— Пойдут только мужчины, — неуверенно сказал Павлов. Он сказал это, не глядя на нее.
Женщина подняла баллоны.
— Разрешите, я вам помогу, — сказал Немцев.
Павлов отвернулся.
Немцев почесал в затылке, продул загубник и в третий раз пошел к трапу.
— Туфли снимите, — сказал Павлов женщине.
— Ах да…
— Шут его знает! У нее есть все бумажки, — сказал наш начальник, когда женщина и Немцев скрылись под водой. — Все разрешения. Прошла курсы легких водолазов.
Эта пара возвратилась ровно через десять минут. Я помог женщине взобраться на буксир. Она сняла плавательную шапочку и отжала волосы. Светлые струйки побежали по немолодому лицу. Она даже не запыхалась.
— Дом как дом, — сказала она.
Корреспонденты попросили шлюпку и ушли на берег передавать по телефону свои сообщения в редакции.
Немцев сказал:
— А что? Ничего ребята. Первый и второй немного дрыгались, а эта — совсем спокойно. Все-таки десять метров. Не в ванне!
Я спросил Павлова:
— А я?
Он пожал плечами.
— Стоит ли? Заселим дом вторым экипажем — и пойдете. Не стоит портить впечатление. Насмотритесь.
Последним опускался в дом сам Павлов. Я сидел на корме и смотрел, как он плывет, поблескивая ластами. Когда он приблизился к дому, навстречу ему выплыла еще одна человеческая фигура. Их было еле видно. Они были как два пятна — дрожащие и неверные.
Мне показалось, что они пожали друг другу руки.
Я посмотрел на берег. Из палатки, где стоял у дежурного телефон, вышел маленький корреспондент. Он, как видно, передал свое сообщение, прикрыл голову газетой и побрел к себе в палатку отдыхать.
ЭТИ ТРОЕ-ТО МОЛОДЦЫ!
НЕ ПОВРЕДИТ
Когда мы вернулись на берег, я встретил Игнатьева. Он поманил меня.
— Соберите себе пакет, — сказал он. — Книжки, бумагу для писем. А то после дома вам еще сидеть в камере — вот где будет скучища.
Я так и сделал. Завернул в газету карандаши, бумагу. Положил книжку про шпионов. Одна шпионская книжка — от скуки — не повредит!
В «САДКО»
Провожать меня пошли на шлюпке Павлов и Марлен.
Мы выгребли на середину бухты, привязали шлюпку к буйку и стали надевать акваланги.
— Все взяли? — спросил Павлов. — А щетку?
— Взял.
— Послушай… — сказал Марлен. — Я Немцеву говорил уже: будете плавать, присмотрите хорошее дно для акустического полигона. Чтобы чистое было, много рыб и укрытия — камни, что ли.
— Угу!
Я бросил в воду полиэтиленовый мешок с зубной щеткой, мыльницей, пастой, слез сам, нырнул. Под водой мешок надулся и, как маленький аэростат, потащил меня вверх. Я ухватился за него. Мешок вырвался и ракетой взвился к шлюпке.
Я всплыл, поднял маску на лоб и пожаловался:
— Не хочет тонуть!
— И не захочет, — сказал Павлов.
Он достал из-под скамейки сумочку с грузиками, положил внутрь моего мешка грузик и бросил в воду.
Мешок плавно пошел на глубину. Я еле успел схватить его. Рядом прошумело — это прыгнули из шлюпки Павлов и Марлен.
Подо мной колыхалось огромное белое пятно. Оно покачивалось и двоилось. Это был «Садко».
В стороне смутно виднелся вольер.
Я опустился на верхнюю площадку дома, цепляясь за выпуклую стену, подобрался к иллюминатору.
Прямо на меня через толстое стекло смотрел Немцев. Он смотрел на меня изнутри очень серьезно и беззвучно шевелил губами. Должно быть, разговаривал с Игнатьевым.
Сзади кто-то проплыл. Я обернулся. Павлов делал знаки: «Пошли!»
Мы нырнули под дом. Вот и вход.
Павлов подтолкнул меня, и я очутился внутри широкой стальной трубы — тамбура.
В глаза ударил электрический свет, по стеклу маски покатились струйки воды.
Кто-то подхватил меня под руки.
Ноги нащупали ступеньку.
Стоя в воде по пояс — голова и грудь в воздухе, — я снял маску, увидел Игнатьева и сказал:
— Привет!
