Альберт Иванов
Как Хома следы собирал
Бежал как-то хомяк Хома по своим делам и наткнулся на Лисий след. Там, среди травы, глинистая плешинка была, и на ней тот след отпечатался. Левой задней лапы — как определил Хома.
Только что дождь прошёл. А в чёткой вмятине на мягкой глине воды не было. Совсем свежий след. И хорошо видно, куда Лиса свои стопы направила. Вернее, стопу. В ту же сторону, куда и Хома бежал.
«Нетушки», — привычно сказал себе Хома. И хотел уже было повернуть обратно.
А Лиса — вот она! Тень её остроносая вдруг сзади на него упала. До чего же хитра рыжая: любит петлять, следы запутывать!
Замер Хома, ни с места. Куда теперь от неё денешься? Поздно.
Но со страху что только не придумаешь! И Хома быстро принялся всякими соломинками и прутиками Лисий с лед, огораживать. Да усердно так, заботливо.
А сам краем глаза на её зловещую тень поглядывает.
Застыла тень. Видать, заинтересовалась Лиса: чем это Хома-хомяк так старательно занимается? Что он тут с её следом делает? Неспроста, наверно.
— Ты чего? — наконец не выдержала Лиса.
Повернул Хома голову и вздрогнул. И хотя он собирался понарошку вздрогнуть, будто бы и не знал, что за ним Лиса стоит, — но вышло по-настоящему. Да и как тут не вздрогнуть, увидев Лису прямо за собой.
— Ох, напугала! — соврал Хома.
А соврал он не о том, что она его напугала, а о том, что вроде её не боится. Неожиданно, мол, застала.
— Красивый след! — отступил Хома немного назад, как бы любуясь отпечатком Лисьей лапы. — Правда?
— Да у меня таких следов… — начала было Лиса и спохватилась: — И без тебя знаю, что красивый! Ты мне голову не дури. Зачем мой след огораживаешь?
— Видишь ли, — скромно потупился Хома, — я — собиратель.
— Я тоже собирательница — хомяков, — осклабилась Лиса. — А ты собиратель чего?
— Ну, я-то лисиц не собираю, — криво улыбнулся Хома, — а всего-навсего разные следы, — застенчиво сказал он.
— Что? — опешила она. — Следы?.. А оградка эта зачем? Может, колдуешь? Мой след хоронишь? — забеспокоилась она.
— Скажешь тоже! — оскорблённо заметил Хома. — Оградка, чтобы никто не наступил ненароком. — И двинулся было прочь. — Пойду погуляю, подожду, пока высохнет.
— Нет, погоди, — остановила его Лиса. — Ты что, вправду всякие следы собираешь? — недоверчиво спросила она.
— Не всякие, — гордо ответил Хома. — Только красивые и чёткие. Твои, Волка, Зайца…
— Медведя, — подсказала, усмехнувшись, Лиса.
— Медведя — нет. Они в нору не пролазят, — пожаловался Хома.
— И много у тебя моих следов? — как бы небрежно спросила Лиса.
— Хватает, — сдержанно сказал Хома. — Но только трёх твоих лап: двух передних и правой задней. Наконец-то на отпечаток четвёртой лапы наткнулся. Теперь полный набор! — вновь полюбовался он на её след. — Ты хоть понимаешь, как мне повезло?!
— И давно ты этим занимаешься? — Она и верила, и не верила.
— Давно. Каких только у меня следов нет! — расхвастался Хома, положение обязывало — трудное. — Утренние и вечерние, быстрые и неторопливые, грустные и счастливые, земляные и глиняные.
— А песчаные следы у тебя есть? — прервала его хитрая Лиса.
— Песчаных нету, — удачно избежал он подвоха. — До норы донести не могу. Осыпаются.
— Ну, а быстрые следы — какие они? — не унималась она.
Но его не проведёшь.
— Быстрые — поменьше, чем медленные. Когда бежишь, не на всю лапу наступаешь.
— А счастливые следы?
— Особые, — лишь на миг замялся Хома. — Ты бываешь счастливой?
— Редко, — призналась Лиса. — Когда сыта.
— Неправда, — строго сказал собиратель следов Хома. — Я однажды видел — идёшь ты, улыбаешься, счастли-и-вая и голодная.
— Голодная и счастливая? — возмутилась Лиса.
— Из деревни шла, курицу в зубах несла, — сообщил Хома.
