Но Иду, как обычно, никто из Избранниц не слушал. Договорились собраться на этом же месте следующей ночью и решили, кто возьмет с собой лопаты.
6
Ванесса ехала домой по пустынным улицам Энгельсфорса. Скрип цепи, шуршание шин об асфальт эхом отдавались от стен виадука. Потом виадук остался позади и наступила тишина. Тихо было так, будто Ванесса осталась единственным жителем Земли, выжившим в глобальной катастрофе.
За заброшенной автозаправкой начинался подъем, и Ванесса привстала на педалях. Она еле двигала ногами, но желание побыстрее попасть домой было сильнее усталости.
Еще немного, и она будет дома. Чтобы сократить путь, Ванесса поехала напрямик через небольшой лесок, мимо заросшего футбольного поля… Вот уже детская площадка, куда она обычно ходит с Мелвином…
Ванесса затормозила так резко, что велосипед едва не развалился на части.
В кустах позади песочницы и качелей стояла машина полиции.
Ванесса замерла. Никке сидит в машине или стоит где-то поблизости?
Вцепившись в руль, Ванесса постаралась сконцентрироваться, и вскоре почувствовала на коже знакомый холодок. Во время летних упражнений она научилась делать невидимой не только себя, но и предметы, к которым она прикасается. Сейчас это умение ей пригодилось.
Очень тихо Ванесса приблизилась к кустам и, не выпуская велосипед из рук, остановилась в десятке метров от машины. Водительское окно открыто. За рулем сидит коротко стриженный полицейский в униформе. Это Никке? Ванесса подкралась еще ближе и почти перестала дышать, хотя знала, что, становясь невидимой, двигается абсолютно беззвучно.
Да, это он. Но что он здесь делает?
Голова Никке откинута назад, он лежит без движения. Может, ему плохо и нужно звонить в «Скорую»? Ванесса представила, как коллеги Никке рассказывают маме о его смерти, как мама бьется в истерике, Никке хоронят, и Ванесса рассказывает Мелвину, что значит «умереть». Тут она, однако, заметила, что на губах Никке играет усмешка. А его рука крепко держится за руль.
Вдруг Никке случайно задел сигнал, и Ванесса отпрыгнула в сторону. Велосипед чудом не выпал из ее потной руки.
Никке посмотрел вниз и тихо засмеялся, его смех эхом разнесся по пустой площадке.
— Ты супер, — сказал он, обращаясь куда-то вниз.
Ванесса постаралась отогнать непрошеные мысли. Но это было все равно что отгонять слона мухобойкой.
Из-под приборной панели появилась темноволосая голова. Женщина вылезла, села рядом с Никке на переднее сиденье и поцеловала его в губы. Он отвернулся и засмеялся. Потом поцеловал ее.
Ванесса попятилась. Она не могла на это смотреть. Плотно сжав челюсти и борясь с подступившей тошнотой, она вскочила на велосипед и с неизвестно откуда взявшейся энергией завертела педали.
7
Черный дым кружится вокруг Мину.
Анна-Карин, Ида, Линнея и Ванесса находятся где-то поблизости, но они ничем не могут помочь. Мину одна. Все зависит от нее.
Одна против Макса.
Он стоит перед ней, и вокруг него тоже кружится черный дым. Темные волосы красиво обрамляют его лицо.
— Я знаю, ты сейчас меня не понимаешь, — говорит он и улыбается. — Но единственное, чего я хочу… Единственное, чего я все время хотел, — это чтобы мы были вместе.
Дым обволакивает их все плотнее и плотнее. Их притягивает друг к другу, и Мину чувствует: пора что-то предпринять. Она должна переломить исход битвы.
Но у нее ничего не получается.
Она пытается бороться, но сил нет.
И вот уже Макс стоит вплотную к ней, его черные глаза блестят, как глаза неведомой птицы.
— Мы вместе.
Он наклоняется и целует ее влажными ледяными губами.
Мину открывает глаза. Поцелуй начисто прогнал сон.
«Все было не так, — пытается она убедить себя. — Я победила Макса. Я спасла остальных».
Повернувшись на бок, Мину долго смотрит в темноту комнаты.
Вдруг ей показалось, будто тени сгустились и в темноте комнаты началось движение.
