- Полюбуйся на своего сынка, - сказала бабушка. - Вот к чему приводит отсутствие отца. Он, он, он... - Бабушка заплакала. - Он украл две марки у Маринкиного отца. Влез в альбом и украл.
- Так, - сказала мама. - А откуда это стало известно?
- Сначала пришёл Маринкин папа, - ответила бабушка. - И он отказывался, нахально так отказывался, нагло. Представляешь, говорит: "Честное слово, я не брал". И я, старая дура, говорю: "Наш Саша никогда не врёт". А потом тот убежал, а он разревелся.
- Ты лгун и вор, - сказала мама. - Сейчас же собирайся, пойдём к Маринке.
Саша сидел, низко опустив голову.
- Посмотри на меня. - Она взяла Сашу за подбородок и подняла его голову.
И Саша увидел её глаза, и её рот, и веки глаз, которые всё время напряжённо вздрагивали. Всё-всё в этом лице было для него незнакомым и чужим.
- Где эти марки? - спросила мама.
Саша встал на колени, вытащил из-под тахты дневник и достал марки. Мама взяла марки в руки и долго-долго смотрела на них, стараясь прочитать, что там написано, точно это сейчас было самое главное.
- Пошли, - сказала мама.
- А может быть, их отнесу я? - робко прошептала бабушка.
Мама ей ничего не ответила, и они вышли на лестничную площадку. Саша шёл медленно-медленно, мама изредка подталкивала его.
Они вышли во двор, пересекли его и вошли в подъезд, где жила Маринка. Сели в лифт и поднялись на шестой этаж.
- Звони, - сказала мама.
Саша надавил кнопку звонка. Им открыла дверь Маринка. Саша внимательно посмотрел на неё: она была такая же, как всегда. Значит, отец её не выполнил своей угрозы.
- Марина, позови своего папу, - сказала мама.
Маринка убежала и вернулась с отцом.
- Здравствуйте, - сказала мама.
- Здравствуйте, - ответил Маринкин папа и как-то весь согнулся, словно ему было неудобно, что он такой высокий.
- Ну? - сказала мама.
- Это я взял, - сказал Саша. Больше он ничего не мог выдавить.
Мама протянула марки Маринкиному папе. Он схватил их и тут же стал рассматривать.
- Всё в порядке, - сказал он довольным голосом, - уголки не повредили. Знаете, я был уверен, что они найдутся, только боялся, что повредят уголки. Это самое ценное в марке. - Потом он посмотрел на Сашу и добавил: - Из тебя никогда не выйдет настоящего коллекционера.
Саша ещё ниже опустил голову, чтобы никого не видеть. Он теперь видел только ноги. Мамины ноги в туфлях на высоких каблуках, ноги Маринкиного отца в туфлях сорок пятого размера и Маринкины ноги в ботинках с облупленными носами. Эти ноги иногда немного двигались. Там наверху над ним его мама и Маринкин папа произносили какие-то слова, но Саша ничего не слышал.
- Нам пора, - сказала мама. - До свидания. Простите.
- Что вы, - сказал Маринкин отец. Он почему-то тронул Сашу за плечо и клюнул носом. - В конце концов всё кончилось благополучно, и нечего так расстраиваться.
Он открыл им дверь. Первой вышла мама, а когда Саша проходил мимо него, он тихо прошептал ему: "Мужайся". И клюнул носом.
Всю дорогу домой Саша шёл позади матери. И думал, что теперь его долго-долго будет ругать бабушка, а потом она ещё возьмёт да скажет Петру Петровичу. Вот тогда-то совсем неизвестно, что делать...
Глава девятая
На следующий день утром Саша из дому вышел один. Обычно он выходил вместе с мамой, но сегодня она собралась раньше его и, не дожидаясь, не говоря ни слова, хлопнула дверью. А Саша вышел следом.
Он догнал её уже во дворе, вернее, не догнал, а увидал её спину. Рядом с ней шёл Маринкин папа. Мама что-то говорила ему, а он жалобно клевал носом. Видно, мама возмущалась Сашей, говорила, что она теперь никогда-никогда не простит его, что он распропащий человек. Маринкин папа клевал носом, слегка покачивал головой, значит, он был во всём согласен с мамой.
Саша проводил их до троллейбуса, посмотрел, как они сели в троллейбус, как Маринкин папа подталкивал маму в двери машины, потому что троллейбус был набит до отказа. Потом Саша увидел в заднем окне мамино лицо и мамин весёлый платочек, который привёз ей папа из экспедиции по Средней Азии.