— Тогда конечно, — заулыбалась Лиса.
— А следы-то остались. Вот я и взял один — замечательный такой, с присохшим куриным пёрышком. Гордость моей коллекции! — похвалился он. — Не веришь?
— Теперь верю, — полыцённо кивнула она. — Меня не обманешь.
— Куда там! И как ты могла подумать?
— А чьи следы лучше — мои или Волка? — капризно спросила она.
— У него, понятно, внушительней, но грубее, зато твои — изящнее, — не разочаровал её Хома.
Он сорвал лопушок и бережно надел его на соломинки, словно крышу, над Лисьим следом.
— Пусть подсохнет.
— Зря, — поспешно заметила Лиса. — Солнышко лучше подсушит.
— И то правда, — убрал Хома лопушок. — Я гляжу, ты в нашем деле разбираешься.
— Да уж не глупее тебя, — погладила себя по голове Лиса.
— Пусть этот след здесь побудет, — деловито сказал Хома. — Идём ко мне, другие твои покажу.
А затем озабоченно:
— Нет, покарауль его здесь, а то ещё украдут!
— Кто?
— Мало ли кто! Вдруг Суслик начнёт следы собирать? Он мне давно завидует. Я лучше остальные твои следы сюда принесу.
— Ладно, — согласилась Лиса. — Неси.
— Если донесу, — хихикнул Хома и осёкся.
Лиса подозрительно посмотрела не него.
— Тяжёлые, — нашёлся Хома. — Целых три!
— Гляди у меня! Смотри, чтобы не сломались по дороге, — напутствовала его Лиса.
Хома убежал. А она осталась свой след охранять.
Долго она тут простояла.
И след её давно высох, а Хомы всё нет и нет. Как говорится, и след простыл. Его след.
Лиса и по сей день верит, что он — собиратель следов.
«Вероятно, не смог тогда донести, — полагает она, — и боялся на глаза показаться».
Вероятно, поэтому Лиса с тех пор то и дело оставляет возле его норы много следов. Всех четырёх лап!
Как Хома и Суслик волкодава от Волка уберегли
Иногда случается то, чего не ждёшь. И наоборот — что ожидаешь, то и бывает. Или не бывает. А чаше всего ничего не ожидаешь — и ничего не случается.
С Хомой всё это в один и тот же день произошло. Подряд. И ещё сверх того!
И даже не с Хомой, а с Хомой и Сусликом. В одиночку бы Хома такого испытания не выдержал. Слишком сильное потрясение!
Но начнём по порядку.
Нарвали однажды Хома и Суслик орехов в орешнике. И домой пошли. Осторожно, конечно. Всё время надо начеку быть. Всюду опасность подстерегает: то Лиса, то Волк, то Коршун.
Идут Хома и Суслик. Оглядываются, прислушиваются.
Тут и случилось то, чего они не ожидали.
Слышат — кто-то в кустах скулит. Странно так, тоненько. На Зайца-толстуна не похоже. На старину Ежа — и подавно.
А упрямый Суслик, храбрясь, всё-таки сказал:
— Не Ёж ли поёт?
— Он давно вышел из этого возраста! — отрезал Хома.
— Я и говорю, в детство впал.
— А что если это Лиса притворяется?
— Мог бы и успокоить, — задрожал Суслик.
— Того, кто плачет? — чутко прислушивался Хома.
— Меня! — в сердцах сказал лучший друг.
Почему они сразу не убежали? Потому! Поспешишь, Лису насмешишь. Уже учёные. В роще, на лугу или в поле — везде надо всё с оглядкою делать. Сразу побежишь, сразу и сцапают!
— Нет, не притворяется, — напрягая слух, задумчиво определил Хома.
— Кто? — затаил дыхание Суслик.
— Никто! Никто так притворяться не может, — продолжал вслушиваться Хома.
— А как — так? — тихо спросил Суслик.
— Так искренне, — ответил Хома.
Он смело подошёл к кустам и раздвинул ветки.
На траве лежал толстый тёмно-серый собачий щенок. Лежал и поскуливал.
— Вот не ожидал! — поразился Хома.
Суслик с опаской заглянул через его плечо:
— Чего это он?
— Наверно, потерялся.
— Ты чей? — спросил щенка Суслик.
Тот не ответил, прекратил скулить и приветливо постучал хвостом по земле.
— Вежливый, — приятно удивился Суслик.
— Радуется, малыш.