Черный дым.
Мину садится в кровати.
Она отчетливо его различает. Черное дрожащее облако двигается прочь из комнаты — в коридор.
Ноги Мину запутались в пододеяльнике, но вот ей удалось выбраться, и она поспешила за черным дымом. Который прокрался вдоль белой стены и уже дополз до родительской спальни.
Мину вошла в открытую дверь.
Мама и папа лежали в кровати лицом вверх. Дым окружил их и стал пульсировать как живой, но мама с папой не двигались, их глаза мертво смотрели в потолок.
— Это ты их убила.
Мину повернулась.
В коридоре стоял Макс и смотрел на Мину темными птичьими глазами.
— Ты всегда знала, что это случится. Ты не пыталась изучить свои силы, потому что знала, какова их природа.
Он протягивает к ней руку:
— Мы вместе.
И она знает, что это правда.
Резкий звонок телефона вырывает Мину из состояния сна.
Она садится на кровати и оглядывает комнату.
Нигде никакого черного дыма.
Она выходит в коридор. Слышит шум и разговоры в кухне. Все как обычно.
«Ничего не случилось. На самом деле ничего не случилось», — думает она.
Однако не может отделаться от неприятного чувства.
* * *
Мама Анны-Карин сидит возле кухонного стола. Ее темные волосы собраны на макушке. Сигаретный дым кружится в душном воздухе кухни. Анна-Карин сидит напротив и возит ложкой по тарелке, глядя, как на поверхности йогурта образуются и лопаются пузырики.
Время от времени слышится шелест переворачиваемых страниц. Мать медленно читает «Энгельсфорсбладет», пропуская каждую новость через себя — словно затягивается сигаретой.
Голоса с улицы и звуки проезжающих машин делают тишину в квартире еще более оглушительной. Одиночество в городе ощущается гораздо сильнее, чем одиночество на природе.
Пеппар тихонько прокрадывается в кухню, на всякий случай нюхает свою миску. И выходит в прихожую, ловко лавируя между неразобранными коробками, лежащими там уже не один месяц. Анна-Карин чувствует укол совести. Зря она взяла котенка с собой, надо было оставить его кому-нибудь из деревенских жителей. Теперь бы жил на свободе, бегал, гулял в свое удовольствие. Но в нынешней городской жизни Пеппар для Анны-Карин — единственная отдушина.
— Ага, Монике опять пришлось закрыться.
Глаза матери загораются, когда она читает статью и видит фотографию заплаканной Моники возле заколоченных дверей кафе. Ничто так не радует мать, как информация о чужом несчастье. Сигареты да плохие новости — вот и все ее радости, и Анна-Карин не знает, что более вредно. И более отвратительно. Правда, в отличие от пассивного курения, пассивное злорадство, по крайней мере, не так опасно для здоровья окружающих.
Анна-Карин встает и с грохотом ставит тарелку в раковину.
— А вымыть тарелку? — спрашивает мама.
— Помою потом, — отвечает Анна-Карин, выходя в прихожую.
— На то, чтобы сполоснуть тарелку, много времени не нужно.
Мать говорит это так, будто именно ей приходится все время мыть посуду.
— Сейчас я тороплюсь. — Анна-Карин идет в ванную и чистит зубы.
Они живут на деньги от продажи фермы и на ту компенсацию, которую страховая компания все-таки выплатила за сгоревший коровник. Но этих денег надолго не хватит. Мать все время говорит, что будет искать работу. Но, когда Анна-Карин возвращается из гимназии, сплошь и рядом оказывается, что мать целый день просидела дома и даже не выходила в магазин за продуктами.
Анна-Карин не хочет даже себе самой признаться, что разочарована. В глубине души она надеялась на перемены, на то, что переезд в город вдохнет в мать жизнь. Однако ничего не произошло. На ферме у матери были хоть какие-то дела. А здесь — ничем не занятая и одинокая — она на глазах у Анны-Карин все глубже погружалась в парализующую депрессию.
Временами Анна-Карин в панике думала о том, что произойдет, когда деньги, на которые они живут, закончатся.
* * *
Воздух дрожит над горячим асфальтом, и от этого школа, виднеющаяся в отдалении, кажется миражом.