А потом Саша развернулся, чтобы идти своей дорогой, и тут на него наскочило такое настроение, такой страх перед Гошкой, перед его приставанием и дразнилками, что он просто не пошёл в школу. Пускай они учат там свои "А" заглавные и "а" маленькие, "Б" заглавные и "б" маленькие, пускай они учат все остальные буквы, а он останется дурачком. Лучше быть дурачком, чем встречаться с Гошкой, с этим вредным Гошкой, которому он наобещал марки и столько из-за них перетерпел.
А в Москве для прогулок места много, и интересного в Москве очень много, столько интересного, что неизвестно, кто будет дурачком: Саша или те, кто сидит в школе...
Так он прожил целых пять дней. Приходил домой, его кормили, потом он для отвода глаз возился с тетрадями, потом всё прятал в портфель и убегал во двор. Никто с ним не разговаривал: ни мама, ни бабушка. А от Петра Петровича и от Маринки он прятался всеми правдами и неправдами.
В этот день он задержался дома дольше обычного. Бабушка куда-то ушла, и Саша ждал её возвращения, чтобы пообедать.
По коридору прошёл Пётр Петрович, достал что-то из почтового ящика, открыл к Саше дверь и сказал:
- Вам письмо с Камчатки, а мне с Южного полюса. - Потом он внимательно посмотрел на Сашу. (Тот на всякий случай низко опустил голову - так было удобнее: не видишь глаз человека, который с тобой разговаривает.) И добавил: - Где это ты пропадаешь последнее время?
- Я не пропадаю, - сказал Саша. - Просто много уроков.
- Уроки уроками, - сказал Пётр Петрович, - а старых друзей забывать не полагается.
Саша был рад, что поговорил с Петром Петровичем, всё-таки легче на душе. И поэтому, когда Пётр Петрович позвал его условным стуком через стену, он с радостью побежал к нему.
Он вошёл в комнату и почувствовал, что соскучился по ней, по этому беспорядку, по книгам, которые валялись в разных концах комнаты в раскрытом виде: Пётр Петрович всегда читал сразу несколько книг; по карточкам Игоря, развешанным на стенах, по любимому волшебному креслу, по запаху этой комнаты.
- Какая жалость, - сказал Пётр Петрович. - Написал Игорю письмо, стал искать конверт и смахнул очки. Разбились вдребезги. Ты меня не выручишь, не напишешь адрес на конверте? Без очков я ничего не вижу.
Пётр Петрович встал со своего места и подтолкнул к стулу Сашу.
- Ну, давай пиши, - сказал Пётр Петрович. - Ты уже всю азбуку знаешь?
Саша мотнул головой: понимай как хочешь.
- Ну, давай пиши. Сверху, в углу, большими, печатными буквами напиши: АВИА.
Эти буквы Саша знал и с радостью, низко склонясь к конверту, написал сначала заглавную "А", потом "В", потом "И" и снова "А". Ах, как Саша старался, и как у него полегчало на сердце, когда он с такой лёгкостью справился с этим словом!
- Теперь напиши: Одесса. Давай по буквам: О, Д, Е, С, второй раз С, А. Написал?
- Написал, - ответил Саша, хотя в этом слове он пропустил букву "Е", а букву "С" развернул в другую сторону.
Ему стало немного жарко, и он уже со страхом стал ждать продолжение адреса.
- Теперь напиши: улица Карла Маркса, двадцать пять. По буквам: У, Л, И, Ц, А. Написал?
Саша кивнул, он окончательно запутался и ждал, когда же кончится это мучение.
Теперь, когда Пётр Петрович ему диктовал, он писал какие придётся буквы, писал их кверху ногами, и развернув в другую сторону, и просто придумывая какие-то новые, никому не известные буквы. А Пётр Петрович диктовал ему название улицы, потом название экспедиции и, наконец, фамилию и имя сына. Это ведь письмо должно было пройти далёкий путь. Сначала до Одессы на самолёте - для быстроты, потом пароходом поплывёт к Южному полюсу, через Чёрное и Красное моря, по Суэцкому каналу, огибая Африку, пересекая экватор, и, наконец, его привезут Игорю.
- Так. Спасибо, - сказал Пётр Петрович. - Теперь мы его заклеим.