— Какой он тебе малыш? — по привычке возразил Суслик. — Он вдвое больше тебя!
— Всё равно маленький.
— Где твоя мамочка? — растроганно засюсюкал Суслик.
— Где-где! — передразнил Хома. — Говорю же, маленький. Он ещё разговаривать не умеет.
— А прислушивается!
— Ну, кое-что он уже понимает, не маленький, — согласился Хома.
Щенок, склонив голову набок, внимательно шевелил ушами.
— Глянь на его глаза. Умные, карие! — восхитился Хома.
— А разве карие — умные? Вот не знал.
— Не знал… У меня какие? Карие!
— Раз у тебя глаза тоже карие, думай, что с ним делать. Оставлять его тут нельзя, — когда надо Суслик бывал очень умным.
— Отведём его поближе к деревне. А там он сам дорогу найдёт, — решил Хома.
— А у тебя и впрямь глаза карие, — пригляделся к нему Суслик. — Раньше я что-то не замечал.
Хома подозрительно посмотрел на него. Но Суслик сказал это без всякого умысла. Вид у него был, как всегда, простодушный.
— Идём с нами, дурашка, — позвал Хома щенка.
Тот послушно встал и покатился за ними.
— Не отставай, — улыбались они и прибавляли шагу, — а то снова заблудишься.
— Ты хоть знаешь, какой он породы?! — торжественно сказал Хома.
— Какой?
— Волкодав! Вылитый волкодав, уж я-то знаю.
— Откуда? — не поверил Суслик. И обернулся на щенка.
— Знаю, и всё! — твердил Хома. — Я на целых полгода старше тебя, — любил он об этом напоминать. — Я столько собак перевидал на своём веку! И окрас у него волкодава, и лапы широкие, и уши торчком. А погляди на его чёрный нос. Значит, злобный, как волкодав!
— Сам ты злобный, — обиделся за щенка Суслик. — Наговариваешь на него, когда он тебе возразить не может.
— Ничего подобного! Волкодав и должен быть злобным. Разве добрая собака с Волком сладит?
— С ним и злая не сладит, — убеждённо сказал Суслик. — Ох, чувствую, нарвёмся мы на Волка.
Хома тоже забеспокоился:
— Да уж он-то собачий запах далеко слышит, особенно маленьких собак.
Что они предчувствовали, ожидали, — то и случилось.
Прямо на них Волк вышел! С подветренной стороны.
Прижались друг к другу Хома и Суслик. А щенок, на что уж несмышлёный, и то сообразил за ними спрятаться.
Конечно, хоть кто-то, Суслик или Хома, мог бы спастись. Кинулись бы в разные стороны. Одновременно за двумя не погонишься! А может, и оба уцелели бы. Волк, скорее всего, предпочёл бы нерасторопного щенка. К тому же толстого.
Но друзьям такое и в голову не приходило: оставить щенка, а самим удрать. Позор тогда! Он им доверился, а они его бросили? Нет уж, будь что будет.
— Вы куда с волкодавом собрались? — оскалился Волк. — На охоту?
— Говорил же тебе — волкодав, — не удержавшись, заметил Хома Суслику.
— Да это я так, в шутку, — хохотнул Волк.
— Ты с кем шутишь? — вдруг вдохновенно заявил Хома. — С ним? — Он отступил и важно указал на припавшего к земле щенка. — С этим волкодавом?
— Да я его на одну лапу положу, другой — прихлопну! — разъярился Волк.
— Ага, — язвительно произнёс Хома, — и папашу его — волкодава? И мамашу его — волкодавицу?
Волк беспокойно завертел башкой из стороны в сторону.
— Фу! — Он перевёл дух. — Ну и врун ты тёмный! Я бы их давно учуял.
— Мы-то тебя не учуяли, — не сдавался Хома.
— А я всегда против ветра крадусь, — похвастался Волк.
— Они что, глупее тебя? — невинно заметил Хома.
— Умнее, — поспешно добавил сообразительный Суслик. — Они на волков обученные!
— Голос! — не давая Волку опомниться, приказал Хома щенку.
— Да тихо ты! — вскричал Волк и прошептал: — Не надо.
— Помолчи пока, дорогой, — почтительно попросил щенка Хома.
Волк только бессмысленно глазами вращал.
А глупый щенок внезапно взял и тонко взлаял.
— Тсс… — зашипели они втроём: Хома, Суслик и особенно Волк.
