Парнишка помрачнел. Неловко переступая с ноги на ногу, он выдернул из-за пояса косачей и равнодушно бросил их к порогу.
- Еще и не здоровался, а уж обиделся. Раздевайся, - предложил я ему.
- Значит, зря я вам скрадки налаживал на токах, - буркнул он, отворачивая голову. - Думал, поедете, заночевали бы у костра, похлебку сварили из косача. Ну и вкусна же!
В кухне зашумел самовар, и Акимовна загремела посудой.
- Пить охота, - сказал Пашка. - Я только нынче со своей кружкой пришел. У вас чашечки маленькие, из них не напьешься.
Он достал из кармана эмалированную кружку и уселся за стол.
- Ты где пропадал, Пашка, все эти дни?
- Каждый день после школы бегал в Медвежий лог на смолокурку, помогал дедушке. Мы с ним пни корчевали, а бабушка их на Кудряшке возила. Позавчера только управились. Школу кончу и будем смолу гнать: дедушке одному не управиться.
- Когда же ты уроки учил?
- Вечерами да рано утром, до школы… Я хочу у вас что-то спросить… Только дедушке не сказывайте, рассердится, а мне обижать его неохота. Можно мне в экспедицию поступить работать? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: -Я в тайге не хуже большого - любую птицу поймаю. А рыбу - на обманку, за мое почтенье! Петли на зайцев умею ставить. В прошлое воскресенье водил в тайгу городских ребят. Смешно: они, как телята, след глухариный с беличьим путают, ель от пихты отличить не могут. А я даже на днях дедушку пикулькой подманил вместо рябчика, Ох, уж он обиделся! Говорит: "Ежели ты, Пашка, кому-нибудь об этом расскажешь, портки спущу и по-настоящему высеку!"
- Ну, это уж привираешь… Как же ты мог дедушку-таежника обмануть? -вызываю его на откровенность.
- Вам расскажу, только чтоб дедушке ни слова, - сказал он серьезно, подвигаясь ко мне и опасливо косясь на дверь. - Вчера прибежал ночевать в зимовье к дедушке, да запоздал. Ушел он в лес, косачей караулить. Ну, и я туда же, его следом. Места знакомые. Подхожу к перелеску, где ток косачиный, и думаю: дай-ка подшучу над дедушкой. Подкрался незаметно к валежине, достал пикульку и пропел рябчиком, а сам выглядываю. Ухо у дедушки острое, далеко берег. Вижу: он выползает из шалаша, шомполку в мою сторону налаживает, торопится, в рот свою пикульку засовывает и поет: тии-ти-ти-тии. Я ему в ответ потихоньку: тии-ти-ти-тии… Он припал на снег, подкрадывается ко мне, а сам ружье-то, ружье толкает вперед, глаза варежкой протирает, смотрит вверх. Это он на ветках рябчика ищет. Я опять: тии-ти-ти-тии. Метров на двадцать подполз он ко мне и вдруг ружье приподнял да как бухнет по сучку. Я и рассмеялся. Вот уж он осерчал, с лица сменился; думал, выдерет. "Для этого, говорит, я тебя, негодник, учил пикать, чтобы ты деда обманывал?" И пошел, и пошел… Так что возьмите в экспедицию… - вдруг взмолился Пашка, меняя тон.
- Хорошо, что ты любишь природу, но, чтобы стать путешественником, нужно учиться и учиться. А у тебя с математикой нелады…
У Пашки сразу на лбу выступил пот. Парень отвернулся и торопливо допил чай.
- Что же ты молчишь? Или неправда?
- Вчера с дедушкой вместе решали задачу насчет автомашин с хлебом. Он говорит: "Умом я тут не соображу, мне нужно натурально, а пальцев-то на руках не хватает для счета - машин много". Он спички разложил и гоняет их по столу взад-вперед. Вспотел даже, разгорячился. Бабушка и говорит ему: "Ты бы, Гурьяныч, огурешного рассольцу хлебнул, может, легше будет, к автомашинам же ты непривыкший". Даже богу стала молиться, чтобы задача у нас с дедушкой сошлась.
- Ну что же, решил он?
- Нет, умаялся, да так за столом и уснул. А бабушка поутру баню истопила, говорит: "Еще, чего доброго, от твоих задач дед захворает, всю ночь бредил машинами".
- Это уж ты выдумываешь.
- Не верите? - И Пашка рассмеялся.
- А сам-то ты решил?
- Решил… Только неверно…
- Слушай, Пашка, ты сегодня не ходил с отрядом пионеров паутину искать?
