Для Котькина в холодильнике нашлась отварная рыба, которую он съел всю без остатка.
Насытившись, Старый Знакомый улёгся на кухне, возле порога, положив узкую морду на вытянутые лапы.
Котькин осторожно подошёл к нему и попытался затеять приятный разговор. Но по-волчьи кот разговаривать не умел, а собачьего языка (Котькин знал его великолепно!) Старый Знакомый терпеть не мог… Беседа не состоялась…
Тут Котькину показалось, что волк как-то слишком пристально посматривает на его нежно-зелёную шерсть. «Кто его знает, — подумал Котькин, — может быть, в каше не хватило мяса?..» И, бесстрашно задрав хвост трубой, Котькин на всякий случай выскользнул за дверь. Было самое время повидаться со знакомыми кошками — рассказать о городе, о цирке, о злой колдунье Цапе Цопик…
Надо заметить, что днём образованный приятель Котькин любил бывать в колхозном Доме культуры. К сожалению, не в зале, не на сцене, а под самой крышей, на большом' чердаке. Там всегда можно было встретить знакомых и спокойненько побеседовать о том о сём, не опасаясь грубого пса Аспида.
…А тем временем Профессор и Жура поджарили себе яичницу, вскипятили чай. И, позавтракав, мирно уселись возле печки.
— Спасибо тебе, милый, за то, что привёз моего говорящего кота, — сказал Профессор. — Он такой талантливый!.. Да где ж ты его нашёл? И как удалось тебе покинуть цирк? Ведь ты каждый вечер должен быть на манеже со своей свистулькой…
— Нет, вместо свистульки теперь там будет греметь стальная электрогитара… Свистулька-то раскололась на мелкие кусочки!
И, понурив голову, клоун рассказал своему старому учителю, как погибла глиняная птичка, как встретился он с приятелем Котькиным и как преследовала их злая колдунья… Словом, то, что мы с вами уже знаем.
— Как это всё печально! — промолвил Профессор. — И как опасно!
— Опасно? Почему?
— Потому что если кто-нибудь пробивается в большие ведь мы, то в мире сразу же появляется злоба и все вокруг начинают страдать. Вот говорят, будто страшные болезни, большие пожары, смертельные войны случаются тогда, когда солнце светит особенно резко… Нет, милый, солнце здесь ни при чём; оно ведь очень доброе, наше солнышко. А всё дело в том, что кто-то злой и кровожадный пробивается в ведьмы и никого при этом не жалеет — ни человека, ни зверя, ни воду, ни траву, ни небо!.. Колдунья Цапа Цопик, пробиваясь в ведьмы, хочет, чтобы люди сходили с ума от её жуткой музыки. Она, конечно же, хорошо знает, что ласковая, тихая музыка освежает человека, как тёплый дождь, что именно под такую музыку люди задумываются над жизнью. А колдунье надо, чтоб мы думали о смерти! Чтобы жили в страхе! Вот почему её страшная стальная гитара рычит и завывает…
— А говорящий кот?.. Зачем она так упорно гоняется за приятелем Котькиным?
— В этих колдовских и ведьминских делах я не очень-то разбираюсь, — сказал Профессор, снял вязаную шапочку и почесал затылок. — Но в одной книге я прочёл, что у настоящей ведьмы должен быть чёрный кот.
— Но Котькин — он ведь от рождения рыжий?
— Ты его перекрасил в зелёный цвет, а Цапа Цопик легко могла бы его сделать чёрным. Перекрасить можно кого угодно в любой цвет — хоть в синий, хоть в жёлтый, хоть в серо-буро-малиновый с крапинками. Это совсем не трудно. Но вот пусть колдунья попробует сделать нашего Котькина злым! Ничего не получится! Котькин — добрейший кот, справедливый.
— А как вам удалось научить его разговаривать? — спросил клоун. — Просто удивительно! Вы, дорогой Профессор, истинный чародей и волшебник!
— Ах, что ты, милый! Нет-нет, волшебством и чародейством я не занимаюсь. Слишком хлопотное это дело. Конечно, забавно — за пять минут построить сказочный дворец; интересно — усыпить на сто лет какую-нибудь розовенькую принцессу; весело — выйти на лёд одному против целой команды и выиграть хоккейный матч со счётом десять: ноль!.. Забавно, интересно, весело. Но могут быть и неприятности. Или дворец не на том месте построишь. Или усыпишь на сто лет принцессу, а когда она проснётся, то окажется, что это уже не принцесса, а просто старуха… Нет, такие штуки, милый, не по мне!
