СТИХ 29
АЙЫНГА СИЭР ТОЙОН
Там, где солнце встает по утрам
Из-за горы золотой,
Где деревья редеют, шумя
Падающей листвой,
На обитаемой щедрой земле,
На бескрайнем просторе ее,
В блистающем средоточии ее,
На высоком, крутом холме,
За тучами дыма и мглы
Могучий Баалтааны-кузнец
В кузнице исполинской своей
Молотом неустанно бьет,
День и ночь грохочет, кует,
Железом скрежещет,
Сталью звенит.
Там кузнец Куэттээни,
Двигая дюжей, черной рукой
Глубоко вздыхающие мехи
Из сорока жеребячьих шкур,
Раздувает в горне
Жаркий огонь,
Там такая работа идет,
Что за три дня верховой езды
Солнца белого не видать;
От кузни такой поднимается дым,
Что за шесть дней верховой езды
Вся земля окутана мглой,
За девять дней пути
Грохот слышен,
Скрежет и звон.
В горне грозно пышет огонь,
Громко молот огромный стучит,
Сталь о сталь
Неустанно гремит,
Окалина трещит, шипит,
Во все стороны жарко летит.
А под горой,
В чащобе лесной
Стучит тяжелый топор,
Рушатся вековые стволы,
Слышен звон широкой пилы,
Тешет доски тесл
Долото долбит,
Неустанная работа кипит.
Что же совершается там,
Что же созидается там,
Под покровом дыма,
За темной мглой,
Посреди равнины земной?
Созидается там гнездо,
Воздвигается прочный дом
На долгие времена.
Основа счастья земного здесь
Устанавливается на века.
Посреди долины Кыладыкы,
Где доныне не жил никто,
Где ветер кружил, поднимая песок,
Едва разлетелся кузнечный дым
И рассеялась непроглядная мгла,
Виден стал во всей своей красоте
Построенный неустанным трудом,
Огромный, богатый дом,
Сверкающий золотом и серебром.
Толстый дым от его очага —
От гудящего его камелька
За восемь дней верховой езды
Занавесил землю окрест
Белым туманом густым,
За шесть дней верховой езды
Расплылся черною мглой;
На расстоянии трех дней пути
Видно, как поднимается дым,
Расширяясь кверху грибом.
Перед домом тем,
На широком дворе,
В ожидании дальних гостей,
Когда прискачут они,
Первый белый снежок примяв,
Девять гор высоких перевалив,
Восемь перевалов преодолев,
Когда приедут из дальних краев
Отважные, как львы, удальцы,
Величайшие богатыри
Туманных безвестных стран,
Самые кряжистые богатыри
Из мглистых неведомых стран,
Услыхавшие про эти края,
Воспевавшие в песнях эти края, —
В ожидании, когда приедут они,
Перед домом поставил кузнец
Восьмигранные,
Красной меди
Коновязи-столбы.
Здесь приезжие развяжут ремни
Дорожных своих мешков,
Здесь привяжут своих коней,
Здесь они со своих торбасов
Отряхнут косматый снежок.
На первом, самом высоком столбе,
Где по меди — чеканный узор,
Сидит волшебная птица Бар
Курлыкает, клекочет она.
На среднем медном столбе,
По которому вьется узор,
Где знаки читаются и письмена,
Сидит огромный орел,
Крылья распахивая порой,
Пронзительно крича,
Грозно клекоча…
На третьей коновязи, на ее
Медном, узорном столбе
Вещая кукушка сидит…
Если эти три птицы
Желали добра
Приезжающему издали,
Если сами чуяли в нем добро,
То за три перехода дневных
Гостя радовали они
Восклицаньем:
— Три жизни живи! —
А если чуяли зло,
А если желали беды
Врагу, подходившему к ним,
Так они заклинали его:
— Дерево мертвое обними!
В дупло войди!
Сгинь, пропади! —
Трех этих вещих птиц
Строитель на коновязи посадил,
Чтобы дом охраняли они,
Чтобы недруга узнавали они.
Если дом огромный
Кругом обойдем,
Посмотрим зорко
Со всех сторон —
Мы увидим глубокий
Дверной проем
И тяжелую, несокрушимую дверь,
Которую семьдесят семь человек,
Напирая плечами семь дней и ночей,
Растопырив ноги, кряхтя,
Не смогли бы приотворить.
Чтобы белого солнца свет
В глубину жилья проникал,
Девяносто девять окон больших
Было пробито в стене,
А в окнах блестит золотой переплет,
Прозрачным затянутый пузырем.
