Очень интересно идти по городу, когда все спят. Мы шагаем с папой по середине улицы, и кажется, по всему городу идёт звон от наших шагов, хотя на ногах у нас мягкие кеды.
От пышной зелени деревьев падает густая тень. Дома, такие знакомые днём, сейчас просто неузнаваемы — строгие, молчаливые. Только где-то на четвёртом этаже светится кухонное окно. Над белыми занавесками виден большой круглый бак. Мне почему-то кажется, что и там сейчас торопливо снаряжают рюкзак и слышится недовольный материнский голос.
Слева в вышине клубятся вершины могучих деревьев Парка свободы. На тёмном небе, под лучами мощных прожекторов, сияет обелиск Братской могилы. Перед нами открывается шоссе, а где-то вдали блестят неоновые огни Русского бульвара.
— Шире шаг! — скомандовал папа.
— Ну куда ты так торопишься, папа, ведь первый автобус будет только в четыре часа! — напомнила я.
— Давай, давай! Там небось ждёт Афанасий. Неудобно опаздывать.
За папой поспевать не так-то просто. Мы бодро шагаем по асфальту, впереди бегут наши тени. Одна длинная, тонкая, с рюкзаком за плечами, а за нею семенит другая — маленькая, коротконогая, косички торчат, как две ручки опрокинутой кастрюли. Я только сейчас вспомнила, что в спешке даже причесаться не успела. Теперь весь день буду лохматая — у папы на голове такой ёжик, что расчёску носить нет смысла; он и дома редко вспоминает о ней.
Хорошо, что до площади не так далеко. От быстрой ходьбы у меня ноги заболели. Вот мы и пришли. На скамейках под тенистыми липами ни души. Мы сели на одну из них и притихли. Мне почему-то кажется, что сидеть молча, когда есть с кем поболтать, просто немыслимо.
— Папа!
— А?
— Какую рыбу будем ловить?
— Карпа.
— А большие карпы бывают?
— Бывают.
Я силюсь представить себе, как мы возвращаемся домой с большим карпом, нас встречает мама, и вид у нас гордый-гордый.
— Папа, а клёв сегодня будет?
— Наверняка. Видишь, какое ясное небо.
Я откидываюсь на спинку и напряжённо гляжу вверх. Надо мной тихонько шумит старая ветвистая липа. Сквозь листву проступает предутреннее небо. Звёзды уже потускнели, и только одна всё ещё ярко светит прямо передо мной.
— Папа, а что это за звезда?
— Обозная.
Когда-то, ещё до того, как я родилась, папа был лётчиком, и он знает множество интересных историй. Только рассказывает он их, когда собираются его друзья.
— А почему её называют обозной?
— Почему? В былые времена, когда ещё не было железных дорог и автобусов, грузы перевозили на тёлегах, запряжённых волами. Опасаясь разбойников, люди ездили не в одиночку, а группами. Такая группа повозок называлась обозом…
Папа замолкает. Его лицо на минуту освещает малиновый огонёк спички. Красная точечка тлеющей сигареты в густой тени лип похожа на светлячка.
— …На телегах сидели люди с ружьями наготове. Они везли зерно и другие товары к берегам Эгейского моря. Так как днём было жарко, ехали обычно ночью. И все по этой звезде ориентировались. Оттого её и прозвали обозной.
— Папа, а в те времена люди ходили на рыбалку?
— Ходили. Только ловили тогда неводом.
— А что это такое?
— Что, невод? Это такая сеть. Её бросали на воду, затем тянули к берегу. Если какую рыбу удавалось накрыть, её вытаскивали.
Тем временем прибыл ещё один рыбак. Он бесцеремонно подсел к нам, прикурил от папиной сигареты и хриплым голосом спросил:
— Куда?
— Под Казиче?не.
— Имеет смысл?
— Говорят.
— Я и сам туда собрался, но кто его знает… Я большей частью на Криви?нские пруды езжу. Там такой окунь идёт — с пол-литровую бутылку.
— На белого червя?
Незнакомец пренебрежительно пожал плечами.
— А на что же ещё? Окунь только на белого червя берёт. И то не всегда. Капризная рыба. Иной раз как начнёт клевать — не успеваешь в садок складывать. А бывает, что сам клюёшь носом.
— А! Вы уже здесь?
Это дядя Рангел. Он в шортах, перешитых из старых офицерских брюк. На нём какая-то матросская тельняшка и традиционная соломенная шляпа. Я только сейчас заметила, что при ходьбе он ступает как-то внутрь и тяжело раскачивается из стороны в сторону. Дядя Рангел сел возле нас, поставил удочку между коленями и ущипнул меня за нос.
— Тебя-то я никак не ожидал видеть.
— Почему?
— Мне бы в голову не пришло, что ты так рано встанешь.
— Я могу встать ещё раньше! — прихвастнула я.
Теперь, когда я стала заправской рыбачкой, для меня такое невинное хвастовство, по сравнению с тем, что говорят другие, вполне простительно. Рыбаки вообще любят пыль в глаза пускать. У них карп с поросёнка, кефаль обычно величиной в руку, а судак в Бата?кском водохранилище толстенный, как китайский термос. Но об этом рыбаки обычно рассказывают очень цветисто, их сравнения бывают на редкость удачны.
