Странная штука! — вволю понаблюдав, как предки суетятся, собирая его в дорогу, как нервно штопают какие-то тряпки, роняют их на пол, бережно укладывают в рюкзачок, Генка впервые подумал, что не такой уж он чужой для них. Хоть и жили всегда насквозь параллельно, не пересекаясь и не тратя время на любезности, но ведь тревожились — по-настоящему и искренне! Может, потому и не получилось вчера заснуть. Заснул он только сегодня и наверняка бы проспал свою станцию, если бы не проводница.
По счастью, о нужной станции хозяйка вагона помнила. Бесцеремонно растормошив подростка, она сунула ему в руки корешок билета и чуть ли не силой выпихнула из трогающегося поезда. Еще и крикнула вслед что-то веселое. То ли оболтусом назвала, то ли кем покрепче. Спросонья Генка даже обидеться не успел. Вяло помахал на прощание рукой и тут же чихнул.
Как бы то ни было, но он приехал. То есть почти приехал, поскольку это было только Заволочье. Или все-таки нет?..
Генка с беспокойством завертел головой. Вот будет смеху, если обнаружится, что его высадили на другой станции!
Но проводница знала свое дело туго. Генка не удержался и вслух прочел надпись на желтой, украшающей фасад здания табличке:
— Заволочье, Свердловская железная дорога…
Значит, все-таки то, что надо. Хотя и со своими непонятками. Городу вернули прежнее название Екатеринбург, а область с дорогами остались свердловскими. Спрашивается, где логика? То ли экономили на надписях, то ли боялись окончательно запутать людей.
— Сынок, клубники не купишь? — старушка, одиноко сидящая на перроне, смотрела на него с надеждой. — Отдам за полцены.
Генка помотал было головой, но тут же передумал. Однажды он крепко отравился ягодами. Что-то там с плесенью переел и затемпературил. Живот болел жутко, уколы даже ставили. С тех пор к ягодам он охладел. Но больно уж кротко глядела на него эта старушка. Не уговаривала, не наседала, как делают это городские торговки. Отказали — и приняла, как должное. А поездов здесь с гулькин нос — кто у нее что купит? И скиснет все на фиг — на такой-то жаре.
— Ладно, возьму немного… — Генка подошел к бабуле. Торговаться не стал, и дрожащими руками она попыталась выбрать ему самое лучшее.
— Кушай, милок. Кушай, на здоровье. Все свежее, со своего огорода…
Вздымающееся солнце било прямо в затылок, и тень Генки, точно компасная стрелка, указывала верное направление. Поблагодарив старушку, он поправил на спине рюкзак и шаркающей походкой двинул к вокзалу.
Внутри здания было прохладно и тихо. Правую половину зала опоясывали старенькие складывающиеся сиденья, в стенке красовалось окошечко кассы. В левой половине разместился буфет — с нехитрым ассортиментом на полках, с огромным электрическим самоваром. Но более всего Генку позабавила гигантская печь, черными боками выпирающая разом в оба зала. Кажется, такие именовали голландками. Верно, завез тот же Петр Первый. Мало ему было табака, так еще и печки заставлял перекладывать! Сердитое было время, клыкастое, хотя… Курных-то изб тоже хватало! Вся Россия, считай, в таких жила — с полками-сыпухами для сажи, с дырами-дымогонами, совершенно не похожими на привычные трубы. Потому, верно, и не курили, что топили по-черному. А Петр взял и переиначил все.
Генка погладил печь — все равно как циркового слона. Бок был прохладный и шершавый. Печной «слон» спал. Хотя, возможно, в особо лютые зимы печь снова пробуждали от спячки.
Скользнув глазами по висящему возле печи расписанию, Генка без труда отыскал ближайший поезд до Екатеринбурга. Даже азартно полыхнуло в голове — а не купить ли билет обратно? Взять и уехать из этой дыры домой. Все равно ведь никто не узнает!
