— Плакать из-за людей, которые никогда не существовали!— сказала она недоверчиво.
— Но они существуют!— сказала я. — Они так же реальны, как вы, тетя Рут. Не хотите же вы хотите сказать, что мисс Бетси Тротвуд — иллюзия?
Отправляясь в Шрузбури, я очень надеялась, что смогу наконец пить настоящий чай, но, по мнению тети Рут, он вреден для здоровья. Так что я пью холодную воду, так как пить жиденький чай с молоком больше не желаю. Можно подумать, что я все еще ребенок!
********
30 ноября, 19~
Сегодня вечером к нам заходил Эндрю. Он всегда приходит по пятницам, когда я не еду в Молодой Месяц. Тетя Рут оставила нас одних в гостиной и ушла на собрание дамского благотворительного общества. Эндрю, так как он настоящий Марри, можно доверять.
Я не испытываю отвращения к Эндрю. Невозможно питать неприязнь к такому безобидному существу. Он один из тех добродушных, разговорчивых, неуклюжих малых, которых просто невозможно не мучить. А потом сама мучаешься угрызениями совести, оттого что они такие славные.
Сегодня вечером, так как тети Рут не было рядом, я провела опыт: попыталась выяснить, насколько мне необходимо участвовать в разговоре с Эндрю и можно ли при этом думать о другом, не нарушая ход своих мыслей. Я открыла, что могу обойтись немногими словами: «да»... «нет» — с разными интонациями, с легким смехом или без него... «не знаю»... «неужели?»... «вот как!»... «чудесно!» — особенно последнее. Эндрю говорил и говорил, а когда делал паузу, чтобы перевести дух, я вставляла: «Чудесно!» Я проделала это ровно одиннадцать раз. Эндрю был доволен. Я знаю, у него возникло приятное, греющее душу чувство, что чудесен он сам и все его речи. А я тем временем жила удивительной воображаемой жизнью у реки Египет в дни Тутмоса Первого[45].
Так что мы оба были совершенно счастливы. Думаю, я прибегну к такому способу еще раз. Эндрю слишком глуп, чтобы поймать меня на этом.
Вернувшись домой тетя Рут первым делом спросила:
— Ну, как вы с Эндрю ладите?
Она спрашивает об этом каждый раз, когда он заходит к нам. И я знаю почему. Я знаю, что Марри составили маленький заговор, хотя не верю, чтобы хоть один из них когда-нибудь сказал об этом вслух.
— Прекрасно, — сказала я. — Эндрю делает успехи. Он высказал сегодня одну интересную мысль и не был таким неуклюжим, как обычно.
Не знаю, зачем я иногда говорю тете Рут такие вещи. Для меня самой было бы гораздо лучше, если бы просто молчала. Но что-то — то ли Марри, то ли Старр, то ли Шипли, то ли Бернли, то ли простое своенравие — отзывается во мне и заставляет меня говорить что-нибудь в этом роде, прежде чем я успеваю подумать.
— Не сомневаюсь, что ты нашла бы более близкое тебе по духу общество в Стоувпайптауне, — фыркнула тетя Рут.
Глава 8
За недоказанностью вины
Эмили с сожалением покинула книжный магазин, где запах книг и новых журналов был для нее подобен аромату курений, и поспешила дальше по холодной и шумной Принс-стрит. В книжный магазин она забегала при каждом удобном случае и жадно просматривала журналы. Покупка их была ей не по карману, но она горела желанием узнать, какого рода материалы — особенно стихи — они публикуют.. Эмили ясно видела, что многие из появлявшихся на их страницах стихотворений были ничуть не лучше ее собственных, однако редакторы неизменно возвращали ей все, что она им посылала. Значительную часть американских марок, купленных на доллар кузена Джимми, Эмили уже использовала на оплату обратного пути ее недавно оперившихся птенчиков, в котором их сопровождали лишь бланки с напечатанным на них стандартным, малоутешительным отказом. Ее «Совиный смех» вернулся к ней уже шесть раз, но Эмили все еще не потеряла веру в него. В это самое утро она снова опустила его в почтовый ящик в книжном магазине.
