– Найдись, рыбка моя!
– Что нужно?
– Лицезреть твою красоту неземную.
– При одном условии. Помнишь, неделю назад у тебя на тусовке Ежик музыку ставил. Забыла, как зовут. Там еще на картинке мужики в цилиндрах.
– Коппелиус, герой Гауфа, – съязвил Стив.
– Второй раз шутка уже не шутка, – отмахнулась Ева. – У них там композиция была такая… трам-пам-пам… Она еще первой шла.
– Эта, что ли?
Стив напел первую строчку, и Ева чуть не выронила трубку. Да, это был ее рингтон. Забыв, что на связи Стив, она стала искать в меню список музыки.
«Коппелиус», «Коппелиус»… Мерзкий герой сказок Гофмана. Мрачный старик… Ходит с тростью. Набалдашник у трости в виде голубя. Голубь забирает жизни. Вот и Коппелиус ходит, жизни забирает.
В руке заиграл телефон, Ева вздрогнула.
– О! Ты совсем Е! Чего трубки бросаешь?
– У меня не было раньше этой музыки!
– Какой? Похоронного марша?
– На звонке откуда-то взялся твой «Коппелиус».
– Взялся и взялся. Сам пришел. У нас метеориты падают, а ты удивляешься музыке. Инфернальщина – нормуль. Давай, чеши ко мне!
– Завтра, – прошептала Ева, влезая в меню телефона.
– Почему завтра? – заорал Стив, как будто почувствовал, что его снова отняли от уха. – Когда же еще, как не сейчас?
– Ворон крикнул: «Никогда!» – прошептала Ева, находя плей-лист.
Вот он. Коппелиус. Она успела посмотреть сказку Гофмана. Мрачная вещица этот «Песочный человек». Парень влюбляется в девушку, а она оказывается куклой. Ее создатель, Коппелиус, пытается забрать жизнь парня, чтобы оживить куклу.
Что за черт? Песня загружена сегодня. А то, что было раньше? Она пробежалась по знакомым названиям. Нет, нет, ничего нет. А это что? Dishonored. Dish – тарелка, red – красная? Ничего кулинарного в этой музыке нет. Закачена два дня назад.
– Эй! Ты где? – орали в трубке.
– Ну, и долго ты здесь будешь стоять?
Забыла… совсем забыла, зачем она пришла! И голос – такой родной. И лицо. Как же она соскучилась.
– Что смотришь? – Антон хмурился. Стоял, чуть покачиваясь с ноги на ногу, готовый улететь. Или убежать. Еще можно ускакать.
– Ой, привет, – пробормотала Ева. – Я тут… – Вдруг все вспомнилось. Где-то там по дворам бродили Пушкин и Александр Николаевич. А в телефоне ждал ответа Стив. – Я потом перезвоню, – пробормотала в трубку, нажимая отбой. – Привет.
Взгляд недовольный. Верхняя губа с прозрачными усиками чуть дернулась.
– Чего надо?
– Можешь починить? – Она протянула наушники – один провод оголился, контакт отходил.
Антон не стал даже руки поднимать, глянул лениво.
– Новые купи. Что еще?
– Ничего. Это ты ко мне подошел. Рада видеть.
– А я – нет.
– Не знала, что встречу тебя здесь.
Не получилось. Антон не собирался мириться. Она не сделает то, о чем ее просил Александр Николаевич.
Антон кивнул своим мыслям, а потом вдруг оглянулся, как будто догадался, что главное происходит не здесь.
– Не знала, так не знала. – Сказал и улыбнулся. От этой улыбки захотелось плакать.
– Почему ты на меня обижаешься? – жалобно пробормотала Ева.
– Я не обижаюсь. Я просто смотрю, что происходит.
– А что происходит?
– Зверинец.
Он глядел не в лицо, а ниже. Ева невольно коснулась груди. Куртка распахнута, а под ней… Подвеска. В виде жука. Антон наверняка знает, откуда она.
Слова закончились. Как-то все стало больно и грустно.
– Ты куда шла-то?
– Стив зачем-то звал.
– Вот и иди к Стиву, Олимпия. Я сейчас занят.
– Ну да, конечно! – С последним словом из легких вышла жизнь.
– Бывай! – Он качнулся в сторону. – Я потом как-нибудь позвоню.
Ушел. Ушел туда, откуда пришел. От расстройства Ева чуть телефон из руки не выпустила. Хорошо, вовремя почувствовала, как что-то скользит в ладони.