Саша медленно пошёл к дверям. У дверей он оглянулся. Пётр Петрович рассматривал его каракули. Саша сделал последние два шага, чтобы навсегда покинуть эту комнату, и тут Пётр Петрович сказал:
- Прекрасно, прекрасно... Может быть, ты его бросишь в почтовый ящик, когда пойдёшь гулять?
Саша на секунду замер, потом бросился обратно к Петру Петровичу значит, он ничего не разобрал из-за глаз, - схватил конверт.
- Я сейчас же пойду на улицу и брошу его в почтовый ящик. Я это сделаю сию же секунду. - Он выбежал в переднюю, на ходу схватил куртку, чтобы Пётр Петрович не передумал, и выскочил из квартиры.
Только во дворе Саша пришёл в себя: вытащил письмо, полюбовался своими каракулями, сложил письмо вдвое и спрятал в дальний карман. Надо было что-то придумать, нельзя ведь просто не отправить письмо. И тут он столкнулся носом к носу с Маринкой.
- Здравствуй, Саша, - сказала Маринка.
- Здравствуй, - сказал Саша.
- Ой, снова пошёл дождь! - сказала Маринка. - Ты без дела вышел на улицу или по делу?
- Без дела, - сказал Саша.
- Тогда пойдём ко мне, - сказала Маринка.
- Нет, - ответил Саша.
- Пойдём, - сказала Маринка и добавила между прочим: - У нас дома никого нет.
- Не пойду, - сказал Саша.
- Глупый, - сказала Маринка. - Папа совсем на тебя не сердится.
- Я видел, как моя мама разговаривала с ним. Она меня ругала, ругала, а он кивал головой, что согласен с ней. Теперь у меня вообще знаешь какая жизнь: мама со мной не разговаривает, бабушка не разговаривает. - Он сунул руку в дальний карман, пощупал письмо Петра Петровича и просто чуть не заплакал.
- Мой папа так делал головой? - спросила Маринка и показала, как её отец клевал носом.
- Так, - ответил Саша.
- Это значит, что он тебя совсем не ругал, это значит, что ему было тебя жалко. Он всегда так делает, когда ему кого-нибудь жалко. Ясно тебе?
- Ясно.
- Смотри, какой сильный дождь пошёл, - снова сказала Маринка. - И листья на деревьях все облетели... Скоро придёт зима. Ну, побежали к нам.
И они побежали к Маринке.
Они поиграли в автомобили, потом в самолёты. А потом Маринка сказала:
- Давай смотреть марки.
- Не хочу, - решительно сказал Саша. - И вообще я ухожу.
- А мне теперь папа разрешает смотреть свой альбом, - сказала Маринка. - Это теперь наш общий альбом. Мы с ним вместе собираем марки.
Маринка, не дожидаясь, когда Саша уйдёт, вытащила альбом и положила его на стол.
- Смотри, вот новая марка республики Алжир. А вот новая кубинская марка. Правда, красивая?
Саша взял марку и долго разглядывал её рисунок. А Маринка несколько раз выходила из комнаты, чтобы показать, что она полностью доверяет Саше.
...Когда Саша открыл входную дверь в свою квартиру, он услыхал голос Александры Ивановны.
- Может быть, он перестал ходить в школу, потому что его один мальчик дразнил "девчонкой"? - сказала Александра Ивановна. - За его длинные волосы. А может быть, ещё что-нибудь случилось, в этом надо разобраться...
Саша слышал, как бабушка жалобно всхлипнула.
- Ну, что вы, право, Евдокия Фроловна, - услышал Саша голос Петра Петровича. - Ничего ведь страшного не произошло. Мальчик выходит в жизнь, на его пути первые трудности... Ну, вот он перед ними и спасовал.
- Не успокаивайте меня, Пётр Петрович, - сказала бабушка. - Просто мы его не так воспитали. Мало было строгости. Что теперь делать, ума не приложу, а Ольге даже боюсь об этом сказать. Столько у неё переживаний, столько переживаний... А ведь раньше он был такой смирный, ласковый мальчик.
- Слишком смирный, - сказал Пётр Петрович. - Вы помните моего Игорька, Александра Ивановна? Парень был боевой.
- Боевой, - сказала Александра Ивановна. - Очень боевой, а Саша весь в себе, он, когда откроется, когда наберётся храбрости, тоже будет боевой.
- Ну что же делать? - снова спросила бабушка.
- А вы положитесь на меня, - ответила Александра Ивановна. - Вот он придёт, я с ним переговорю и всё улажу.
