, окончательно вывело Женьку из себя.
— Это на меня не нападали?! Ещё как нападали! Может, за мной вообще маньяк охотится. На моём месте твой Вадик бы со страху помер, — в приливе вдохновения выпалил Женька.
— Трепло. Нужен ты маньяку, — сморщила нос Синицына.
— Значит, нужен, если охотится.
— Опять придумываешь.
— Не веришь? Ты мне не веришь?! — с таким жаром воскликнул Женька, что любой, кто видел его впервые, подумал бы, что перед ним стоит сама воплощённая честность. Но Ленка Синицына знала Женьку достаточно долго, чтобы остаться глухой к его заверениям. И тогда Женька прибегнул к последнему аргументу.
— Лёх, скажи, — попросил Женька и пристально уставился на друга в надежде на поддержку.
Ленка тоже насмешливо уставилась на Лёху в ожидании ответа. Оказавшись под перекрёстным обстрелом двух пар глаз, Лёха растерялся. Сказать, что за Женькой охотится маньяк, — засмеют, а не сказать — значит подвести друга.
— Ну, — невнятно промычал Лёха и сделал неопределённый жест рукой, который каждый мог истолковать, как хочется.
— Что «ну»? Говори прямо, — настаивала Синицына.
— Вот именно. Как есть, так и говори. Как на духу, — приказал Женька, гипнотизируя Лёху умоляющим взглядом. Лёха не мог предать друга в трудную минуту, а так как убедительно врать не умел, то просто молча кивнул.
— Вот видишь? — торжествовал Женька.
— Ничего я не вижу. А ты, Потапов, сначала врать научись, тем более у тебя учитель суперкласс, — Синицына кивнула на Москвичёва.
Это было оглушительное поражение. Женька был унижен, смят, раздавлен. Его здорово задело, что Синицына считала его треплом. Он даже не мог сосредоточиться на занятиях, всё время только и думал о том, как бы ей доказать, что он не врёт, но в голову, как назло, ничего не приходило. После уроков Синицына нарочно подошла к нему в раздевалке и ехидным голоском спросила:
— Ну, и где же твой маньяк?
— Где надо, — буркнул Женька и зашагал к выходу, не желая продолжать этот бесполезный разговор.
Он размашисто вышел за дверь и вдруг увидел…
На углу стоял мужчина в сером пальто и, видимо, ждал кого-то из малышей. Женька и прежде видел его возле школы. Внешность у того была самая заурядная. На такого и внимания не обратишь. Подобных типов на улице — пруд пруди. Увидишь, потом толком и не опишешь. Именно такими в кино оказывались маньяки и душители.
Решение созрело незамедлительно. Женька ринулся в раздевалку, подбежал к Синицыной и заговорщически прошептал:
— Он там. Не веришь? Пойдём покажу.
Они пересекли вестибюль. Женька осторожно приоткрыл дверь и через щель указал:
— Видишь, вон тот.
Мужчина мирно покуривал, не подозревая, что он кровожадный маньяк, подстерегающий супергероя Женьку Москвичёва.
— Тоже мне маньяк. Я его уже не первый раз здесь вижу, — с недоверием произнесла Синицына.
— А я что говорю! Он за мной уже не первый день следит, — подтвердил Женька.
— Что-то мне не верится, — с сомнением произнесла Ленка.
— Может, надо, чтобы он на меня напал, да? Чтоб задушил, да? — взъерепенился Женька.
— Ладно, сейчас проверим, следит он за тобой или нет, — заявила Синицына и решительно направилась из школы.
Это был нежелательный поворот, но Женьке не оставалось ничего другого, как побрести за ней. Как и следовало ожидать, «маньяк» не обратил на Женьку никакого внимания.
— Ну и что? Он даже не обернулся в твою сторону, — ехидно прищурилась Ленка.
— Конечно! Это же тебе не лох какой-нибудь, а маньяк. Они знаешь, какие умные! Нарочно делают вид, будто им жертва до лампочки, чтобы усыпить бдительность.
Женька изо всех сил пытался убедить Синицыну, но понимал, что без доказательств его доводы звучат хлипко. И тут тип в пальто посмотрел в его сторону. Не долго думая, Женька за спиной у Ленки скорчил ему такую рожу, что лицо у «маньяка» непроизвольно вытянулось, а Женька стал подмигивать, как будто его заклинило в нервном тике. Не понимая, что бы это значило, мужчина с удивлением уставился на распоясавшегося мальчишку, после чего малолетний нахал показал ему язык. Не выдержав такого хамства, мужчина с решительным видом двинулся приструнить наглеца.
— А ну стой! Женька только этого и ждал. Он схватил Ленку за руку и коротко скомандовал:
— Бежим!
Промчавшись пару кварталов и убедившись, что их не преследуют, ребята остановились.
— Видала? А ты не верила, — с видом победителя сказал Женька.
— Всё-таки это очень странно. С чего бы ему за тобой охотиться? — Синицына с сомнением посмотрела на Женьку.
— А я почём знаю? Маньяков вообще не понять. Они ж психи. Кто знает, что у них на уме.
— По-моему, у тебя у самого с головой не в порядке. Нужен ты психу, как кроту видак, — покачала головой Ленка.
— Конечно, пускай на меня маньяк нападёт, тебе плевать. По-твоему, я никто и ничто. Я ведь на пианино не бренчу, — с видом обиженного достоинства сказал Женька.
— Что ты привязался к этому пианино?