Генка даже поглядел в сторону кассы, но в эту минуту забренчала ложечками буфетчица, и, совершив незамысловатый выбор, парнишка зашагал к буфету.
Творожники, кулебяки, сдобные булочки и рулеты он легко бы сейчас обменял на какую-нибудь отбивную, но ничего мясного не было. Какой-то выцветший салатик непонятного происхождения, картофельное пюре, и ничего больше. Чуть в стороне — полки с журналами и бытовой утварью, наборы бигуди, лак для ногтей и тут же рыболовные снасти…
— А сосиски у вас есть?
— Кончились, жизнерадостно отозвалась буфетчица, плотная тетечка с крупной завивкой и смуглыми руками. — Зато выпечка всегда свежая. Из местной пекарни. Бери, пока не закрыли.
— А хотят закрыть? — вежливо поинтересовался Генка.
— Уже не хотят — закрывают. Считай, последний месяц работают.
— А дальше что?
— Дальше привозной будет. Хлебушко-то! — тонким дребезжащим голоском отозвался сидящий за ближайшим столиком старик. Слово «хлебушко» он протянул таким тоном, что сразу стало понятно, как он относится к закрытию пекарни. — Теперь из города повезут. Там у них целый хлебозавод. Так что химией теперь будем питаться.
Гена купил у буфетчицы стакан чаю с творожником, присел к старику за столик. Осмотревшись, разглядел еще одного «боровичка» с бородой. Этот спал на лавочке, чуть приоткрыв рот. Руки скрестил на груди, как какой-нибудь полководец, наружу выпирали старенькие наградные планки.
«Что-то многовато кругом старичья, — мельком подумал Генка. — В вагоне, на перроне, здесь, — прямо профилакторий какой-то…»
Между тем сосед тоже жевал какую-то булочку, а чай пил шумно, с частыми хлюпами.
— Раньше пекарни по всем селам водились, — шамкая, сообщил он. — Из настоящей муки хлебушек выпекали. Ржаной да пшаничный (старик так и сказал — пш
— Яички — это хорошо, — не стал отнекиваться дед. Взяв одно, постучал желтым ногтем по скорлупе. — Из таких зефир раньше делали.
— И сейчас делают, — хмыкнула Нюська.
— Делают они, как же! — Семеныч подмигнул Генке все равно, как союзнику. — Пробовал я ваш зефир — сахар голимый! Раньше не докладывали, и вкус был интересный. А сейчас и лизнуть страшно. Газировку, кстати, тоже пить не боялись.
— Сейчас боишься, что ли? — подала голос Нюська.
— Газеты читать надо, — Семеныч прикусил сразу половину яйца, зажевал беззубым ртом быстрее. — Там давно уж прописали: сахара нынче нет — один сахарозаменитель, и в газировке, как в этой твоей пепси-коле — аж четыре ложки на стакан! А раньше две клали. Значит, что? Значит, кариес и привыкание.
Генка взглянул на старика с уважением. Не таким уж старым мухомором тот оказался!
— А еще соя кругом, чай в пакетиках с краской напополам, мед искусственный, — Семеныч управился с первым яйцом и взял помидор. — Это ж ни поесть, ни попить! У тебя вот раньше одеколон стоял, и где он теперь?
— Дезодорант есть.
— Ага, за сто рублей пузырек! Зачем он такой нужен?
— А ты не пей, ты мажься.
— Если я помажусь, мне еще хуже станет.
Семеныч жизнерадостно засмеялся, и Нюська охотно ему подхихикнула. Глядя на них, Генка тоже заулыбался.
— А где тут у вас автостанция? — спросил он. И не кого-то конкретно, а всех разом. Здесь это, судя по всему, было нормой. — Мне до Соболевки надо.
— До Соболевки? — Семеныч прищурился, отчего лохматые его брови сошлись на переносице, сделав старика похожим на филина.
— До Соболевки седьмой автобус ходит, — опередила старика буфетчица. — Прямо здесь за вокзалом и останавливается.