Голос у меня оказался глухой, ватный.
Снизу меня толкали.
Я вылез из воды и, сев на лавочку, стал стаскивать с себя снаряжение. Мешок положил на пол. Через белую пленку огоньком светилась зубная щетка.
ВОТ Я И В ПОДВОДНОМ ДОМЕ!
У ног колыхалась жидкая прозрачная дверь. Никакой двери в тамбуре не было. Была вода. Сжатый внутри дома воздух не давал ей подняться и залить дом.
Водяное зеркало раскололось. Показалась голова Павлова. Он спросил:
— Все в порядке? Располагайтесь!
И скрылся.
ДОМ
Первым делом Немцев показал мне помещения.
— Осторожно, — говорил он, — тут можно удариться коленом, тут — головой.
Мы карабкались по железным лесенкам, как белки. В доме было три комнаты — три отсека. Нижний, через который я вошел, жилой и лаборатория.
В нижнем стояла скамеечка, висели на крючках гидрокостюмы и акваланги.
Еще тут было много кранов.
— Ох, сколько их! — сказал я. — И каждый небось нужен.
— Конечно, воздух, вода.
— А если не тот повернешь?
Немцев даже удивился. Он потрогал свои — щеточкой — усы и сказал:
— Скорее всего, утонете. Или взорветесь… Не шутите. Идемте в жилой отсек.
В жилом отсеке было все: и столовая, и спальня, и кают-компания. Стояли в два яруса койки, обеденный стол, висело радио.
Через люк мы поднялись в лабораторию. В ней было много приборов, и она походила на кабину космического корабля.
Я облазил весь дом и почувствовал, что в нем чего-то не хватает.
Чего? И вдруг понял: кухни!
— Где же вы готовите пищу? — спросил я.
— Как, разве вы не видели? У нас есть шикарная плита с необыкновенной вентиляцией.
Меня повели снова в лабораторию. У стены стоял никелированный, с пластмассовыми ручками, кучей циферблатов прибор.
ВОТ ТАК ПЛИТА!
— Электрическая! — с гордостью сказал Немцев. — Сюда ставите сковородку. Здесь устанавливаете температуру, здесь — время. Закрываете дверцу. И через несколько минут — гудок! Пожалуйте, обед готов… Вы сколько дней пробудете с нами?
— Десять.
Он показал мне мою койку.
— Между прочим, — сказал Немцев, — деликатный вопрос. Вы не храпите?
— А что?
— Должен предупредить. Здесь и без того повышенная нагрузка на нервы. Говорят, у американских гидронавтов был случай: один водолаз храпел, так другой чуть не выбросил его из дома.
— Что вы, я сплю, как ангел!
Мы оба засмеялись.
Смех в доме звучал странно, тоже глухо и как-то невесело.
Вдруг неподалеку от койки я заметил портфель Джуса.
НЕУЖЕЛИ ЗАБЫЛ?
— Не поместился в контейнер, — объяснил Немцев. — Бумажки Джус взял, а портфель оставил. Сказал — потом.
КАК ЖЕ ТЕПЕРЬ ДЖУС БЕЗ ПОРТФЕЛЯ?
ВОЛЬЕР
С берега позвонили: в вольер будут сажать рыб.
— Надо проверить сеть, — сказал Немцев. — Пойдете со мной?
Мы вышли из дома.
Вольер висел неподалеку от «Садко». Он парил, как воздушный шар, невесомый, раздутый. Снизу его держали якоря, вверх тянули поплавки. Их было много — целая гирлянда поплавков.
Мы подплыли к вольеру, нашли дверь. Отведя засов, проплыли внутрь.
Никаких повреждений сети не было.
Только мы вышли из вольера, как над нами появились два темных пятна. Это опускались люди и тянули на веревочках за собой мешки. В них за прозрачной пленкой беспокойно метались рыбы.
Водолазы подплыли ближе. Немцев открыл дверь вольера. Мешки затолкали внутрь и открыли. Пестрая стайка заклубилась внутри вольера: вилохвостые ласточки-монашки, серебристые лобаны, зеленоватые, с черными копеечками на хвостах ласкири…
Дверь закрыли, и один из водолазов похлопал меня по плечу. Через овальное стекло маски на меня смотрели внимательные глаза Марлена.
Я показал ему большой палец.
ВСЕ В ПОРЯДКЕ!
ПЕРВАЯ ПОДВОДНАЯ НОЧЬ
Вечером после чая я залез на свою койку, лег на знаменитый бело-голубой матрас и попытался уснуть.