Чтобы с бурного неба
Холодный вихрь
Стужи в просторный дом не надул,
На кровле его
Устроен накат
В три вековых бревна толщиной.
Чтобы снизу, со стороны
Подземных бездн ледяных,
Мороз жилище не прохватил,
Уложены в основанье его
Плиты гранитные в шесть слоев.
Чтобы с боков,
С четырех сторон
Бурями обуянной земли
Ветер не просквозил —
Вековые лиственницы вокруг
Поставлены в девять рядов.
Чтобы не покривился дом,
Чтоб не садился вовек,
Ни одним не кренился углом,
Под основание дома всего
Были забиты в земную глубь
Мудрым строителем-кузнецом
Девяносто девять самых больших
Лиственничных стволов.
Если в дом войдем,
Поглядим,
Как устроен он изнутри,
Чем такой богатый дом снаряжен, —
Первое, что увидим мы,
Главное, что удивило бы нас —
Это, словно шкуры трехлетка-коня,
Большие блюда вдоль стен,
Которые сами собой
Вертясь, подлетают к столу;
Золотые трехзубые вилки там
Для трапез были припасены;
Когда надо, сами они
Прыгали, сверкая, на стол;
Пузатые миски там
Сами двигались вперевалку, бочком,
Сами варили снедь,
Сами на стол несли;
Стройные кубки в узорной резьбе,
В которые наливают кумыс,
Сами шествовали навстречу гостям.
Деревянные кади там,
В которых масло, кумыс и каймак,
Сами двигались важно к столу,
Едва посмотришь на них.
Здесь топор был,
Который сам прибегал,
Сам колол, рубил и тесал;
Рядом с вилками блестели ножи,
Сами резали мясо они;
Из сплава чудесного тридцати
Металлов выковал их
Кузнец Куэттээни.
Средь покоя трапезного
Стол стоял
С таежное озеро величиной;
Этот круглый стол-сандалы?
Сам, куда ему скажут, шагал
На шести высоких ножках своих.
Здесь не было
Пестрых, красивых вещей,
Здесь не было
Нежных и хрупких вещей;
Здесь так обставляли дом,
Чтобы все было прочно в нем,
Чтобы в убранстве дома того
Не ломалось,
Не трескалось ничего.
Посуда была
На диво прочна,
Чтобы долго людям служила она;
Ведь снаряжался весь этот дом
Для могучих богатырей…
Много было посуды в нем, —
Чаши берестяные, в ряд
Поставленные, чистотою блестят;
Деревянные кубки и черпаки,
Кожаные турсуки
Были там в изобилии припасены,
На любую пору годны…
Первыми в этот прекрасный дом
Вступили старший брат и сестра —
Богатырь небесный Мюльдюн Бёгё
И заклинательница небес,
Шаманка Айыы Умсуур.
Сперва приветствовали они
Громадную печь-камелек
О тридцати стальных обручах;
Будто цельную каменную скалу
Поставили вместо печи сюда,
Так огромен был
Просторный очаг.
Могучий Мюльдюн Бёгё
Сухостоя костер
В лесу наломал,
Гору лиственниц нарубил,
Вековыми стволами набил камелек.
Радостно загудел, запылал
Девятиголовый огонь;
Не поленья горели в печи,
А деревья пылали, треща.
Шумно воя, взвивался
Священный огонь,
Пламя красное высоко поднялось,
Искры посыпались к облакам.
Заклубился, раскручиваясь в высоте,
Потянулся по небу дым
Сквозь широкую каменную трубу…
Так священный огонь
В очаге разложив,
Озарив, обогрев жилье
Для младших братьев своих и сестры,
Устроив гнездо для детей,
Айыы Умсуур
И Мюльдюн Бёгё
Попрощаться с ними были должны.
К младшим братьям своим и сестре,
Словно к детям, они подошли
С солнечной стороны
И вдвоем пропели они,
Стройно два голоса согласовав,
Благословенье свое.
СТИХ 30
АЙЫЫ УМСУУР И МЮЛЬДЮН БЁГЁ
Если мы прежде кому-нибудь
Провозглашали:
«Уруй-уруй!» —
Тот счастливо и долго жил.
Если мы говорили:
«Айхал-айхал!» —
Тот, кто наше благословенье слыхал,
Желанного достигал.