- Нет. А зачем она вам?
Я подробно объяснил Пашке, в чем дело.
- Надо искать в тайге, там уж наверняка крестовик живет. Надежда на тебя, выручай!
- А какой он, крестовик?
- У него по спине две темных полосы, напоминающие крест.
- А если я паука не найду, тогда совсем приостановится работа? - вдруг спросил он.
- Да, работы остановятся, но до этого допускать нельзя, - ответил я. -Так уж ты не подводи меня, постарайся…
Пашка вдруг весь загорелся, точно обожгла его какая-то мысль. Он вскочил, схватил шапку и, застегивая на ходу телогрейку, выбежал во двор.
- Косачей, косачей возьми!
- Я к дедушке побежал в зимовье, - крикнул он в окно и скрылся в сумраке…
…Прошел в бесполезных поисках и следующий день, Не было надежды и на Пашку, Что делать?..
В штабе уже заканчивался рабочий день. Вдруг слышу, кто-то ломится в помещение, не обращая внимания на окрик вахтера. Широко раскрывается дверь -на пороге кабинета появляется Гурьяныч с Пашкой. Оба раскрасневшиеся от быстрой ходьбы, возбужденные.
- Здравствуйте! К вам с удачей! - говорит старик и поворачивается к Пашке. - Выкладывай!
Пашка запускает обе руки в карманы телогрейки, достает спичечные коробки, а сам не сводит с меня сияющих глаз.
- Вот в этих коробочках по три кокона, - объявляет Гурьяныч.
- Куда столько!
- Это еще не все: принесли и живых крестовиков. - И Пашка достает из-за пазухи несколько коробок, перевязанных цветными лоскутками. - Все, как один, крупные. Вот этот - из дупла лиственницы, этот - из дровяника, этого поймал в остатке стога сена. Всех рассадил по разным коробкам, может, не одинаковая у них паутина.
- Молодец, Пашка, прямо скажу - не ожидал!
- Прыткий он у нас, на все руки! - И Гурьяныч, распахнув однорядку, присаживается в угол на пол.
Парнишка пристраивается рядом.
- Спасибо, Пашка, выручил. Паутины этой хватит на тысячу инструментов. Как рассчитываться будем с тобой?
Старик с душевной снисходительностью смотрит на внука, потом спрашивает с улыбкой:
- Разбогатеешь, чего покупать будешь?
- Ружье, Ты же говорил, как деньги будут, непременно купим.
Старик не отвечает, поворачивается ко мне.
- С паутиной что собираетесь делать, да и с пауками?
- Пауков выпустим, а паутину надо срочно доставить в тайгу.
- Это куда же?
- На Усмунский хребет.
- Не бывал там. Видать, далеко… Как же вы ее туда доставите?
- Будем искать проводника.
- Туда проводника в поселке не найти. Километров за сто я хаживал, не дальше, а другие и того меньше. Нет ли у вас карты - взглянуть, где он. Усмун, какие там речки?.. Может, советом помогу. - И старик встает, подходит к столу.
Пашка точно прилип к нему, вижу, у него созрел какой-то план.
Я разворачиваю перед Гурьянычем фотосхему местности, показываю расположение на ней поселка и линию хребта. Старик достает из внутреннего кармана очки, внимательно смотрит сквозь стекла на схему, водит по ней загрубевшим пальцем. Обращается к внуку:
- Кака это речка, читай!
- Порожная.
- Так-так… А эта как зовется?
- Кедровый ключ.
- Знаю, левый приток Порожной. Бывал там, но
давненько.
- Скажите, Гурьяныч, как легче добраться до Кедрового ключа?
- Упаси бог, не посылайте людей речкой, не пройдут - скалы, завалы, прижимы. Надо напрямик резать тайгою, через озера, а дальше звериной тропою через отрог и угодишь в вершину Кедрового.
- Дедушка, - вдруг обрывает его Пашка. - Кроме тебя, туда никто не проведет, берись проводником, и я с тобою.
- Ты с ума спятил, что придумал! Будь мне пятьдесят, слова не сказал бы, а теперь какой из меня проводник.
- Гурьяныч, а ведь Пашка дельное предлагает. Возьмитесь доставить паутину на Усмун. До Кедрового ключа места знакомые, а дальше по карте пойдете, тропою геодезистов. Тайга вас не подведет.
- Нет, нет, не уговаривайте. На себя теперь не надеюсь: ноги в коленках слабые и память может обмануть, не туда заведу, а дело требует срочности. Да и по новым местам мне уже не ходить.