С непривычки и от давления отчаянно колотилось сердце. Шумело в голове. Простыня сразу сделалась мокрой. Приборчики не помогали.
Над койкой к стене была приделана маленькая лампочка-ночник. Она была очень слабая, и волосок в ней горел не белым, а красным.
Я попробовал смотреть не мигая на лампочку и считать. Говорят, это лучший способ уснуть.
— Вам неудобно лежать наверху? — спросил Немцев. — Поменяемся?
— Нет, почему…
Я вертелся до полуночи. Внизу на столике стоял будильник. Когда я засыпал, на нем было десять минут первого.
Мне приснилось, что какие-то люди в черных водолазных костюмах тащат под водой металлическую клетку. Они хотят поймать меня. Я плыву, судорожно перебирая ногами, но люди не отстают. Вот они подняли клетку, опустили. Удушливая темнота окружила меня. В черной воде белыми полосами светились прутья. Я дергаю загубник, и в рот мне льется вязкая, как смола, вода…
Я вздрогнул и проснулся. Тускло горел ночник. Внизу на столе мерно тикали часы.
Ночь… Первая подводная ночь. Она тянулась бесконечно долго. Медленно, как стальной трос, который устало тащит из воды лебедка.
КОРАБЛЬ
— Так что, поищем Марлену полигон? — спросил Немцев. — Поплывем, а?
— Поплывем! — обрадовался я.
Когда мы уже собрались выходить, Игнатьев сказал:
— Возьмите эту маску.
Он достал из ящичка стола и протянул мне маску с резиновым мешочком у носа — для пальцев, чтобы зажимать нос и продувать уши.
КАК ОН ЗАПОМНИЛ, ЧТО ОНИ У МЕНЯ СЛАБЫЕ? И МАСКУ ПРИБЕРЕГ…
Скоро мы с Немцевым уже удалялись от дома. На руке у каждого компас.
Мы плыли на юго-восток.
Дно было хорошее, ровное, но без укрытий. Белое, покрытое галькой дно.
Среди мелких камней торчали редкие рыжие водоросли. Лобастые барабульки, щупая дно усами, бродили от куста к кусту.
НЕТ, ЭТО ДНО МАРЛЕНУ НЕ ПОДОЙДЕТ!
Зеленая, как бутылочное стекло, вода стеной стояла перед нами.
Мы плыли вперед, и стена отдалялась.
Впереди показалось смутное пятно.
Мы подплыли ближе. Пятно уплотнилось, изменило цвет и превратилось в груду железного лома. Бурые с красными и черными потеками листы.
Тлен, запустение…
Стаи мелких рыб бродили около железной горы; рыбы скрывались в проломах и появлялись вновь.
КОРАБЛЬ! ДА ВЕДЬ ЭТО ЗАТОНУВШИЙ ПАРОХОД!
Мы висели бок о бок и разглядывали остатки корабля.
Тихий зеленый свет лился на наши лица.
Наконец Немцев тронул меня и поплыл вперед. В борту зияла пробоина. Он остановился, заглянул в пролом, сделал легкое движение ластами и скрылся внутри корабля.
Я заглянул в пролом.
Далеко впереди в темноте светилась похожая на звезду точка. У нее был спокойный зеленоватый цвет.
Осторожно, чтобы не задеть баллонами за железо, я пробрался внутрь. Я влез туда, помогая себе руками, то и дело цепляясь ластами за острые рваные края.
И вот я внутри.
Неподвижная теплая вода. Темнота.
КАК В ПОДЗЕМЕЛЬЕ!
Кто-то схватил меня за руку. Я вздрогнул. Невидимка потянул, и я послушно поплыл следом.
Меня тянули к зеленой точке. Мы приближались к ней, точка росла, раздавалась вширь и, наконец, превратилась в круг. Корабельный иллюминатор!
Лицо Немцева выплыло из темноты и, блеснув маской, снова ушло в тень.
Я осмотрелся. Из полумрака выступали вертикальные стойки, изогнутые перекладины. Вероятно, это был трюм. Может быть, здесь висели койки. Это их покинули по тревоге люди в ненастную ночь, которая стала для парохода последней…
Легкие тени замелькали перед иллюминатором. Я поднес к нему руку и выставил ее наружу. Вилохвостые ласточки-монашки веселым клубком окружили ладонь. Рыбы тыкались твердыми губами в пальцы.
