Когда Лев говорил, дети смотрели ему в глаза. И вдруг — они так никогда и не поняли, как все произошло — эти глаза потонули в целом море струящегося золота. Оно подхватило их, и они поплыли по волнам, которые захлестывали их с головой. На них накатывало чувство такого счастья, а вместе — ощущение силы и покоя, что они поняли — никогда они еще не были по-настоящему ни счастливы, ни мудры, ни добры, и что даже не знали, что такое настоящая жизнь и настоящее знание — и лишь в эти мгновения они вполне постигли истину. И память о тех чудесных мгновениях прошла с ними через всю жизнь... Когда случалось переживать горе, страх или гнев, память о золотой божественности и осознание того, что она совсем рядом — стоит только завернуть за угол или открыть вон ту дверь, — вселяли в них веру: все пройдет и рано или поздно хорошо кончится...
Через минуту все трое, включая и проснувшегося дядю Эндрю, вывалились в шум, жару и горячие запахи Лондона.
Они стояли на мостовой перед домом Кеттерли, напротив парадной двери. С тех пор, как они покинули этот мир, здесь ничего не изменилось — если не считать исчезновения Колдуньи, кэбмена и лошади. Так же возвышался посреди толпы фонарный столб, лишившийся одной из своих перекладин, так же валялись обломки кэба и так же испуганно шумело собрание. Какие-то люди, став на колени, склонялись над ранеными полисменами, а в толпе переговаривались:
— Кажется, он приходит в себя...
— Как чувствуешь себя, старина?
— Потерпите немного, мы вызвали доктора, он вот-вот будет здесь.
— Вот это да! — воскликнул Дигори. — Похоже, все наши нарнианские приключения здесь не заняли ни секунды времени!
Почти все люди в толпе смешно крутили головами, глядя во все стороны, и старались понять, куда же подевались Ядис и лошадь. Так как до этого никто не обращал внимания на детей, то никто и не заметил, как они исчезли, а потом вернулись. Что же касается дяди Эндрю, чья одежда пребывала в неописуемом состоянии, а лицо было заляпано медом, то его попросту никто не узнал. К счастью, парадная дверь дома оказалась открытой, и на пороге стояла горничная, глазевшая на потеху (воистину ей выдался небывало захватывающий день). Поэтому дети подхватили под руки ошарашенного дядю Эндрю и без особого труда втащили его по ступенькам на порог и втолкнули в дом прежде, чем кому-либо пришло в голову спросить — а кто он такой?
Оказавшись за дверью, он вырвался из их рук и, опередив всех, рысцой взбежал вверх по лестнице. Сначала они испугались, решив, что он побежал на чердак и собирается запрятать куда-нибудь свои волшебные кольца. Но они напрасно тревожились. Сейчас он был способен думать только о бутыли, запрятанной у него в спальне в платяном шкафу, поэтому он сразу юркнул в свою комнату и заперся на замок. Дядя Эндрю вскоре вышел оттуда, уже в халате, и направился в ванную.
— Может быть, ты займешься кольцами, Полли? — сказал Дигори. — Потому что я хочу быстрее встретиться с мамой.
— Правильно, — согласилась Полли. — Увидимся попозже.
И, помахав ему рукой, она затопала ножками по лестнице, ведущей на чердак.
Дигори постоял с минуту, пережидая, пока успокоится его бешено колотящееся сердце, а потом тихонько отворил дверь в спальню своей мамы. Она лежала такая же, какой он видел ее много раз: на высоко взбитых подушках, в которых почти тонуло ее высохшее тело, а лицо было такое бледное и исхудалое, что при одном взгляде на него хотелось плакать. И Дигори вынул из кармана Яблоко Жизни. И как Колдунья Ядис выглядела в нашем мире совершенно иначе, чем в Чарне, в своем привычном окружении, так и этот плод из потаенного горного сада, попав в спальню больной, преобразился. Разумеется, в комнате находилось много светлых, ярко окрашенных вещей: цветное покрывало на постели, веселенькие обои на стенах и красивая бледно-голубая кофточка мамы. Но как только Дигори достал Яблоко из кармана, все эти вещи сразу утратили свою привлекательность, и даже солнечный свет в окне стал тусклым и как бы грязноватым. Зато Яблоко в руке Дигори засияло и засветилось так, что по потолку побежали странные отблески вроде солнечных зайчиков, — но чище и ярче... Только на Яблоко и можно было смотреть — потому что все остальное, в сравнении с ним, не стоило даже и беглого взгляда. А запах Яблока был такой, словно в комнате внезапно распахнулось окошко, ведущее прямо на Небо.