Другое дело — научить животное разговаривать. Это никому не мешает, никого не беспокоит. Правда, и тут бывают промашки.
Как-то обучил я пению одну сиамскую кошечку. Придумали мы с нею красивую мелодию, слова сочинили: «Я всё хожу-хожу-хожу, я всё гляжу-гляжу-гляжу, мышей сперва люблю-люблю, потом ловлю-ловлю!» И что ты, милый, думаешь? Больше эта кошечка учиться не захотела — купила себе микрофон, организовала «Мяу-ансамбль» и поехала давать кошачьи концерты.
— Не огорчайтесь, Профессор! У вас теперь есть Котькин…
— Да, он прилежный ученик! Конечно, тут у нас не обошлось без волшебства и чародейства… Но больше всего здесь надо было терпения. Очень много терпения! Да ведь мы, артисты, — люди терпеливые…
— Ещё бы!
— Кроме человеческого языка, Котькин изучил несколько других — звериных и птичьих. И теперь пересказывает мне, что делается в семье у воробьев, как поживают мыши в подполье, что хотел бы съесть на сладкое один знакомый жеребёнок… Теперь мы можем по-настоящему помогать животным.
Недавно был такой случай: у моей соседки Доставалихи заболела её пузатая корова. Лежит, мычит и не даёт молока. Даже колхозный ветеринарный врач не мог понять: что с ней такое? А приятель Котькин потолковал с бурёнкой и выяснил, что ей ужасно надоело всю зиму торчать в тёмном хлеву, что ей хочется поскорее в стадо, на зелёный лужок!.. Или другой случай: одна лошадка не пожелала выходить на работу; конюх её сначала по-доброму уговаривал, а потом и кнутом стегал — не идёт да и только! Позвали Котькина, и лошадка сказала ему, что у неё неправильно прибита подкова и ей больно ступать на заднюю ногу… А однажды к нам во двор прилетела сорока — это ещё зимой было — и сказала Котькину, что в лесу, дескать, последний волк шатается, скучно ему там одному; с тоски он даже аппетит потерял и поэтому вовсе не опасен. Перевёл мне приятель Котькин эту сорочью речь, я сейчас же на лыжи — ив лес, с волком знакомиться…
Тут Старый Знакомый, который лежал у порога, сообразил, наверное, что это о нём разговор идёт, встал, подошёл к Профессору, положил морду ему на колени и вздохнул.
— Ах, какой же я недогадливый! — воскликнул Профессор. — Ведь он ещё не привык подолгу находиться в помещении, ему нужен свежий воздух… Мы немедленно идём гулять! Кстати, нам нужна хорошая глина и кружка чистой воды из лесного озера.
Жура, бери вот это ведёрко. А ты, Старый Знакомый, понесёшь в зубах мою лопатку… Постойте! Где же приятель Котькин? Сегодня вечером мы все должны выступить на полевом стане. Я придумал забавное представление… Но до вечера ещё далеко… Вперёд, милый! В тайгу!..
О «Красной книге» и прочем…
На чердаке колхозного Дома культуры были сложены старые декорации для драмкружка и сломанная театральная мебель: огромный холст с намалёванным морем, оконный переплёт от какого-то «старинного дворца», фанерные колёса от фашистской «пушки», безногие стулья, диваны, столы и обломки позолоченного кресла.
В этом кресле восседал нежно-зелёный приятель Котькин и, не торопясь, рассказывал о своём путешествии в большой город. Он вспоминал высокие дома, троллейбусы, трамваи, широкие лужи на сером асфальте… Но особенно подробно говорил о цирке. Оказывается, чтобы встретиться с клоуном Журой, Котькин дважды пробирался в цирк; по неопытности чуть было не угодил в клетку с дрессированным снежным барсом и наверняка запутался бы в цирковых коридорах и вольерах… Но ему помогла одна старая цирковая крыса, которую он прихватил за хвост в конюшне; крыса объяснила, как выйти из цирка, и даже услужливо показала дорогу, по которой Жура обычно возвращался домой.
Разумеется, Котькин рассказал и про колдунью Цапу Цопик — как она поймала его рыболовной сетью и как ему удалось удрать через открытую форточку.
А кому он это рассказывал на чердаке? Кто слушал нашего приятеля?