- А что, если я попрошу Макарову выслать кого-нибудь до Кедрового ключа, вы подойдете отсюда и передадите ему паутину? Соглашайтесь. Вы не представляете, Гурьяныч, из какой беды выручите нас.
- Дедушка, берись, и я с тобою пойду, - умоляет его Пашка.
Гурьяныч задумывается. Он, видимо, вспоминает этот далекий и трудный путь сквозь тайгу, по болотам, по кочковатым марям. Что-то серьезно пугает старика, туманится его лицо. Но вот он трясет головою, как бы отгоняя от себя какие-то мысли, говорит, волнуясь:
- Толкаете вы меня оба на великий грех. Я не должен браться за такое срочное дело. Но уж коль некому - пойду. Только до Кедрового ключа, не дальше. А насчет тебя, Пашка, с бабушкой посоветуемся, как она.
- С тобою пустит. - И парнишка от неожиданной радости, кажется, готов плясать.
- Вот и договорились, Гурьяныч! Пойдете не один - дадим человека, может, Василий Николаевич согласится. И завтра - в путь.
Гурьяныч ушел озабоченный. Конечно, шестьдесят лет - это многовато для такого похода. Но он, видимо, не счел возможным для себя отказать нам.
Макарова обрадовалась моему сообщению относительно паутины. Мы договорились, что утром она отправит своего проводника-эвенка на оленях до Кедрового. Местом встречи будет слияние двух верхних истоков ключа там, где Макарова стояла лагерем три недели назад.
Но оказалось, что Василий Николаевич не может идти С Гурьянычем -загрипповал. В штабе не нашлось подходящей кандидатуры, опытные парни были в тайге, на работе, и я решил сам идти со стариком. Дело серьезное, и тут не должно быть никаких ошибок. К тому же я не мог отказать себе в таком маршруте по тайге, да еще с таким таежником, как Гурьяныч.
Поздно возвращаюсь из штаба. Горы, точно чудовища, стоят на горизонте, закутавшись туманом. Из-за них, с востока, неслышно крадется прозрачная майская ночь с тусклыми, как бы подернутыми дымкой звездами. Странной, загадочной кажется тишина уснувшего поселка.
На порожке моей квартиры сидит Пашка. Замерз, дрожит, как бесприютная собачонка на холоде, но не уходит.
- Я к вам, - обрадованно встречает он меня. - Дедушка послал сказать, что мы можем завтра с обеда идти.
- Кто это "мы"?
- Я и дедушка.
- А бабушка тебя отпускает?
- Отпускает. Мы и Кудряшку берем с собой… Вы бы отпросили меня в школе, скажите, что без меня работа сорвется.
- Уж как-нибудь я найду, что сказать. Но, если твои дела в школе плохи, не возьму, даже если отпустят.
Пашка вдруг вскакивает, хватает мою руку и, вскинув в небо голову, замирает…
- Не слышите? - спрашивает он таинственным шепотом - Гуси!.. С места мне не сойти, гуси!.. Снимите шапку.
Из бездонной тьмы падает на землю усталый гусиный шепот. Он точно ножом полоснул по сердцу. Впервые я слышу его в эту весну. В нем вольность посильнее ветра, радость возвращения, сладость жизни.
- Эх, с ними бы, а?! - горестно вздыхает парнишка.
Где-то высоко в звездах глохнут взбудоражившие нас звуки. Пашка тоже не отрывает глаз от темного неба. Ночной крик гусей, кажется, пробудил в нем еще никогда не испытанное желание лететь с птицами в неведомые страны, и он, может быть, понял, что это новое чувство пленило всего его и что теперь уж ни за что не освободиться от мечты побывать в неведомых странах.
- Пошли в комнату, - говорю я, открывая дверь и пропуская мальчишку вперед.
В комнате жарко. Пашка отказывается раздеться, говорит, на минутку забежал. Сидит хмурый, сдвинув брови.
- Чего, Пашка, молчишь? - спрашиваю я.
- Неохота бабушку и дедушку обижать, а то бы махнул следом за гусями.
- Куда? Он молчит.
- Подожди, пусть оперятся у тебя крылышки.
- То-то и беда! - серьезно соглашается парнишка. - Вот ружье бы, тогда можно и подождать.
- О ружье потом. Бабушка, видно, права: ты слишком увлекаешься охотой.