«Семерка — счастливое число», — думала она, сворачивая в улочку, ведущую к пансиону, где жила Илзи. В одиннадцать часов она должна была явиться на экзамен по английскому, и ей хотелось перед этим заглянуть в конспект Илзи. «Приготовишки» сдали уже почти все экзамены за первое полугодие — сдавать приходилось урывками, когда первокурсники и второкурсники ненадолго освобождали классные, что всегда страшно бесило «приготовишек». Эмили пребывала в приятной уверенности, что получит свою «звездочку». Экзамены по самым трудным для нее предметам остались позади, и она не сомневалась, что ни по одному из них не получит меньше восьмидесяти баллов. В этот день ей предстоял экзамен по английскому, на котором она предполагала получить значительно больше девяноста. Оставалось сдать еще только историю, которую она тоже любила. Все ожидали, что она получит «звездочку». Кузен Джимми был безмерно взволнован этим, а Дин с вершины одной из пирамид заранее прислал ей поздравления — так уверен был он в ее успехе. Его письмо пришло накануне вместе с пакетиком, в котором лежал его рождественский подарок.
«Это маленькое золотое ожерелье было снято с мумии египетской принцессы девятнадцатой династии, — писал Дин. — Ее звали Мина, и на ее надгробии написано, что она была ”кротка сердцем”. Так что, думаю, на суде в загробном мире у нее все было хорошо, и грозные боги древности милостиво улыбались ей. Этот маленький амулет пролежал на ее мертвой груди тысячи лет. Думаю, это был подарок возлюбленного — иначе почему бы ожерелье оставалось на ее сердце все это время? Вероятно, перед смертью она сама попросила положить его ей на грудь. Придворные, наверняка, надели бы более изысканную драгоценность на шею дочери фараона. И теперь я посылаю тебе это украшение, освященное многовековой любовью».
Маленький амулет заинтриговал и очаровал Эмили своей тайной, но вместе с тем внушил ей нечто вроде страха. Она слегка содрогнулась, застегивая ожерелье на своей стройной белой шейке, и задумалась о дочери монарха, которая носила его в далекие дни древней империи. Какова была его история? В чем заключалась его тайна?
Естественно, тете Рут ожерелье не понравилось. С какой стати Эмили должна получать рождественские подарки от Кривобока Приста?
— Прислал бы что-нибудь новое, если уж ему так нужно было сделать тебе подарок, — заявила она.
— Какой-нибудь сувенир из Каира, сделанный в Германии, — предположила Эмили с серьезным видом.
— Да, что-нибудь этакое, — согласилась тетя Рут, не заподозрив насмешки. — У миссис Эрз есть красивое, отделанное золотом, стеклянное пресс-папье, на котором изображен сфинкс — его привез ей из Египта брат. А эта потертая вещица — явная дешевка.
— Дешевка! Тетя Рут, да вы хоть сознаете, что это ожерелье было сделано вручную и египетская принцесса носила его еще до времен Моисея?[46]
— Ну... если тебе нравится верить сказкам Кривобока Приста... — усмехнулась тетя Рут. — На твоем месте, Эмили, я не стала бы носить его на людях. Марри никогда не носят убогих украшений. Не собираешься же ты, детка, сегодня отправиться в гости, не сняв его?
— Разумеется, собираюсь. В последний раз его, вероятно, надевали при дворе фараона в дни преследования евреев. Что ж, оно подойдет для вечеринки с танцами на снегоступах[47] у Кит Барретт. Но какая разница в обстановке! Надеюсь, призрак принцессы Мины не будет преследовать меня в этот вечер. А вдруг она решит, что это святотатство и оскорбится... кто знает? Но ведь это не я разграбила ее гробницу, и, если не я, то кто-нибудь другой надел бы ее ожерелье... кто-нибудь, кто даже не задумался об этой юной принцессе. Я уверена, она предпочла бы, чтобы оно, теплое и блестящее, обвивало мою шею, а не лежало в каком-нибудь мрачном музее под взглядами тысяч холодных, любопытных глаз. Она была «кротка сердцем», говорит Дин... она не пожалеет для меня своего красивого ожерелья. Царственная дева Египта, чья империя поглощена песками пустыни, словно расплескавшееся вино, приветствую тебя через океан времени!
Эмили глубоко поклонилась и помахала рукой, глядя в глубь минувших веков.
— Очень глупо говорить таким высокопарным языком, — фыркнула тетя Рут.
— О, почти вся последняя фраза — цитата из письма Дина, — откровенно призналась Эмили.