— Здорово! — обрадовался Генка.
— Только он редко ходит. Через день, что ли?
Похожий на филина Семеныч покачал головой.
— Уже и не через день. Ныне лето, значит, в понедельник и четверг. А сёдни у нас вторник.
— Пешком тебе, парень надо, — посоветовала Нюська. — Не ждать же автобуса.
— А далеко это? — настроение у Генки опустилось на пару делений.
— Да километров десять будет, — раздумчиво протянул Семеныч и жилистой ладонью отер рот. — А может и все шешнацать.
— Чего шестнадцать-то! Не пугай парня, — Нюська фыркнула. — Километров семь-восемь, не больше.
— Это она нам с тобой, а? — Семеныч усмешливо кивнул в сторону буфетчицы. — Небось, ни разу пешком не хаживала, а туда же — советует!
— Зачем мне пешком? Меня кавалеры на мотоциклах возят.
— Во-во! На мотоциклах. А я тут все своими ходулями перемерил. И до Соболевки хаживал, и до Северухи. Там же речка — Турузбаевка, а тут, значит, Кумарья, — старик ребром ладони прочертил на столе невидимые линии. — Вот туда и гоняли на рыбалку. Сейчас, конечно, не то, а раньше и поудить можно было, и сеть раскинуть. Клевало хоть на хлеб, хоть даже на голый крючок!
— Ага, скажешь, — на голый крючок! — хмыкнула Нюська.
— Это вы, девки, на голый крючок вовек не клюнете, а рыба — она еще глупее вашего. Так что ловили и за жабры, и за хвост. Вода ж прозрачная была, сами выбирали, кого подсекать…
— Ты, парень, меня послушай, — перехватила инициативу Нюська. — Как выйдешь с вокзала, сразу сворачивай направо. Да тут у нас всего две дороги, не перепутаешь. Сначала вдоль железнодорожного полотна, а после она налево пойдет.
— А про мостик-то не сказала! — ревниво возмутился Семеныч. Ему тоже хотелось быть наставником.
— Мостик он сам увидит, разберется… — Нюська высвободила из-под груди руку и тоже зачертила по прилавку. — Там у нас овражек, а через него мост деревянный, — вот после него и начинается главная дорога.
— Шоссе, что ли?
— Какое шоссе, проселочная, конечно…
— Повезет, так попутку поймаешь, — пожелал старик. — А нет, сам дойдешь, не рассыплешься.
— Только на голову что-нибудь накинь. Солнце вон какое, а ты непривычный, городской.
— Платок что ли ему подвязывать? — фыркнул Семеныч.
— Зачем платок, пусть лопушком прикроется.
— Лопушком… Сама ты лопушок! Ничего с ним не сделается. Тут всего-то часа два ходу.
— Тогда прямо сейчас и иди, не жди солнцепека…
Совет был мудрый, и Генка торопливо упаковал свой рюкзак.
— Спасибочки! — поблагодарил он всех разом.
— И тебе не кашлять…
* * *
Шагать по пыльной дороге оказалось не так уж и сложно. Ноги шлепали по утрамбованной и пропеченной солнцем земле, за Генкой стлался пыльный шлейф — все равно как инверсионный след за самолетом. Мостик он миновал, а посеревшие от времени избушки рассматривать не стал; этого добра хватало и на окраинах Екатеринбурга, да и пугали немного позвякивавшие цепями псы. Пусть за заборами, а все одно — неприятно. Лая, как и грубой мужской ругани, Генка не любил.
Вскоре бревенчатые постройки Заволочья остались позади, он оказался в поле. Раньше здесь, вероятно, сеяли зерновые, но теперь дымилось дикое разнотравье. Розовые, белые и желтые цветочки — попросту говоря, растения, большинство которых Генка не знал. Разве что вездесущую полынь да ромашки с крапивой. Кое-где вперемешку с похожими на крохотные колокольчики бутонами, неухоженный и рогатый, топорщился старый знакомец репей. А где-то совсем уж далеко паслись лошади. Порой до Генки доносилось их приглушенное ржание, и всякий раз он замирал и даже останавливал шаг.