— Ах, мальчик мой, какая прелесть! — сказала мама.
— Ты ведь съешь его, не правда ли? — с трепетом спросил Дигори. — Ну, пожалуйста!
— Не знаю, что скажет об этом доктор, — неуверенно произнесла мама. — Но мне почему-то захотелось попробовать... и такое чувство, что мне можно...
Тогда Дигори заботливо снял с Яблока кожицу, нарезал его и начал подавать маме кусочек за кусочком. И она еще не съела Яблоко полностью, как на лице ее появилась улыбка. А когда съела — голова ее опустилась на подушки, и она заснула самым настоящим, естественным сном, безо всяких гадких лекарств. Дигори знал, что именно в этом она нуждалась более всего на свете. И глядя на нее, он уверял себя, что лицо ее стало чуть-чуть другим. Он склонился над мамой, тихонько поцеловал, а потом осторожно, с бешено бьющимся сердцем, на цыпочках вышел из комнаты, унося с собою сердцевину съеденного Яблока.
Весь остаток дня он едва смел надеяться — уж очень обыденным и неволшебным выглядело все, что его окружало, и порою ему думалось, что приключения в Нарнии ему лишь приснились. Но стоило ему вспомнить глаза Аслана, как снова появлялась надежда.
Когда настал вечер, он закопал сердцевину Яблока в саду за домом.
На следующее утро доктор явился с обычным визитом. Дигори, находившийся в то время наверху, свесился с перил, чтобы послушать, что тот будет говорить. Он слышал, как доктор с тетей Летти вышел из комнаты больной и, притворив дверь, сказал:
— Мисс Кеттерли, это самый небывалый случай, с каким мне довелось столкнуться за всю мою медицинскую практику. Я бы сказал... если бы мог позволить себе такое слово... что это просто чудо. Я не стану говорить об этом при мальчике, потому что не следует пробуждать в нем неопределенные надежды. Но если вас интересует мое мнение, то...
И тут голос его стал таким тихим, что Дигори не смог больше ничего разобрать.
В тот же день после полудня он спустился в сад и несколько раз свистнул — это был тайный сигнал, условленный между ним и Полли. Его беспокоило, что вчера она не вернулась к нему.
— Ну как, получилось? — Полли выглянула поверх стены. — Я хотела спросить — как чувствует себя твоя мама?
— Мне кажется... кажется, ей стало чуточку лучше, — сказал Дигори. — Но ты только не обижайся — мне пока не хочется говорить об этом... ну, сама понимаешь... Скажи лучше, что с кольцами?
— Все они у меня, — сказала Полли. — И не беспокойся, все будет в порядке: я в перчатках. Пойдем закопаем их.
— Правильно, их надо закопать. Знаешь, я вчера уже закопал сердцевину Яблока, так что давай пометим то место.
Полли перелезла через стену, и они вместе пошли к тому месту, где Дигори вчера зарыл сердцевину. Но, как выяснилось, помечать его уже не требовалось. Из земли появился маленький росток. Разумеется, они не могли видеть, как он растет на глазах, как то было с новорожденными деревьями в Нарнии, но этот росток все-таки заметно поднялся над землей. Дети взяли садовую лопатку и закопали вокруг маленького деревца все магические кольца, не забыв и свои.
Спустя неделю, можно уже было с полной уверенностью сказать, что маме Дигори стало лучше. Еще через две недели она могла выходить в сад и подолгу сидеть там, а через месяц весь дом преобразился до неузнаваемости. Тетя Летти выполняла все желания выздоравливающей: окна были широко распахнуты, унылые занавески раздвинуты, и все комнаты купались в солнечном свете; повсюду были цветы, за столом появилось много вкусной еды; молчавшее долгие годы старое фортепьяно снова заиграло. Мать Дигори как прежде подолгу пела, а потом вместе с Дигори и Полли устраивала такие веселые игры, что тетя Летти частенько говорила, покачивая головой:
— Должна сказать тебе, Мейбл, — из вас троих ты самый большой ребенок.