Мину проходит мимо автозаправки, где она когда-то купила газету со статьей про «сговор самоубийц в Энгельсфорской гимназии». Сколько воды утекло с тех пор, как она прочитала в той газете интервью с Густавом. Тогда ей казалось, что она будет ненавидеть его всю жизнь. Теперь они стали друзьями.
Ее мысли прервал резкий гудок автомобиля. Три коротких сигнала. Темно-синий «Мерседес» остановился на обочине. Окно беззвучно открылось, и женщина, сидевшая за рулем, обратилась к Мину:
— Здравствуй, Мину! Как прошли каникулы?
Мину и Адриана Лопес обменялись несколькими незначащими фразами, но взгляд у директрисы был озабоченным.
— Мы возобновляем занятия в парке. Предупреди остальных. Встречаемся в обычное время.
— Хорошо, — сказала Мину.
Адриана провела рукой по стриженным «под пажа» темным, безукоризненно уложенным волосам.
— У нас произошли… кое-какие изменения… — сказала она, не глядя Мину в глаза, и замялась. — Увидимся в субботу. А сейчас мне нужно ехать. Куда годится, если директор опоздает в школу в первый учебный день?
Адриана выехала на дорогу и прибавила скорость. Мину проводила машину взглядом, и ей показалось, что директриса смотрит на нее в зеркало заднего вида.
Мопед Кевина Монсона протарахтел мимо, почти задев Мину. Мину испуганно отскочила в сторону. Кевин громко заржал.
— Нет, Кевин нисколько не повзрослел за лето, — вздохнула Мину.
Она влилась в поток учеников, движущихся по направлению к унылому кирпичному зданию Энгельсфорской гимназии. Вот и знакомая трещина, как уродливый шрам пересекающая двор. Мертвые деревья кажутся еще более мертвыми, как будто безжалостное солнце их окончательно иссушило.
Горячий асфальт обжигает ноги даже через подошву сандалий. Тут и там Мину видит новые лица. Или скорее старые, но давно не виденные. Бывшие девятиклашки теперь поступили на первый курс гимназии.
«Какие они еще маленькие», — думает Мину.
Ей кажется, что она учится в гимназии уже целую вечность. А ведь прошел только год. Окончив школу, она чувствовала себя взрослой, готовилась к новой жизни. Мечтала о великих свершениях. Знала бы она тогда, чем это обернется!
Мину протиснулась через толпу учеников в холл нижнего этажа и увидела третьекурсника, который прикалывал на доску большое объявление.
Парень обернулся и приветливо улыбнулся Мину. У него были темные волосы и очки в стальной оправе. Мину лихорадочно начала рыться в памяти, пытаясь вспомнить его имя. Кажется, Рикард. Играет в местной футбольной команде.
— Присоединяйся! — провозгласил он, обращаясь к Мину.
Больше он ничего не сказал и исчез в толпе.
Мину посмотрела на объявление. Сверху большими красными буквами написано «Сообщество», ниже изображены несколько старомодно одетых молодых людей с нелепыми прическами. Выстроившись в ряд на цветущем лугу, они обнимали друг друга за плечи и смеялись. Идеально белые зубы сверкали. Лица выражали высшую степень удовольствия. Двое или трое юношей даже подняли большой палец.
«Позитивный Энгельсфорс», — было написано курсивом в самом низу.
«Нет уж, к вам я точно присоединяться не буду», — подумала Мину.
В углу плаката была помещена фотография улыбающейся женщины среднего возраста с волнистыми волосами морковного цвета.
Мину не сразу поняла, что это Хелена Мальмгрен. Мама Элиаса.
Элиас.
Несмотря на жару, Мину пробил холодный пот. В ее памяти всплыло все, что произошло в школе в прошлом году.
Кровь в туалете. Мертвые глаза Элиаса, неподвижно глядящие в потолок.
Его душа, которую Мина освободила, победив Макса.
Мину задыхалась под тяжестью воспоминаний. Своих и Макса. То, что Мину когда-то увидела в его душе, навсегда осталось с ней, и она уже не могла понять, где ее, а где его прошлое.
Усилием воли Мину вернулась к реальности.