— Это не я привязался, а ты. Только и слышу про твоего гениального пузана Вадика с его концертом.
— Ничего он не мой. А ты просто завидуешь, что он талантливый. И про маньяка ты наврал. Нашёл дурочку. — Синицына развернулась и зашагала прочь.
Женька вернулся домой мрачнее тучи. Жизнь была полна несправедливости, а сердце женщин — коварства. Синицына стеной стояла за труса, испугавшегося двух малявок, но при этом в ней не было ни капли сострадания к человеку, которого преследует кровожадный маньяк.
«Вот погибну от руки убийцы, тогда она ещё пожалеет. Поплачет, да поздно будет. Тогда поймёт, что была не права. Ещё прибежит с извинениями: „Женечка, милый, как я могла!“ А я ей скажу… Впрочем, тогда я ей уже ничего не скажу, — спохватился Женька, а его воображение продолжало рисовать трагические картины. — Пусть помучается без моего предсмертного прощения. Тогда она узнает, что значит до конца своих дней жить с чувством вины».
Женька живо представил себе, как Синицына в отчаянии рыдает на его могиле и клянется до гроба не ходить ни на какие концерты. Что и говорить, это было круто. Ради такого стоило принести жертву. И Женька решился. Завтра его в школе уже не будет, и пусть Синицына идёт на свой любимый концерт. Если сможет.
Женька взял лист бумаги и ручку и сел за «предсмертное» письмо.
«Лена Синицына!
Когда ты получишь это письмо меня уже не будет в живых. Маньяк догадался, что я его засёк. Он звонил и сказал встретиться после школы..»
Женька задумался о том, где лучше назначить свидание с маньяком: на стройке, на пустыре за подстанцией или возле старой голубятни. Чаша весов склонилась в сторону голубятни. Там было укромное местечко, отгороженное древним дощатым забором, куда народ заглядывал редко. Приняв решение, Женька вывел:
«…возле голубятни. Если бы ты мне верила, то я бы не пошёл и был бы живой. Но я должен тебе доказать. Чтоб ты увидела. Поэтому я пойду. Прощай навсегда. Это ты меня убила руками маньяка. Евгений Москвичёв».
Женька перечитал написанное. Воображение так живо нарисовало картину его гибели, что сердце у него сжалось и на глаза едва не навернулись слёзы. Он взял ручку и сделал приписку.
«Так трудно умирать в цвете лет. Не оплакивай меня. Мне это уже не поможет».
На следующий день Женька в школе не появился. Лёха ходил мрачный, а на вопросы учителей, что случилось с Москвичёвым, лишь недоуменно пожимал плечами.
— Вы что, поссорились? — спросила Синицына.
— После уроков узнаешь, — загадочно произнес Лёха и отвернулся, всем своим видом показывая, что больше из него не вытянуть ни слова.
Подобная таинственность не осталась незамеченной. К концу уроков всеобщее любопытство накалилось до предела. Как только прозвенел звонок с последнего урока, Синицына спросила:
— Эй, Потапов, теперь скажешь, куда подевался Москвичёв?
Лёха вытащил из рюкзака конверт и протянул Ленке.
— Он просил передать это тебе.
На конверте было несколько строгих предписаний: «Строго секретно. Для Синицыной. Передать лично в руки».
Под пристальными взглядами класса Синицына вскрыла конверт и стала разбирать Женькины каракули.
«Так трудно умирать в цвете лет. Не оплакивай меня. Мне это уже не поможет», — дочитала она и вслух произнесла:
— Вот клоун. Скажи ему, что он меня уже достал со своими шуточками.
— А если это правда? Лучше пойди и посмотри, — предложил Лёха.
— Делать нечего. Мне на концерт надо.
— А что такое? — тотчас встряла любопытная Майка.
— Чё смотреть-то? — заинтересовался Петухов.
— Аттракцион. Маньяк убивает Москвичёва, — заявила Ленка и передала «предсмертное» письмо Майке.
После того как послание зачитали ещё раз, теперь уже вслух, Петухов оживился:
— Во зажигает! А чё, пойдём посмотрим.
— Я не могу. Я на концерт опоздаю, — воспротивилась Синицына.
— Да ладно тебе. Успеешь. Это же недалеко, — сказала Майка.
Предвкушая представление, делегация гурьбой направилась к месту встречи «маньяка» с Москвичёвым. По пути все пересмеивались и перекидывались шуточками и до голубятни добрались в развеселом настроении. Шмыга первым свернул за забор и тотчас выскочил назад. Он таращил глаза и тыкал пальцем в сторону забора и бормотал:
— Ми… ми… ми…
— Не понял? Чё такое? — спросил Петухов и энергично пробился вперёд. Немного помедлив, Шмыгунов потрусил за ним.
— Мальчики, что там? — осторожно спросила Синицына.
— Полный атас, — пробормотал Петухов.
— Ну вы идёте, что ли? — поторопил Лёха девчонок.
Майка и Ленка в нерешительности потоптались, но потом любопытство взяло верх. Они последовали за мальчишками и остолбенели. Москвичёв весь в крови лежал ничком на земле, а из его спины между лопаток торчал топор.
— Опоздали, — сдавленным голосом проговорила Майка.
— Ми… ми… милиция, — наконец полушёпотом разродился Шмыгунов.
Ошеломлённые и потрясённые ребята стояли возле окровавленного тела одноклассника. Всё было похоже на кошмарный сон, когда хочется бежать, но ноги будто вросли в землю и застывший в горле крик не может вырваться наружу.