Слушали его несколько соседских кошек и один незнакомый чёрно-белый угрюмый кот с разорванным ухом. Этот кот проживал в дальнем конце деревни: там, где избы подходят к самой тайге. Его пятнистая чёрно-белая шерсть кое-где слиплась от сосновой смолы — значит, он частенько шатался по лесу. Во всяком случае, в деревне его видели редко.
На чердак Дома культуры Угрюмый попал впервые, и всё ему тут не нравилось: и сломанная мебель, и эта компания сытых кошек… Честно говоря, чёрно-белый забрался сюда вовсе не для того, чтобы слушать болтовню какого-то зелёного хвастуна, а для того, чтобы поохотиться на жирных голубей. Теперь получилось, что вместо охоты он попал на лекцию.
Котькин, сидя в позолоченном кресле, говорил с важным видом:
— Я слышал, что есть даже такая толстая «Красная книга», где записаны названия всех редких птиц и зверей… Что значит «редких»? Ну, таких, каких на свете очень мало… каких редко где увидишь.
— А вы записаны в эту книгу? — спросил один котёнок-подросток. — Нежно-зелёную шерсть, как у вас, наверное, нигде больше не увидишь?
— Нет, — сказал Котькин. — Конечно, я довольно редкий кот.
Внешность у меня, как видите, необычная и образование специальное. Но даже меня в эту «Красную книгу» пока что не записали. Во-первых, потому что я не круглый отличник — всегда отставал по математике… только до трех умею считать… А во-вторых, домашних кошек в этой книге вообще нет. А жаль! Ведь если мы захотим, то сможем такие чудеса сотворить, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И даже злая колдунья Цапа Цопик, эта девочка-старуха… Кстати, хочу вас предупредить: если она снова здесь появится…
— Всё ты врёшь! — вдруг перебил Угрюмый с разорванным ухом. — Брешешь! Дуришь малограмотных! Я, конечное дело, в этих ваших городах не бывал. Зато нутром чую: домов в двенадцать этажей не бывает! И снежного барса в клетке тоже не бывает. А конюшня в том цирке — зачем она? Для лошадей? Так на лошадях только в тайгу ездят, а где там, в цирке, тайга? Нету её?.. И выходит, что ты брешешь! Зелёный брехун!.. Видали мы таких, образованных! Вот я никаким языкам не обучен, а любую птицу, какую хошь, мигом словлю. Словлю и так разделаю, что и перышка не останется!
Приятель Котькин даже хвостом не шевельнул, даже глазом не повел в сторону чёрно-белого. Конечно, можно было бы этому Угрюмому порвать и другое ухо… Но разве дракой что-нибудь докажешь?
Котькин сделал вид, что ничего не слышал, и продолжал как ни в чём не бывало:
— Я хотел сказать, что если злая колдунья опять появится в Весёлых Горах, то нам — котам и кошкам — нужно быть начеку. Сначала она охотилась за образованным, а потом, глядишь, и за неграмотными пустится. От девчонки-старухи хорошего не жди!
— Подумаешь! — сказал чёрно-белый. — Да если хочешь знать, я эту девку-бабку сегодня видел. Полчаса тому назад.
— Где? — Котькин моментально вскочил и прижал уши, как перед боем. — Где ты видел девочку-старуху?
— А в лесу… Возле озера, где глину берут… Её на вертолёте приволокли. Ну, знаешь вертолёт, который следит, чтобы пожара в тайге не было. Вот с него твою девку-бабку и спустили по верёвочной лестнице. Сначала её спустили, а потом сверху гитару скинули — на лету поймала, ловкая!
— А ты что?
— А что я? Я ничего, — ответил Угрюмый и почесал свое драное ухо. — Наше дело — сторона. Кого с вертолёта спускают — бабку или девку, хоть самого чёрта — я в эти дела не встреваю. Моя хата с краю…
— Всё ясно! — воскликнул Котькин. — Она догоняет! Ну, Котькин, лови мышей! Начинается потеха!
У озера в лесу
Старенький Профессор стоял на коленях и маленькой лопаткой копал глину. Глина была хорошая, чуть голубоватая; хотелось вылепить из неё особенную, необыкновенную птичку — лучше той, которая разбилась. Чтобы она свистела ласково и тихо-тихо, но чтобы её слышно было далеко-далеко.
Рядышком Старый Знакомый пощипывал траву. У него теперь начиналась новая жизнь, поэтому он немного волновался и выискивал особую траву, успокоительную.