В трудное Волк попал положение. Он не знал, как и выкрутиться.
Тогда-то и наступил момент, когда что-то ждёшь, но ничего не случается.
Волк ожидал, что вот-вот, сейчас, волкодавы появятся. Но они не появились.
Хома и Суслик в страхе считали, что теперь он им точно не поверит. Но он поверил.
«С этими обученными волкодавами, — тревожно подумал Волк, — надо ухо востро держать. Вероятно, они рисковать не хотят и удобный момент выбирают».
— Да не трону я его! — крикнул он вроде бы Хоме и Суслику, но на всю рощу, чтобы возможные волкодавы слышали. — Я его домой провожу, чтобы другие не тронули!
И, доказывая свои добрые намерения, хотел было погладить щенка.
— Не вздумай, — сурово предупредил Хома. — А не то твой запах останется, и они его кормить перестанут.
— Ох, перестанут, — подтвердил умница Суслик.
Это ещё больше убедило Волка, что щенок не какой-то безродный бродяжка.
И пожалуйста! Ничего плохого больше не ждали — и ничего плохого не случилось.
Хома, Суслик и Волк — втроём — проводили щенка до сельской околицы. Впрочем, осторожный Волк — только до края рощи. Продолжая озираться, он громогласно напутствовал их:
— Вы там скажите, что я о нём тоже заботился! Пусть вспомнят про это, когда вдруг в рощу заявятся!
И поспешно скрылся.
— Слышал, как он заливал? — подмигнул Хома Суслику. — Для волкодавов старался!
— Думал, что они в роще, — рассмеялся Суслик.
У околицы щенок наконец почуял знакомые места. И, смешно переваливаясь, побежал по тропинке.
Даже не оглянулся.
Ну и пусть. Лишь бы ему было хорошо!
И вновь судьба сделала крутой поворот: чего не ждали, то и случилось.
Неожиданно навстречу щенку выбежала небольшая собачка — сразу видно, мамаша — и начала его нежно тормошить и вылизывать.
— А ты говорил — волкодав, — упрекнул поникший Суслик.
— Твоё счастье, — Хома и глазом не моргнул — карим. — Нашёл, о чём жалеть. Да волкодавы бы нас вмиг разорвали. Плохо ты их знаешь!
Дальше они не сталигсудьбу испытывать, а то она опять свою круговерть затеет. Хватит с них!
Как Хома Кабана победил
Вce этого Кабана «пришлым» называли. Скажешь о нём, обязательно спросят: «Пришлый?», хотя он один на всю рощу.
Откуда он заявился, неизвестно. А сам пришлый Кабан отмалчивался.
Лишь как-то, жадно хрумкая жёлудями, невнятно сказал любопытному Хоме:
— Там, где я был, несладко. Там сладких жёлудей нет.
И что в них тупой Кабан находил? Они же горькие.
А впрочем, у каждого — свой вкус. Лиса, вот, мышей ест. Глупых-преглупых. И от этого ещё хитрей становится. Лучше бы она жёлудями питалась! Лучше — для Хомы. Глядишь, и до него доберётся.
Пришлый Кабан тоже не отказался бы от мышей, но жёлуди любил сильнее. Ну и ешь их, да только с умом. Не жалко.
Но и то правда, что из каждого жёлудя мог бы дуб вырасти. А пришлый Кабан съедал их неимоверное количество. Наверно, не одну будущую рощу умял. Прямо на глазах толстел куда быстрее, чем сами дубы. И понятно: дубы щедро отдавали, а он жадно брал.
Просто помешался Кабан на еде. А ведь он, невежа такой, древесные корни раскапывал. Что значит пришлый! После него хоть трава не расти!
Вскоре и к орешнику, усыпанному вкусными орехами, подобрался. Сначала под лещинами закатившиеся жёлуди искал, затем и сами орехи распробовал. Стал нещадно орешник ломать.
В общем, ему всё равно стало: жёлуди или орехи. Лишь бы побольше.
Зато Хоме не всё равно. Сколько раз умолял его Хома:
— Зарой обратно корни, дубы засохнут! Не ломай орешник, орехи не вырастут!
Кабан лишь насмешливо хрюкал:
— На мой век хватит.
Лопнуло терпение у Хомы. Решил он его проучить. Может, тогда пришлый Кабан уберётся отсюда и станет пришлым где-нибудь в другом месте. А может, и одумается, несмотря на свою тупость. Всякое бывает.