Антон скрылся за домами. На улице потемнело, ногам стало холодно. По асфальту пополз туман. Все это было странно и неправильно. Темно уже, а она все никак домой не дойдет. Стив зачем-то звонил. Рингтон еще этот…
Александр Николаевич появился внезапно. То Ева шла одна по улице, а то он вышагивает рядом и с сочувствием выслушивает ее рассказ.
– Не переживайте, – вкрадчиво произнес Александр Николаевич. – Вы все сделали правильно. Ему было приятно вас видеть. Теперь все изменится. А наушники давайте сюда, я вам их починю. Да, починю.
Они шли, и Ева уже слабо понимала, куда. Вокруг были бесконечные дома, дома, дома, они вставали на дороге, они преграждали путь. А еще были заборы. Очень много заборов. И людей.
– Танк, что ли?
Белая челка. Высокий.
– Банкетка!
Ответ был придуман заранее, когда вспоминала эти столкновения и ругала сама себя.
– О! Ева!
– Здравствуйте, Петр Павлович, – смутилась Ева. Одно дело – мысленно придумывать ответ, другое – так сказать учителю.
– Опять расстроили?
Она успела немного поплакать. Обидно, когда все вокруг происходит не как у людей.
– Мир жесток, – ответила она словами Пушкина.
– Это твой папа? – Взгляд Петра Павловича лукав.
– Нет! – испуганно отозвалась Ева.
– Да, – мягко ответил Александр Николаевич. – Да.
Взгляд зацепился за что-то знакомое. В глубине, на низеньком заборчике сидит командарм Че.
День сегодня какой-то… Наверняка магнитная буря.
– Не расстраивайся, все пройдет, – крикнул уже в спину уходящей Еве Петр Павлович.
Конечно, пройдет. Смоется вместе с дождем.
– Что за манера уходить, не предупреждая куда! – недовольно выговаривал вечером отец. Ноги она все-таки промочила, и вот теперь саднит горло. Чай с молоком. А к чаю – папа. – Почему нельзя делать все по-человечески?
– Папа, – шепчет Ева, – у меня телефон сошел с ума. Он самостоятельно закачивает в себя мелодии и играет их.
– У телефонов могут сходить с ума только хозяйки.
– Папа! А что, если Коппелиус существует?
– Какой Коппелиус?
Папе можно не знать, кто такой Коппелиус, он взрослый. И он, конечно, не боится, что этот мерзкий старикан придет и превратит его дочь в куклу.
– Ты бы уроки делала. А вместо этого ерундой страдаешь. Вот о чем ты сейчас думаешь?
– Как переводится слово Dishonored?
– Что-то типа «обесчещенного». А что? Что случилось?
– Ничего, – пробормотала Ева, вспоминая, где слышала это слово и чего не хватало музыке. Тяжелого дыхания лорда-защитника.
Глава шестая
Советы
Антон не звонил. Вторник и среда, заряженные воскресеньем, превратились в бесконечную череду секунд. Потолок не менялся. Телефон молчал. Зато совершенно неожиданно на домашнем проявился Александр Николаевич. Поблагодарил за помощь, сказал, что все прошло хорошо.
– Что прошло? – не поняла Ева. Она была убеждена, что ничего с места не сдвинулось, все стоит в болоте непонимания.
– Он сейчас в школе, в школе, – неприятно повторяя слова, говорил Александр Николаевич. – Звонить ему некогда. А я бы подарочек передал. Да, передал бы.
– От Антона?
Сама мысль была бредовой, но выкрикнулось то, что выкрикнулось. Зачем еще мог звонить его папа?
– Что вы, что вы! От себя. Как бы его лучше передать?
Ева смотрела в окно. Пасмурно и скучно. Передать можно через Антона. Хороший повод созвониться, договориться. Подарок. Почему Антон никогда не делал ей подарков? И цветы не дарил. Никогда.
– Может, встретимся? – опередил ее Александр Николаевич.
Тоже вариант, если не увидеть Антона, так хотя бы поговорить о нем. Задать много-много вопросов. Там могли быть ответы.
Гуляли по бульвару. Александр Николаевич подарил высокую широкоротую белую розу. И новые наушники.
– Те, к сожалению, восстановлению не подлежат. Да, не подлежат.
Про наушники было неинтересно. В этом не было Антона. Роза мешалась в руке. Тяжелая головка клонилась.