- Какая там охота - вместо собачонки бегаю. Самому же пальнуть дедушка часто не дает; говорит, ружье наше вот-вот должно разорвать - ненадежное. А насчет охоты я не хуже других.
- Охотником, Пашка, назовешься, когда будешь разбираться в следах зверей и птиц, будешь знать их повадки. Ты должен научиться сшибать на бегу козла, снимать летящую птицу. Не достигнешь этого - нечего тебе делать в тайге с ружьем.
- Что вы, что вы! Да я в тайге любую пташку назову - дедушка мне все объясняет, а козла на бегу или птицу влет сшибу, ей-богу, сшибу.
- Ну, насчет козла это ты…
- Не верите?!
- Нет. А вот относительно ружья не знаю, что с тобой делать.
Его будто оса ужалила. - Дадите?! - вскрикнул он, весь загораясь.
- На эти дни, может быть, и дам.
Пашка вскакивает, хватает со стула свою шапку и мигом исчезает за дверью, точно боясь, что я могу раздумать. Потом он громко барабанит в ставню:
- Спокойной ночи, я к дедушке в Медвежий лог побегу сказать насчет ружья!
- Ты с ума сошел - ночью! Не смей!
В ответ хлопает калитка, и на тихой улице смолкают торопливые шаги Пашки.
"С чего это я ружье пообещал? Не наделал бы глупостей!" - запоздало думаю я. Но, видно, этот вопрос для меня давно решен.
- Что это парнишка зачастил к вам? - спрашивает Акимовна, заглянув в комнату. - Заметили, глаза у него шустрые, так и нижут, так и шарят…
- Это же Копейкин, Акимовна!
- Копейкин?.. - удивилась она. - То-то, я вижу, конопатый, не с нашей улицы. У нас или рыжие, или черные, а таких нет. Спрашивала у соседки про Копейкина, та сказывала: в задах на квартире живет. Настоящая фамилия его Рублев, а это уж ребята прилепили ему - Копейкин. Мальчишка ничего, палец в рот не клади…
- Бойкий и смышленый, - перебил я ее.
- Ну уж и бойкий! Сидит, носом шмыгает.
- Это у него, Акимовна, возрастное.
- Ну, разве что… - примирилась старушка.
БОЛЬ СТАРОГО ТАЕЖНИКА
Утром я, как обычно, проснулся рано. Выхожу во двор. Еще темно. Спит поселок, окутанный черным мраком. Над ним безмолвной тундрой стелется небо с далекими звездами. Морозный воздух сух и звонок - верная примета: к ведру.
Слышу на улице хруст настывшего за ночь ледка под чьими-то торопливыми шагами. Из трубы соседского дома, словно сигнал, взвивается дым, и тотчас же на востоке в полоске появившегося света возникают крутые отроги.
Радостно шепчу:
- Утро, утро!
А шаги на улице все ближе и неожиданно обрываются у нашей калитки. Слышу заговорщический шепот. Кто бы это йог быть так рано? Стою жду. Чья-то рука осторожно касается щеколды, но калитка заперта изнутри.
- Кто там? - кричу.
Тишина.
Подхожу к калитке, открываю:
- Гурьяныч?..
- С добрым утром. - Старик неловко протискивается в калитку. - Мы насчет вчерашнего разговора. Не раздумали?
- Что вы, Гурьяныч, конечно, пойдем. Сразу же после двенадцати отправимся. У меня все готово.
- Я вовремя буду тут. А как насчет Пашки? Из-за спины Гурьяныча высовывается улыбающаяся физиономия.
- Это уж ваше дело.
- Оно, конечно, ну, а вы как?
- Я, Гурьяныч, схожу в школу. Если он подтянулся, отпрошу его.
- Точно, - подтверждает старик. - А как пойдет, за кашевара или самостоятельно?
- Обещал я ему ружье.
- Ну и как же, достали?
- "Ижевку" одноствольную дам. Пашка встрепенулся.
- Пойдем, дедушка, слышишь, пойдем, дядя сказал: "Дам", - значит, даст.
И он утащил старика в предутренний сумрак еще спящего поселка.
Утром я зашел в школу. Была первая перемена, В учительской меня встретила Мария Елизаровна, руководительница 6-го класса, где учился Пашка. Стоило мне назвать его имя, как на лице учительницы сразу вспыхнуло беспокойство. Но узнав, что я пришел осведомиться о делах парнишки, она успокоилась.
- Я думала - не случилось ли что с ним. Очень боюсь за него. В нем столько энергии, вечно он что-то придумывает, куда-то спешит.