— Это на него похоже, — презрительно кивнула тетя Рут. — На мой взгляд, твои стеклянные бусы выглядели бы лучше, чем эта грубо сработанная вещица. Ну, смотри, не задерживайся слишком долго, Эмили. Пусть Эндрю приведет тебя домой не позднее двенадцати.
Эмили отправлялась с Эндрю на вечеринку к Китти Барретт — разрешение было дано довольно любезно, поскольку Эндрю принадлежал к «избранному народу». И даже когда она вернулась домой только в час ночи, тетя Рут взглянула на это сквозь пальцы. Но в результате на следующий день Эмили встала невыспавшейся, тем более что допоздна засиживалась над учебниками и два предыдущих дня. На время экзаменов тетя Рут смягчила свои строгие правила и позволила ей жечь больше свечей. Но, что сказала бы она, если бы узнала, что Эмили использовала часть этих дополнительных свечей на то, чтобы написать стихотворение «Тени», я не знаю и не могу сообщить. Без сомнения, она увидела бы в этом дополнительное доказательство хитрости и скрытности племянницы. Возможно, это, в самом деле, была хитрость. Не забывайте, что я всего лишь биограф Эмили, но не ее защитница.
В комнате Илзи Эмили застала Эвелин Блейк. Эвелин была втайне весьма раздосадована тем, что ее не пригласили на вечеринку к Китти Барретт, а Эмили Старр пригласили. Поэтому Эвелин, сидя на столе Илзи и покачивая обтянутой шелком ножкой на зависть девушкам, не имевшим шелковых чулок, была настроена враждебно.
— Как я рада, что ты пришла, надежная и любимая!— простонала Илзи. — Эвелин пилит меня все утро. Может быть, теперь она займется тобой, а мне даст передышку.
— Я говорила, что ей следует научиться владеть собой, — сказала Эвелин с добродетельным видом. — Разве вы не согласны со мной, мисс Старр?
— Что ты натворила на этот раз, Илзи? — спросила Эмили.
— Ох, у меня вышел сегодня утром грандиозный скандал с миссис Адамсон. Рано или поздно это должно было произойти. Я так долго хорошо себя вела, что дурное накопилось во мне в ужасном количестве. Мэри знала об этом, правда, Мэри? Мэри была совершенно уверена, что взрыв когда-нибудь произойдет. Миссис Адамсон сама начала ссору: стала задавать неприятные вопросы. Она всегда это делает... ведь правда, Мэри? Потом она начала отчитывать меня... и наконец заплакала. Тогда я дала ей пощечину.
— Вот видите, — сказала Эвелин многозначительно.
— Я не удержалась, — широко улыбнулась Илзи. — Я могла выносить ее нахальство и ее брюзжание... но, когда она заревела... она такая страшила, когда ревет... я просто дала ей пощечину.
— Думаю, после этого тебе стало легче, — сказала Эмили, твердо решив не выказывать никакого неодобрения в присутствии Эвелин.
Илзи разразилась смехом.
— Да, сначала. Во всяком случае, ее вытье сразу прекратилось. Но потом я почувствовала угрызения совести. Я, разумеется, извинилась перед ней. И я действительно раскаиваюсь... но, вполне вероятно, сделаю это снова. Если бы Мэри не была такой положительной, я не была бы такой ужасно отрицательной. Надо же мне хоть немного уравновесить ее благонравие. Мэри кроткая и смиренная, и миссис Адамсон постоянно ее третирует. Слышали бы вы, как она отчитывает Мэри, если та выходит куда-нибудь вечером чаще, чем раз в неделю.
— Миссис Адамсон права, — сказала Эвелин. — Было бы гораздо лучше, если бы ты тоже пореже ходила на вечеринки. Своим поведением, Илзи, ты вызываешь ненужные разговоры.
— Уж ты-то, во всяком случае, вчера вечером ни на какие танцы не ходила, не правда ли, дорогая? — уточнила Илзи, снова широко (и не без злорадства) улыбаясь.
Эвелин покраснела и, приняв высокомерный вид, промолчала. Эмили уткнулась в конспект, а Илзи и Мэри вышли из комнаты. Эмили хотелось, чтобы Эвелин тоже ушла. Но та не имела ни малейшего намерения оставить ее в покое.
— Почему вы не заставите Илзи вести себя как следует? — начала она раздражающе доверительным тоном.