Вдруг ласточки бросились врассыпную. Я отдернул руку. Прямо на меня из иллюминатора смотрел выпученными глазами большой каменный окунь. Он жевал губами и тяжело дышал. Синие и коричневые полосы на его теле шевелились.
Окунь вильнул хвостом и неторопливо поплыл прочь. Он плыл, растопырив грудные плавники и раскачиваясь всем телом.
В освещенном пространстве около иллюминатора снова появилось лицо Немцева.
Мы повернули назад. Светлый треугольник пролома указывал нам путь. Мы выплыли через него, и поток легкого света подхватил нас.
Здесь бушевал солнечный ветер. Светлые пылинки вились перед лицом. Упругая прохладная вода обтекала мышцы.
МЫ ВЫШЛИ ИЗ ПОДЗЕМЕЛЬЯ.
КЕССОН
На другой день нам приказали встречать контейнер с каким-то особым грузом.
— Что в контейнере?
— Увидите.
Его приволокли два водолаза. Они всплыли в тамбуре, и вместе с ними всплыл круглый, похожий на высокую кастрюлю с крышкой контейнер.
Мы с Немцевым подхватили его и вытащили из поды. Водолазы, хрипя и булькая, ждали.
Немцев открыл крышку.
«Мяу!»
На дне контейнера сидел котенок.
Водолазы засмеялись:
— Все в порядке, жив! — И они погрузились.
— Смотри-ка, и пакет с песком положили! Всё шуточки!
Котенок тряс головой и тер лапами уши.
— Что, давит? — спросил Немцев и потащил котенка наверх, в жилой отсек.
— Я знаю, как его назвать, — сказал он Игнатьеву. — Нашел водолазное имя. Кессон. Хорошо?
— Сойдет.
УТРО, ДЕНЬ И ВЕЧЕР
Теперь каждый день мы записывали рыб.
Бумажные ленты с записями ползли из приборов на пол.
Я брал в руки ленту и, не глядя на часы, знал, что там наверху — утро, день или вечер.
Утром рыбы просыпались и начинали шуметь. Записи делались колючей и размашистей — рыбы ели. Игнатьев включал репродуктор, и наш дом наполнялся хрустом и скрежетом. Рыбы чавкали, урчали, пережевывали еду.
Около полудня шум стихал. Коричневая дорожка на ленте делалась узкой.
К вечеру все повторялось. Размахи пера, чертившего на ленте извилистую линию, снова становились большими, а сама линия — колючей.
Рыбий день шел к концу.
Кессон слушал рыбий скрип и скрежет, склонив голову набок, подняв одно ухо. Когда репродуктор выключали, он вставал и шел по столу, мягко переступая через провода, мимо бёлых циферблатов, на которых дрожали тонкие блестящие стрелки.
Немцев записывал показания приборов. Кессон садился около его руки и внимательно смотрел, как скользит по бумаге красный шарик автоматической ручки.
СУМЕРКИ ДНЕМ
Позвонил Павлов и сказал:
— Опускаем буровую!
Шел уже девятый день моего подводного сидения.
Я стоял у иллюминатора и смотрел, как опускаются одна за другой части буровой вышки. Мимо проплыли суставчатые ноги, пузатый, похожий на бочонок, мотор, разделенный на части вал, лебедка с тросом.
Со дна навстречу им поднялось зеленое облако. Потревоженный ил клубился. Облако росло, как перед грозой. Я посмотрел на часы — три часа дня.
Это там, наверху. А у нас все те же сумерки.
КЕССОН И ОБЛАКА
Кессон не любил ходить по железу.
— Он же босиком! — объяснял Немцев.
Ел котенок на столе, спал в коробке из-под печенья.
Больше всего его интересовала в доме прозрачная дверь. Когда ему удавалось пробраться в нижний отсек, он садился около люка, вытягивал шею и смотрел вниз.
Там тускло и таинственно светилась вода. Поверхность ее была совершенно неподвижна, где-то у самого дна бродили тени. Я сначала думал, что это рыбы, но потом сообразил, что таких огромных рыб в Черном море нет.
И тогда я понял — это облака. Тени облаков, плывущих над морем.
Кессона они очень занимали. Несколько раз он пытался, опуская лапу, достать эти тени.
Неподвижность воды его пугала.
Приходил Немцев, говорил:
— Свалишься, дурак! — и уносил котенка наверх.
НЕНАПИСАННЫЕ КАРТИНЫ