Саша потихоньку сделал шаг назад, всунул ключ в замочную скважину, чтобы дверь не щёлкала замком, и осторожно прикрыл её.
Он шёл по улице, не разбирая дороги, ступая по лужам, в лицо ему хлестал противный колючий дождь, подгоняемый ветром. А он всё шёл и шёл, мимо освещённых окон, мимо людских теней на этих окнах, он шёл совсем один, и ему сейчас было так жалко себя и хотелось умереть, хотелось навсегда расстаться с этой постылой жизнью.
Ну скажите, разве это не глупо? Разве это не глупо - из-за каких-то неприятностей так думать о жизни и отказаться от школы, от учения, от будущих полётов в космос, от мамы и бабушки, от отца, который, может быть, сейчас, в этот момент, открыл тайну вулканов. Всё только из-за того, что он не может пойти и во всём честно сознаться, всё только из-за того, что не может постоять за себя. Ах, какой он был слабовольный!
Его нашла во дворе мама, привела домой, напоила горячим чаем с малиной и уложила в кровать. Она всё делала молча, не ругала его, и Саша даже не знал, рассказала ли бабушка ей о том, что к ним приходила Александра Ивановна.
Ночью Саша проснулся от каких-то шорохов. Ему стало страшно и захотелось закричать, но потом ему показалось, что это кто-то плачет. Видно, это плакала бабушка.
- Бабушка, бабушка! - тихо позвал он.
Но бабушка не откликнулась, а Саше ужасно хотелось пить.
Он осторожно встал и, ступая неслышно, почти не касаясь ногами пола, вышел из комнаты. Прошёл по коридору и, вместо того чтобы идти на кухню за водой, открыл комнату Петра Петровича.
Как он долго не сидел в этом кресле, просто ужасно долго, целую неделю, он так соскучился по креслу. А сейчас он сядет в кресло и будет сидеть в нём столько, сколько ему захочется.
И вдруг он увидел, что кресло уже кем-то занято. Опять ему не повезло, даже ночью, когда уже все спят, кто-то захватил его любимое кресло.
И вдруг, вдруг, вдруг случилось такое необыкновенное счастье: в кресле сидел сам Геркулес!
"Милый, милый Геркулес, - прошептал Саша. - Спасибо, что ты пришёл. Тебе не страшно ходить ночью?"
"Я ничего не боюсь", - ответил Геркулес.
"Ах, какой ты храбрый, - сказал Саша. - Я тоже хочу стать таким храбрецом, но мне всегда что-нибудь мешает. Вот сейчас я ужасно хочу пить".
"Пить, пить, пить, - пропел Геркулес. - Самое главное, чтобы ты сохранил верность другу Петру Петровичу".
"Геркулес, можно, я посижу рядом с тобой? - попросил Саша. - А то я целую неделю не сидел в кресле..." - Саша тихо опустился в кресло, оно звякнуло под ним, и этот звук отчаянно-громко зазвенел в ночной тишине.
И в ту же секунду в комнате загорелся свет, и перед Сашей появился Пётр Петрович. Саша испугался, что он сейчас накричит на него, но Пётр Петрович не стал кричать. Он нагнулся и потрогал губами его лоб.
- Э, брат, да ты горишь, у тебя, брат, жар, - сказал Пётр Петрович.
Он взял Сашу за руку и повёл обратно к нему в комнату. Разбудил бабушку и маму, и они втроём уложили Сашу в кровать. И мама впервые за эти дни поцеловала Сашу и стала расспрашивать, что у него болит.
Глава десятая
Саша лежал уже несколько дней и никак не поправлялся. У него была сильная ангина, и ещё доктор сказал, что Саша чем-то сильно взволнован и это мешает ему, доктору, бороться с болезнью.
Саша лежал в абсолютной тишине. Так нехорошо, когда сильная ангина. Не хотелось разговаривать, больно было открывать глаза, больно глотать и совсем не хотелось есть.
И вдруг он услышал чей-то громкий голос. Приоткрылась дверь, и Саша увидел Петра Петровича: его лохматую седую голову, его лицо.
- А, Пётр Петрович, здравствуйте, - сказал Саша, и, хотя у него сильно болела голова, он сразу вспомнил, что на самом дне кармана его куртки до сих пор лежит неотправленное письмо. - Что-то у меня голова кружится.
- Э, брат, да ты совсем сдаёшь позиции. - Пётр Петрович сел около Саши и положил ему руку на лоб. - Не такая уж горячая голова.