– Какие новости? – не удержалась от вопроса Ева. На улице было так же скучно и пасмурно, как и виделось в окне.
– У него все хорошо. Отоспался, отъелся…
– Обещал позвонить. – Она немного жалела, что согласилась на эту встречу. Что вместо того, чтобы разговаривать с Антоном, говорит с его отцом.
– Подождите немного, позвонит. – Александр Николаевич неприятно тянул слова. – Молодежь… Слишком много резких движений. Ненужных движений. Учится жить. Это нелегкий труд.
– Почему он такой?
– Самый обыкновенный балбес. Для его возраста это нормально. Поверьте, нормально.
– Что нормально? – Ева вспомнила, как сидел, отвернувшись, как не дал обнять, как говорил грубости, как зло кривил тонкие губы.
– Он еще не знает границ своей силы, вот и испытывает ее на вас.
– Какой силы? – Фраза из детского фильма, она путала, заставляла думать не о том.
– Мать его неправильно воспитала – он совершенно не умеет общаться с людьми. Тычется в разные стороны, сам не знает, чего хочет.
– Что вы! Он все очень хорошо знает. Просто иногда… Он как будто закрывается.
– Он вас боится.
– Меня?
– Да. Вы слишком хороши для него. Он боится своих чувств, боится зависимости. Хотя, мне кажется, все уже случилось. Точно – случилось.
– Что?
– Он чувствует зависимость от вас. И, конечно, злится. Антон всегда хотел быть самостоятельным. И никогда им не был. Сейчас же… Вы не представляете, как он носился по комнате от радости после вашей встречи. Внешне он, конечно, совсем другой. И, знаете, я, наверное, могу вам помочь.
Он сделал паузу, чтобы Ева задала вопрос. И она его задала:
– Как?
Представилось дикое – Александр Николаевич водит Антона на свидания.
– У нас и так все хорошо. Мне все нравится!
– Его неуклюжесть и грубость?
– Но он не всегда такой.
– Да, не всегда. Издержки роста. Метод познания мира. Этого мира…
Ева прошла несколько шагов, глядя, как роза клонит голову. Она расслабила пальцы, и цветок повис головой вниз.
– Когда-нибудь все изменится!
– Когда-нибудь. Не знаю. – В голосе Александра Николаевича появилось раздражение. – Вы готовы ждать? Долго ждать.
– Конечно! Он же хороший! Очень хороший. Только как будто специально показывает себя плохим.
– Всему надо учиться. А он не хочет учиться, он хочет все делать сам, без помощников. С такими поисками себя только шишки набивать.
– Почему? Нормально у него все.
– Как же нормально, когда с вами ссорится, ночи проводит за компьютером, не хочет встречаться со мной. Чувства есть, а как выразить их, не знает.
Из всего сказанного Ева вытянула только то, что хотела – чувства. У Антона к ней есть чувства. Приятно. Только хотелось услышать все это от Антона.
– А он… он обо мне что-нибудь говорит?
– Нет. Все варится в его голове. И что там – непонятно. Каша одна.
– Он всегда такой странный.
– Ощущение избранности. Это возрастное.
«Как же хочется встретиться!» Не сказала, подумала. Потому что говорить с чужим человеком было неловко. Вдруг стало многое заметно. Раньше видела розу, мыски своих ботинок, резкую улыбку Александра Николаевича, его руку с полными пальцами. А теперь разглядела, что бульвар, что осень и грязно. Что кусты сирени стоят с почерневшими листьями, что клены уже голые, тополь нехотя отдает по листочку на каждый порыв ветра. Все серое, даже собаки. Летит ленивый голубь. Проехала грязная мусоровозная машина, потянула за собой вонючий шлейф. Куртка неплотная. На груди чувствуется шевеление жука. Все, конечно, посходили с ума от зависти. Стимпанк. Антон видел. Чем бы еще его удивить? Если все так хорошо, то можно позвонить. Или еще подождать?
Про Александра Николаевича Ева успела забыть, а он, оказывается, все говорил и говорил. Неужели они еще не расстались? Если Антон ее любит, зачем нужны разговоры с кем-то другим?
– Я уверен, что у вас все наладится. – Александр Николаевич перешел на вкрадчивый тон. – Посидит, пообижается и появится. Без вас он не сможет. А я все-таки вам помогу. Хотите?