На груди праматери Кыладыкы,
Где блещет красный камень-сата,
Где пронзительно воет, кружась над землей,
Дух кровопролитья илбис,
Где жестокие битвы кипят,
Где ходящий на двух ногах
Дома построить не мог —
Как повелел Одун Хаан,
Вы поселиться должны.
Вы должны теперь защитить
Добросердечные племена
Солнцерожденных людей айыы
С поводьями за спиной…
Вы заступниками будете им,
Теснимым извечной враждой.
Ты, избранный среди нас
Могучий брат-исполин,
Владеющий Вороным конем,
Стоя рожденным
На грани небес,
Стремительный Нюргун Боотур!
Наше заклятие, наш завет
Запомни прежде всего:
Защити людей уранхай-саха,
Добросердечных, с открытым лицом!
Пусть оружие будет у них,
Пусть отважны будут они!
А ты, не имеющий равных себе,
Никогда их не обижай,
Никогда им горя не причиняй!
Если ты людям зло принесешь,
Далеко отзовется оно,
На потомство твое
Позором падет,
Укором для правнуков будет твоих,
Бедой обернется им…
Брата младшего и сестру
Блюди, сбереги, воспитай!
Предназначено им судьбой
Эту землю обжить, заселить.
Пусть глазами огненными абаасы
Не посмеют на них взглянуть…
Ты сумеешь родных отстоять.
Так смотри же — зорко их стереги,
Чтоб не налетели враги,
Не похитили у тебя
Брата младшего и сестру!
Ну, а если все ж нападут
С южных ураганных небес,
С западных туманных небес
Потомки лютых отцов;
Если все-таки налетят
С северных метельных небес
Свирепые абаасы;
Если из темных подземных бездн
Невидимки-воры придут,
Ты в Верхнем мире достань копье,
Ты в Нижнем мире
Оружье добудь,
Железной своей ногой
Логово их растопчи,
Опрокинь, как берестяное ведро,
Истреби их, выжги дотла,
Громко смеясь,
Пепел развей!
Пока ты живешь,
Не страшись никого
Угрожающего оружьем тебе!
Колдовское слово,
Острый язык
Бессильны зло тебе причинить!
Огненный глаз дурной
Не может тебе повредить!..
Проживи со славой век тройной
И да сопутствуют вечно тебе
Удача и торжество!
Заклинаем вас от всякого зла,
Младшие брат и сестра!
Да не спрячется враг
За спиной у вас,
Да не рухнет оплот
Под ногой у вас!
Пусть обилием ваш дом одарит
Щедрая Иэйэхсит!
Пусть вам навстречу летит
Светлая Айыысыт!
Счастье вам, слава!
Уруй-айхал! —
Так благословенье произнесли
Старшие брат и сестра.
Улыбаясь, к младшим они подошли
С солнечной стороны,
По три раза поцеловали их
В верхнюю губу,
Обнюхали шестикратно у них
Нижнюю губу,
Так что каплями просочилась кровь
На юношеских губах.
Дивная старшая их сестра
Шаманка Айыы Умсуур
Повернулась,
Перекувыркнулась вдруг
И обернулась на их глазах
В белокрылого журавля;
С клювом граненым,
С каменной ножкой,
Птицей-стерхом
Стала она,
Крылья раскрыла,
Ввысь поднялась,
И улетела
Белой стрелой…
Старший брат их —
Могучий Мюльдюн Бёгё
Так глуб
Что вихрь зашумел над землей…
Вдохом могучим своим
Притянул к земле исполин
Пролетавшую в высоте
Тучу темную о семи головах
И на той огромной туче густой
Поднялс
Улетел…
Летающий над землей
На Мотыльково-белом коне
Юноша Юрюнг Уолан
И красавица Айталыын Куо,
С весельем на лицах,
С печалью в сердцах
Проводили старших своих.
А владеющий Вороным конем,
Стоя рожденным
На грани небес,
Стремительный Нюргун Боотур,
Слушая слова похвалы,
Радости не явил,
Прощаясь,
Печали не показал;
Молча в руки взял он копье,
Молча поднялся он
На кручу плоской горы,
Где широкая площадь была
Для богатырских игр.
Опираясь
На ратовище копья,
Он прыжками огромными
Прыгать стал
По двенадцати раз
На одной ноге,
Как ведется в игре кылыы.
Так испытывать начал он
Быстроту и силу свою…
Через голову, в воздухе, на бегу
Перевертывался богатырь;
А как с разбега на землю сел,
Как ударился задом
Об землю он,
Раскололась каменная гора,
Трещинами раздалась.