Солнце начинало припекать всерьез, и, вспомнив совет буфетчицы, Генка свернул лист лопуха косынкой и подобием панамы натянул на голову. Оттопав примерно с километр, подумал, что было бы неплохо проехать весь путь на лошадке. Шестнадцать кэмэ — это примерно четыре лье, и в прежние времена на лошадях такую дистанцию одолевали меньше чем за час. Если же пешком, то впятеро дольше. Может, права все же буфетчица, и дорога окажется покороче?
Путь Генке нахально перебежал пушистый зверек. Возможно, суслик, а может, и хомяк. Но не крыса, это точно. В последние годы крыс в Екатеринбурге развелось бессчетно. Иной раз у мусорных контейнеров можно было увидеть целые семейства. И ведь здоровенные вымахивали — чуть ли не с кошку величиной! Кстати, те же кошки к контейнерам и приближаться боялись.
Генка в очередной раз поправил сползающий с головы лопух. Тоска, ослабевшая было в буфете, навалилась с новой силой. Куда и зачем он шел? Каких-таких приключений ожидал? Может, в самом деле, есть невидимая пуповина? Привязывает к месту, где родился, и болит, ноет, пока не вернешься. Может, плюнуть на все да поехать обратно? Снять скромненькую квартиру, обзавестись «нетом» и затаиться? В розыск его, конечно, не объявят, а при случае да с удобных IP-адресов можно и «Магнолию» снова пощекотать. Чтобы жизнь медом не казалась, чтобы знали, как связываться с честным хакером. Хотя… Если засекут повторно, тогда уж ничем не оправдаешься. И в школу не пойдешь, и про институт забудешь…
Остановившись, Генка запрокинул голову. Небо здесь было другим — непривычно синим, почти как море. Море он, правда, видел давным-давно — кажется еще в пятилетием возрасте, но ощущение бездонности с синевой сохранилось. И корабли он хорошо запомнил, их протяжные гудки, шипение набегающих волн. Кто-то такие вещи забывает быстро, а вот Генка запоминал навсегда. И блокнотов у него не водилось, — все держал в памяти. И в школе Генка учился легко, потому что «скачивал» тексты с первого прочтения. А иначе нормальному хакеру нельзя. Всегда нужно работать на опережение, пока глючит стража чужих серверов, пока скрипят поисковые программы. И Генка успевал! Нередко опережал процессор, который без допкоманд обязательно тормозил и подставлял хозяина под всевозможные атаки.
Вот и море он запомнил на всю жизнь. Некоторое время даже наивно полагал, что заводские, слышимые с балкона гудки — это тоже голос кораблей. Значит, рассуждал маленький Генка, где-то рядом есть и море. И однажды ушел из дома с ребятней искать море. Пешком и на трамваях (метро тогда еще в городе не пустили) они добрались чуть ли не до Химмаша. Нашли какой-то пруд с лягушками, и там Генку подняли на смех. Словоохотливый рыбак из местных объяснил, что ни кораблей, ни морского порта в Екатеринбурге отродясь не бывало. Хрустальный миф рассеялся, Генка был жутко расстроен. А дома по возвращению ему еще влетело от матери.
Присев на обочину, подросток стянул правую сандалию, заглянул под носок. Так и есть! Вот вам и первая трудовая мозоль! А до Соболевки, между прочим, еще топать и топать. Словом, все как в той седой песне: степь да степь кругом, путь далек лежит… Хотя степь, может, и не совсем степь, но просторы вокруг расстилались приличные — аж глаза приходится щурить, и щеточка леса — чуть не у самого горизонта.
Оглядевшись, Генка обратил внимание на царственно вздымающиеся тут и там золотистые шляпки. Не то подсолнух, не то топинамбур. И то и другое он видел на рекламных картинках. И то и другое было вполне съедобным.