Хотелось еще говорить про Антона. Оказывается, раньше он занимался фигурным катанием, бросил. Ходит на теннис. Вот откуда мягкость походки и очень хорошая реакция. Хочет идти на программиста. Если получится, уедет учиться в Англию.
– А когда? – спросила, затаив дыхание.
– Летом все станет понятно. Да, понятно.
Тоска. Лето, конечно, далеко, но эта вероятность – они расстанутся, убивала. Может, тоже поехать? Но у нее плохой английский.
– Английский легко учится, – проговорил Александр Николаевич в ответ на ее бормотание.
На душе тревожно и неловко. Еще бы про Антона послушать. Какой он был в детстве? В три года обжег ладони, коснувшись раскаленной плиты, но терпел, не плакал, рисовал танки, часами мог складывать кубики. Она вспоминала его в первом классе, во втором, в третьем – не могла вспомнить.
В кармане взорвался «Коппелиус».
– Мать! – орал Пушкин. – Про тебя тут постоянно все спрашивают. Стив забегал, тебе кое-что оставил. Зайди.
Стив. Забыла. Сколько дней-то прошло?
– Ты сейчас где?
– Гуляю.
– А с кем? – допытывался Пушкин.
– Неважно.
– Нет, правда!
– Не скажу!
– Ага! С Тошкой-картошкой?
– Нет!
– С богом?
– Отстань.
– С другим богом?
– Не приду.
– Ну и не приходи, я себе заберу. Про тебя еще Наташка спрашивала. Говорила, ты прикольная. Давай сюда! Левшин притащил Катрин. Она на твой счет выстроила целую теорию. Расскажу – закачаешься. Тебе кузьминский папаша дозвонился? Он телефон брал. А! Так ты сейчас с ним! Ого! И с сыном, и с папочкой гуляешь! Сильна, мать!
Дала отбой и сразу сделала несколько шагов в сторону. «И с сыном, и с папочкой…» Как неловко получилось. Вечно Пушкин все портит, черный ворон. Настроение пропало. Стоять рядом с Александром Николаевичем стало неприятно. А вдруг и правда, со стороны они выглядят как… Фу, противно!
– Я пойду.
Александр Николаевич ласково улыбнулся.
Скорее бежать! И никогда больше! Даже по телефону с ним разговаривать не будет.
– Я провожу вас.
– Нет!
Эх, Пушкин, сукин сын! Зачем ты это сказал? Теперь думалось только о плохом. Она и Александр Николаевич… тьфу, тьфу, тьфу!
– Если будут какие-то новости… Я обещал помочь. В обмен на вашу любезность…
Ева остановилась. Какие новости?
Между ними несколько шагов, и уже не так страшно.
– Не надо! – Окончательно и решительно. Вернуть бы все, что подарили: ненужную розу и наушники в дорогой упаковке, но для этого пришлось бы подойти. И снова – мурашки, снова тревога перехватывает горло. Нет.
Перебежала улицу. Решила, что больше не будет оглядываться. От волнения кровь стучала в ушах, и поэтому казалось, за ней идут. Гулкие шаги по промерзшим камням мостовой. Эхо бьется о камень стен. Растекается по свинцовой воде. Гуляют длинные тени от фонаря к фонарю, растягиваются, рождая чувство пристального взгляда в спину, занесенной для удара руки.
– Что у тебя?
Пушкин довольно жмурится, словно ему только что рассказали веселую историю.
– Проходи. Тебя ждут.
Антон?
Но это была Наташа. Сидит на кухне в углу, бледно улыбается. На столе одинокая упаковка зефира. Чашка. Мутное стекло окна.
– Что мне передавал Стив?
– Сейчас принесу.
Пушкин с готовностью сорвался с табуретки и убежал.
– Привет. – Ева села за стол. – Что пьем?
– Кофе. Я так замерзла. – Наташа сжалась, словно до сих пор чувствовала холод.
– Где?
– Сашу пришлось долго ждать.
Сочувствовать Наташе не получалось. Не жалко ее было. Сама виновата: разве не видит, что с Пушкиным связываться нельзя?
– А ты где учишься?
Наташа стала говорить, но все это было неважно, и Ева почти не обращала внимания. Школа, познакомились, ходили, странно…
– Да, странно. – Прислушалась к шебуршанию в коридоре. Как будто Пушкин подземный ход копает.
– Ну? – крикнула через дверь.
Сразу выплыл Пушкин с телефоном.
– Да, конечно, – вещал он в трубку. – Буду рад!