А потом
Повалился на спину он,
С боку на бок
Кататься стал.
Как железо, были его бока,
Сам он грузен был, как гора…
От игры его,
От катанья того
Разваливаться начала,
Рассыпаться дресвой пошла
Каменная скала.
В неволе выращенный исполин,
Воле радуясь, как дитя,
Всей широченною пятерней,
Тяжеленной ладонью своей
Так зашлепал увесисто по земле,
Что
Бурно мчались мысли его,
Не помещались, видать, в голове.
И такие он
Бормотал слова:
— Если Верхнего мира
Несчетная рать,
Если Нижнего мира
Несметная тьма,
Если все проклинаемые племена
Адьараев и абаасы
Нагрянут сюда ко мне,
Всем им
Толстые черепа раздроблю,
Всем им
Шеи рогатиной проколю,
Клетки грудные
У них раздеру,
Многожильные вырву сердца,
Толстые горловые хрящи
Исторгну из глоток их! —
Так он зычно кричал,
Хохотал…
А потом
В несколько прыжков поднялся
На высокий
Горный хребет;
Острые скалы
Гребня его,
Отвесные утесы вершин
Ударом ноги
Откалывал он,
Обвалы обрушивал вниз.
И совершилось чудо, друзья!
От колодок свободные ноги его
Легче ветра стали,
Вихря быстрей…
От веревок свободные руки его
Силой ухватистой налились.
Как по камню он
Кулаком ударял —
Камень трескался,
Загорался огнем;
Как босой ногою
Утесы пинал —
Рассыпались утесы дресвой…
Взволновалась, словно вода
В берестяном турсуке,
Изначальная мать-земля,
Содрогнулась всею твердыней своей,
Изогнулась по середине своей…
Долина великая Кыладыкы
Пронзительно выть начала,
Красным пламенем занялась…
От Нюргуновых богатырских забав
Ураган вихревой поднялся —
Такой жестокий ветер подул,
Что по воздуху камни несло
С двухлетнюю телку величиной;
Тучей взлетел над долиной песок…
Так вот — силою богатырь,
А разуменьем — еще дитя,
Тридцать дней и ночей подряд
С криком, гиком играл
Нюргун Боотур…
В богатырской этой игре
Ожесточился норов его,
Шея выпрямилась,
Большие глаза
Разумом могучим зажглись,
Силой грозною налились.
Как кувалдой кузнечною,
Кулаком
Бил себя он
В гулкую грудь;
Вспоминая Нижний бедственный мир,
Проклиная железную колыбель,
Адьараям расправой грозя,
Он пятой богатырской
В землю стучал;
Запрокинув голову высоко,
Он грозил небесным абаасы,
Ругательства выкликал…
Хоть не видел он никого
В пробегающих облаках,
Для острастки
Огромным своим кулаком
Западным угрожал небесам,
Поворачивался спиной,
Задницу показывал небесам.
А потом Нюргун Боотур
На том самом месте, где он играл,
Повалился спать,
Уморился, видать,
От игры богатырской своей.
Груда мелких камней
Мягким ложем ему была;
Черная каменная скала
Под голову подушкой легла.
Тридцать дней и ночей подряд
Без пр
Как могучий кузнечный мех
Кузнеца Куэттээни,
Шумно дышала его спина;
Храп его летел далеко,
Будто грохотала река,
Крушащая толстый лед,
Выходящая из берегов;
Храп его далеко летел,
Будто гром вдалеке гремел…
От шумного дыханья его
Качались высокие дерева,
Шелестела в лесах листва,
Вихрями завивалась пыль,
С хрустом, свистом взлетал песок,
Залетал в открытые ноздри его,
Клокотал в гортани его.
Кто видал, как спит Нюргун Боотур,
Наверняка подумал бы тот,
Что так безмятежно способен спать
Только рожденный стать
Великим богатырем…
Как минуло тридцать дней и ночей,
Проснулся Нюргун Боотур,
Резво на ноги поднялс
Сильно проголодался он,
В ближний лес пустился бегом.
Он летел, как быстрый огонь,
Только пятки босые богатыря
Мелькали в густой траве.
Был он гол, необут, неодет,
Глубоко в чащобу лесную зайдя,
Начал громко он заклинать,
Начал благословлять
Байаная — хозяина темных лесов,
Хозяина четвероногих зверей;
Помощи просил у него…