— У меня нет никакой власти над Илзи, — холодно ответила Эмили. — Кроме того, я не считаю, что она ведет себя неправильно.
— О, моя дорогая девочка... вы же сами слышали, как она сказала, что дала пощечину миссис Адамсон.
— Миссис Адамсон это пойдет на пользу. Она отвратительная женщина: вечно плачет, когда у нее нет абсолютно никаких причин для слез. Это совершенно невыносимо.
— Ну, а как насчет того, что Илзи вчера опять пропустила урок французского, чтобы прогуляться вдоль реки с Ронни Гибсоном. Если она будет поступать так слишком часто, она в конце концов попадется.
— Илзи пользуется большим успехом у мальчиков, — сказала Эмили, зная, что Эвелин сама хотела бы пользоваться таким же.
— Но не у тех, у каких надо. — Эвелин сменила тон на снисходительный, инстинктивно чувствуя, что Эмили Старр не выносит, когда к ней обращаются снисходительно. — За ней вечно бегает толпа невоспитанный мальчишек... положительные, если вы заметили, не обращают на нее внимания.
— Ронни Гибсон вполне положительный, не так ли?
— Хм, а как насчет Маршалла Орда?
— Илзи не имеет никаких дел с Маршаллом Ордом.
— Еще как имеет! Она каталась с ним до полуночи в прошлый вторник... а он был пьян, когда брал лошадь в платной конюшне.
— Не верю! Все это неправда — до последнего слова! Илзи никогда не ездила с Маршаллом Ордом. — От негодования у Эмили побелели губы.
— Я слышала об этом от очевидца. Об Илзи повсюду ходят разговоры. Возможно, у вас нет власти над ней, но немного повлиять на нее вы ведь можете. Хотя... вы сами иногда совершаете глупости, не правда ли? Быть может, без всякого дурного намерения. Например, тогда, когда вы отправились на дюны возле Блэр-Уотер и купались там, раздевшись донага? Об этом знает вся школа. Я слышала, как брат Маршалла хохотал над этой историей. Скажите сами, моя дорогая, разве это не было глупо?
Эмили вспыхнула от гнева и стыда — и в той же мере из-за того, что Эвелин Блейк назвала ее «моя дорогая». То прекрасное купание при луне... как опошлили его эти люди! Она не станет обсуждать эту историю с Эвелин... она даже не скажет ей, что на них были нижние юбки. Пусть думает, что хочет.
— Боюсь, вы не все понимаете, мисс Блейк, — произнесла она с тонкой холодной иронией, придавшей совершенно обычным словам невыразимо глубокое значение.
— О, вы принадлежите к «избранному народу», не так ли? — У Эвелин вырвался злой смешок.
— Да, — ответила Эмили спокойно, не отрывая глаз от конспекта.
— Ну, не сердитесь так, дорогая. Я заговорила об этом только потому, что досадно наблюдать, как бедная Илзи падает в общественном мнении. Мне она, пожалуй, даже нравится, бедняжка. А еще хорошо бы, она одевалась не в такие яркие цвета. Это алое вечернее платье, в котором она была на концерте «приготовишек»... право, это так нелепо.
— Мне показалось, она выглядела в нем как высокая золотистая лилия в алых листьях, — сказала Эмили.
— Какой вы верный друг, дорогая. Интересно, стала бы Илзи защищать вас так, как вы ее. Ну, думаю, мне не следует мешать вам заниматься. У вас в десять письменный экзамен по английскому, да? Его проведет мистер Сковилл: мистер Траверз заболел. Не правда ли, у мистера Сковилла очень красивые волосы? Кстати, о прическах, дорогая... почему вы не спустите боковые пряди волос пониже, чтобы прикрыть уши... хотя бы их верхнюю часть? Я думаю, это было бы вам больше к лицу.
Эмили решила, что, если Эвелин Блейк еще раз назовет ее «дорогая», она запустит в нее чернильницей. Нупочему она не уйдет и не даст ей позаниматься?
Но у Эвелин была в запасе еще одна неприятная для Эмили тема.
— Этот ваш неотесанный юный друг из Стоувпайптауна сделал попытку напечататься в «Пере». Он прислал патриотическое стихотворение. Том показал его мне. Я чуть не умерла от смеха. Одна строчка была просто восхитительна: «Канада, как юная дева, встречает своих сыновей». Слышали бы вы, как хохотал Том.