Она пошла по коридору, остановилась возле комнаты вахтера и постучала. Сначала ответа не было, потом Николаус открыл дверь и высунул голову в коридор. На нем была горчичного цвета рубашка и коричневые вельветовые брюки. Мину представила себе, что сказала бы Ида, глядя на это великолепие.
— Входи, — сказал Николаус.
Мину вошла в тесную комнату и закрыла за собой дверь. Воздух в комнате был спертый и пыльный. На столе лежала раскрытая Книга Узоров, рядом стоял серебристый узороискатель.
— Я прошу прощения за вчерашнее. Я был слишком категоричен. Но мое мнение остается неизменным. Я против того, чтобы вы раскапывали могилу.
Под глазами у Николауса темные круги, но взгляд, обращенный к Мину, тверд. Как будто Николаус заранее знает, что Мину хочет получить его согласие на вскрытие могилы, и всем своим видом показывает: переубедить его не удастся.
— Вы что-нибудь нашли? — спрашивает Мину, кивнув на Книгу.
Николаус отрицательно качает головой:
— Книга молчит.
— Может, она испортилась? — спрашивает Мину. — Линнея и Ида с зимы не видят в Книге ничего нового. Да и раньше Книга нам не особенно помогала.
— Я не знаю, дело в Книге или в нашей неспособности прочитать ее сообщения, — пробормотал Николаус, вращая в руках узороискатель. — Иногда мне кажется, что Книга пытается что-то до меня донести. Возможно, раньше я умел читать Книгу, а потом потерял эту способность. Кстати, о способностях. Ты ничего нового про себя не узнала?
Мы вместе.
— Нет, но мне опять снился Макс, — говорит Мину.
— И что ты видела во сне?
В памяти Мину всплывает картинка: мертвые мама и папа на кровати в спальне. Это так страшно, что она не может об этом говорить.
— Как всегда, — отвечает она. — Я проиграла битву. Он сказал, что мы заодно и что моя сила — недобрая.
— Сама по себе твоя сила не добрая, — терпеливо стал объяснять Николаус. — Так же как и сила Анны-Карин. И Иды. И Ванессы. И Линнеи. Важно, как вы используете свои силы.
— Но я не такая, как они, — возразила Мину. — У меня нет своей стихии. Моя магия, так же как демоническая магия Макса, имеет форму черного дыма. Причем только я вижу этот дым. А что хорошего в моей способности забирать души людей и копаться в их памяти? И еще Макс сказал, что у демонов есть план в отношении меня.
— Так ему сказали демоны, — возразил Николаус. — Но ведь они могли сказать неправду. На то они и демоны. А когда ты заглядывала в душу Макса, ты видела там какие-нибудь детали этого плана?
— Нет, но я видела не все. Наверно, если бы я специально поискала…
— Вот именно! — прервал ее Николаус. — Ты должна изучить свои силы. Возможно, тогда ты сможешь использовать их на доброе дело.
— Нет, — твердо возразила Мину, потому что знала, что дальше скажет Николаус.
— Мину, — просительно обратился к ней Николаус. — Я знаю, у меня есть способности, но они мною забыты. Помоги мне снять пелену забвения и добраться до моих воспоминаний.
— Чтобы вы тоже впали в кому?
— Я думаю, кома Макса вызвана тем, что ты вывела его из-под власти демонов…
— Я не могу экспериментировать с вашей жизнью и здоровьем.
Николаус тяжело вздыхает. Этот спор они ведут с Мину все лето, и оба от него ужасно устали.
— Я вот что подумала, — сказала Мину, чтобы сменить тему разговора. — Может, кот скажет вам, зачем он показал нам эту могилу? Он же ваш фамилиарис. И знает про вас то, что вы сами забыли. Сначала он показал нам банковскую ячейку, потом могилу…
— Как бы мне хотелось вернуть память, — вздохнул Николаус, ероша волосы. — Пойми меня правильно. Я знаю, что могила для нас важна, иначе кот не привел бы нас к ней. Но копать освященную землю…
Он оборвал себя на полуслове и понизил голос:
— Я не знаю, что там скрывается. Обещайте мне, что не будете трогать эту могилу. Обещайте мне!
Мину не может произнести заведомо лживой клятвы, поэтому она быстро кивает и выскакивает в коридор.