Вы, конечно, не раз замечали: если все идет из рук вон плохо, то дальше становится только хуже и хуже. Но стоит обстоятельствам однажды сложиться удачно, и дела сразу начинают идти в гору. И вот, после шести недель счастливой и беззаботной жизни, пришло очень длинное письмо из Индии от отца Дигори. Новости оказались поразительными: умер старый дядя Кирк, оставив отцу богатое наследство. В письме также говорилось, что отец выходит в отставку, на этот раз навсегда, и возвращается домой. В огромный старинный дом в сельской местности, тот самый дом, о котором (сколь помнил себя Дигори) постоянно рассказывали всякие чудеса, но которого он ни разу не видел; дом с рыцарскими доспехами в залах, дом с конюшней, псарней, парком, рекой; дом, окруженный лесом и горами... И там они будут жить! Дигори внезапно почувствовал уверенность, что отныне и до самого конца жизнь его будет счастливой. Так на самом деле и получилось.
Но вам, вероятно, хотелось бы узнать, как сложилась судьба героев в дальнейшем. Кое-что я могу вам рассказать. Полли и Дигори всегда оставались большими друзьями. Почти каждые каникулы она гостила в семье Дигори, в их прекрасном доме в сельской местности. Там она училась ездить верхом, плавать, доить корову, печь пироги и кексы и лазить по деревьям.
В Нарнии, насколько нам известно, звери жили в мире и радости. Ни Колдунья, ни другие враги многие столетия не смели тревожить покой прекрасной страны. Король Фрэнк, королева Элен и их дети долго и счастливо жили в Нарнии, а второй их сын стал королем Арченланда. Мальчики, когда становились взрослыми, женились на дриадах и наядах, а девочки, подрастая, выходили замуж за лесных и речных богов. Фонарное Дерево, которое, сама того не желая, посадила Колдунья, рассеивало и днем и ночью сумрак нарнианского леса. Место, где выросло это дерево, впоследствии было названо Фонарным Заповедником, и так как оно считалось священным, там никто не селился. Много лет спустя, в снежную зимнюю ночь, в Нарнию попали другие дети из нашего мира, они увидели, что свет этого дерева не погас — и начались их приключения, оказавшиеся во многом продолжением рассказанной мною истории.
А произошло это так. Дерево, выросшее из сердцевины Яблока, которую Дигори закопал в саду за домом, росло и росло, пока не превратилось в настоящее чудо. Конечно, росло оно в нашем мире, без голоса Аслана и без юного нарнианского воздуха, поэтому его плоды не могли оживить умирающего, хотя красотою и вкусом намного превосходили любые яблоки, какие только можно было найти в Англии. Яблоки с этого дерева были очень полезные и... все-таки не волшебные. Но внутри, под корой, это дерево, можно сказать, никогда не забывало про другое дерево, росшее в Нарнии. Порою, когда не было ни малейшего ветерка, его листья и ветви начинали таинственно шелестеть — я думаю, потому, что в тот момент в Нарнии бушевал сильный ветер. И если английское дерево трепетало и шелестело, то нарнианское дерево раскачивалось под порывами сильнейшего урагана, какие там изредка налетают с юго-запада. Кроме того, судя по всему, в соках и древесине этого дерева все же таились какие-то волшебные свойства, обнаружившиеся впоследствии.
Когда Дигори был уже человеком средних лет (став к тому времени знаменитым профессором и путешественником), над Южной Англией пронесся страшной силы ураган, сметавший все на своем пути. Много он наделал бед. Повалил и это дерево. Дигори очень не хотелось пускать его на дрова для камина. Он настоял, чтобы из ствола настругали досок и сделали большой платяной шкаф. Этот шкаф он перевез потом в свой сельский дом. И хотя самому ему не довелось испытать волшебных свойств этого шкафа, зато другим повезло больше. Тогда-то и начались путешествия из нашего мира в Нарнию и обратно, о которых вы можете прочесть в других книжках.