Жура задумчиво бродил среди белых берёз; листва на них едва распускалась, и каждое дерево светилось изнутри, словно таинственный фонарь…
«Какая получится свистулька? — думал клоун. — Будут ли меня слушать, как прежде?.. И что мне делать сегодня на полевом стане?..»
Совсем неподалёку послышался мощный гул вертолёта. «Наверное, лесные пожарные пролетели, — догадался Жура. — А почему так низко? Может быть, загорелся лес?.. Пойду-ка в ту сторону!
Он быстро зашагал по сырой, едва приметной тропочке. Над его головой свистели птицы, а у ног осторожно покачивались таёжные цветы медунки.
Впереди послышались голоса. Клоун прислушался, да так и замер на ходу, с поднятой ногой… Разговаривали двое.
— Что ж вы, гражданочка ведьма, без предупреждения прибыли? Хоть бы телеграммку отбили.
— Некогда мне телеграммки отбивать. Устала я за этим проклятым котом гоняться. Просто замоталась! Хорошо ещё — попутный вертолёт подвернулся.
— Как подвернулся?
— Один вертолётчик сдуру под мою гитару вчера скакал в цирке…
— Где? В цирке?.. Да разве ж вы артистка?
— Выступала там… Увидел меня этот вертолётчик в аэропорту и заахал: „Ах, девочка! Ах! Что ты здесь делаешь? Ах, куда полететь хочешь, девочка? Ах, пожалуйста!..“
— Вот как девочек-то балуют! А я всё в старухах хожу. Уж и платье креп-жоржетовое почти построено, а пуговичек к нему всё нет… Ой, неужто привезли? Вот спасибочки!.. Счастье-то какое!
— Тише, не ори!
— Позвольте, вашу ручку поцелую!
— Некогда! Кота поймать надо…
— Здесь котик наш, здесь. Сама видела, своими глазами. В перекраске был. Такой зелёный, аж глядеть скучно…
— Зелёный?!.
— Зелёный, зелёный. Утречком прибыл. И Журавель при нём. Своими глазами видела…
— А, и клоун тоже здесь… Где же они?
— А вот уж и не скажу — не уследила… Вечером на полевом стане выступать будут: Профессор объявление вывесил. Афишу, значит.
— На полевом стане?.. Ну-ну!..
Голоса умолкли. Хрустнули две-три веточки. И в лесу наступила тишина.
Жура ещё долго стоял не двигаясь. Потом осторожно повернулся и…
— Привет! — раздалось сверху.
Меж ветвей большой берёзы сидел Котькин и старательно точил свои когти.
— Ты что там делаешь? — сказал клоун. — Спускайся вниз, я тебя спрячу.
— Некогда прятаться. Побегу в деревню, поговорю с кошками: представление сегодня…
— Какое представление?
— А на полевом стане. Ты что, не слышал?..
При луне, под фонарём
Спроси кого хочешь — в Весёлых Горах каждый знает, что весной сеять нужно быстро, нечего время зря терять.
Колхозное поле находится совсем неподалёку от деревни. Но чтобы ни одна минутка не пропадала даром — трактористы и сеяльщики домой с работы не возвращались, а отдыхали и ночевали на полевом стане. Это такой большой дом, где есть и спальни, и столовая, и душевая… — всё, что требуется для отдыха после нелегкого труда.
Вечером, когда совсем стемнело и круглая белая луна неторопливо выкатилась в небо, трактористы и сеяльщики приступили к ужину. Повариха аккуратно положила в тарелки по полному черпаку поджаристой картошки, тут же пристроила куски жирной баранины и всё это густо облила добрым соусом.
Трактористы и сеяльщики — народ здоровый, сильный. Они в поле хороши, да и за столом неплохи. Быстро справились с ужином. И только встали из-за стола — вдруг:
— Здравствуйте, милые!
— Здравствуйте, дедушка Профессор!
— Все поужинали?.. Тогда быстренько выходите на крыльцо, рассаживайтесь на ступеньках. Начинаем представление.
Перед крыльцом — крохотный дворик. Даже не дворик, а небольшая утрамбованная площадка; за нею выстроились в ряд отдыхающие могучие тракторы — гусеничные и колёсные. К одним тракторам плуги прицеплены и бороны, к другим — длинные тяжёлые сеялки. Всё это под луной блестит, сверкает.