Когда Дигори и его семья переехали жить в свой большой сельский дом, они взяли с собой дядю Эндрю; отец Дигори сказал тогда:
— Мы должны уберечь старика от всяких вздорных выходок, какие только могут взбрести ему на ум. До сих пор эта работа была полностью на плечах бедняжки Летти, и будет справедливо, если мы дадим ей возможность хоть немного отдохнуть.
Но больших хлопот старик им не доставил. С тех пор и до самой смерти он ни разу больше не пробовал заняться магией. Он хорошо усвоил преподанный ему урок, и теперь, в преклонные свои годы, стал менее эгоистичным и вполне терпимым для окружающих. До самой смерти он любил сам принимать посетителей в бильярдной и рассказывать им удивительную историю о таинственной леди, происходившей из иноземной королевской династии, с которой он разъезжал по Лондону в экипаже.
— Характер у нее, конечно, был несносный, — говорил он. — Если сказать правду, то просто дьявольский характер. Но какая же красивая и изысканная женщина! Дьявольски красивая женщина, сэр!
Лев, Колдунья и платяной шкаф
Глава первая
ЛЮСИ ЗАГЛЯДЫВАЕТ В ПЛАТЯНОЙ ШКАФ
Жили-были четверо детей: Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси. Шла война. Лондон часто бомбили немецкие самолеты, поэтому родители послали их к своему другу, старому профессору, в центр Англии, в самую настоящую сельскую местность. Профессор жил в большом старинном доме вместе со своей экономкой, миссис Макриди, и тремя служанками (их звали Айви, Маргарет и Бетти, но в нашей истории они не играют почти никакой роли). Был он очень стар, и косматые белые волосы предпочитали расти у него на лице, а не на макушке. Детям он понравился сразу, как только они увидели его в первый раз: профессор вышел встретить их у парадного входа в дом. Впрочем, сначала он показался им немного странным. Люси — самая младшая из четырех — даже чуть-чуть испугалась, а Эдмунд — самый младший после нее — очень хотел расхохотаться, а чтобы скрыть это, вытащил носовой платок и сделал вид, будто сморкается.
Вечером, пожелав профессору доброй ночи, все поднялись на второй этаж, в спальни. Мальчики пришли в комнату девочек поболтать.
— Ну, малыши, — сказал Питер, старший, — не сомневайтесь: нам повезло! Все устроится на славу. Старикан позволит нам делать все, что взбредет в голову.
— Я тоже думаю, что он милый старичок, — добавила Сьюзен. — Пошли отсюда, Питер, — торопил Эдмунд. Он устал за день и хотел спать, но делал вид, что совсем не устал, и от этих усилий у него было очень дурное настроение. — Хватит болтать о всяких пустяках.
— Что это такое? — прикрикнула Сьюзен. — Тебе давно пора спать! Иди в постель.
— Пожалуйста, не притворяйся, будто ты наша мама, — возразил Эдмунд. — Откуда ты знаешь, когда мне надо в постель? Хочешь — ложись сама.
— Наверно, нам всем лучше лечь спать, — сказала Люси. — Если услышат, как мы здесь расшумелись, нами наверняка будут недовольны.
— Не бойся, — успокоил ее Питер. — Будьте уверены — это такой дом, что никому и в голову не взбредет прийти сюда и посмотреть, чем мы занимаемся. А услышать нас они не могут. От столовой мы сюда добирались чуть ли не десять минут, прошли уйму всяких лестниц и коридоров.
— А это что такое? — насторожилась Люси.
До сих пор ей не приходилось бывать в таком большом доме, и стоило ей представить себе все эти пустые коридоры и ряды дверей, которые вели в пустые комнаты, как она почувствовала себя неуютно, по спине побежали мурашки.
— Кричит какая-то птица, дурочка, — усмехнулся Эдмунд. — За окном.
— Это сова, — определил Питер. — Тут должно быть настоящее раздолье для всяких птиц. Поэтому и вправду давайте спать, а завтра встанем пораньше и пойдем осматривать округу. В таком краю можно найти все, понимаете, все! Помните гору, мимо которой мы сюда шли? Вся заросла лесом. Тут могут водиться даже орлы. И олени. И ястребы.