Дядя Рангел достаёт из рюкзака промасленный свёрток, разворачивает его и суёт мне в руку большой кусок слоёного пирога.
— На?, подкрепляйся, и посмотрим, кто съест больше.
— М-м! Не хочу! — говорю я в ответ, и мой рот наполняется слюной: при этом я посматриваю на папу. Он улыбается и кивает головой: бери, дескать.
Я беру тёплую баницу и запускаю в неё зубы.
Даже не подозревала, что в такую рань можно с таким аппетитом есть. С этой баницей в четыре часа утра не может сравниться никакая другая еда, хотя мама по части готовки большая мастерица. Что бы она ни сделала, всё ужасно вкусно.
Из-за поворота показался большой красный автобус. Мы поглядели в ту сторону и с удивлением увидели, что почти все садовые скамейки заняты рыбаками. Никто и не заметил, когда их столько нашло. А может, только я одна не заметила.
— А где же Афанасий? — заволновался дядя Рангел. — Ещё не хватало, чтобы он опоздал.
В это время мимо нас проходил усатый кондуктор в форменной фуражке.
— Куда идёт этот автобус? — спросил папа.
— В Горни Ло?зен.
— А следующий когда будет? — вмешался дядя Рангел, торопливо проглотив последний кусок баницы.
— В пять, — ответил усатый и удалился.
Папа и дядя Рангел переглянулись и тут же одновременно посмотрели на часы.
— Сколько сейчас, папа?
— Без пяти четыре.
— Точно четыре! — сказал дядя Рангел.
— У тебя солонка, а не часы! — заметил папа.
— Это у тебя солонка. Я только что проверял их по радио.
— А ты вообразил, что тебе скажут точное время в три часа? — бросил папа с весёлой улыбкой.
Трудно сказать, сколько продолжался бы этот спор, если бы не раздался предупредительный рык автобуса. Мы втроём растерянно переглянулись.
— Будем садиться, что ли? — спросил папа. — Но мы даже не знаем, куда ехать.
Тем временем автобус мягко тронулся с места. К нему уже подбежал какой-то долговязый человек. В свете уличного фонаря блеснули толстые очки, и мы услышали голос Афанасия:
— Эй! Пошевеливайтесь, а то опоздаем!
— Сам опаздывает, а мы… — недовольно буркнул дядя Рангел и ринулся к автобусу.
Мы с папой тоже не растерялись и бросились за ним следом.
Папа, конечно, догнал машину первым и, поймав меня за руку, втащил на подножку. Дядя Рангел схватил меня под мышки, и вскоре мы, запыхавшиеся, молча тряслись на задних местах автобуса.
— Терпеть не могу копуш! — начал Афанасий. — Видишь, что автобус трогается, что тут медлить!
— Это я медлю? — возмутился дядя Рангел. — Мы его ждём битых полчаса, а он…
— Меня ждать нечего! Я человек точный!
— Хватит! Не выводи меня из терпения!
— И ты меня тоже! — Афанасий примирительно улыбнулся. — Четыре билета до Вра?ни, — сказал он кондуктору и обернулся к папе. — Давай мелочь, а то у меня пятёрка!
Так началось это воскресенье.
Глава шестая, в которой рассказывается, как мы весь день ловили карасей и как упустили огромного карпа из-за того, что не послушались Афанасия. В этой главе я поймала большущего карася, после чего меня пришлось сушить на солнце
Когда мы высадились из автобуса близ дворца Враня, было уже светло. Не теряя времени, мы зашагали к Казичене.
— И тут успели заасфальтировать! — удивился папа.
— Окружная дорога! — пояснил дядя Рангел. Он водит машину и считает себя специалистом по части дорог. — Через год будет полностью закончена.
— Уж больно узкая! — заметил Афанасий.
— Нормальная дорога, — возразил дядя Рангел. — Нам автострады ни к чему!
— А жаль! — вмешался папа.
— Автострады нам понадобятся лет через пятнадцать.
— Верно! Так зачем же перестраивать её через пятнадцать лет, если можно построить сразу. Какой смысл дважды вкладывать деньги?
— Вот и со стадионом так получилось. Сделали бы сразу на сто тысяч мест, и точка. А теперь раскошеливайся на реконструкцию! — добавил Афанасий.
Интересно, что все они говорили так, будто сами вкладывали деньги, сами строили дорогу и эта дорога принадлежала им.
— Папа, а зачем они нам, эти дороги?
— Как зачем? По ним ездят машины.
— Почему же вы их строите? Пускай бы государство этим занималось.
Все засмеялись, а Афанасий зашагал рядом со мной.
— Так мы и есть государство.
— Погляди вон на этот камень, — дядя Рангел указал на километровый столб у обочины. — Откуда знать, что он установлен не на папины деньги, или на мои, или, скажем, на деньги тёти Марии? Все мы работаем на государство.
— Выходит, что всё это наше?
— Так оно и есть, — ответил папа. — И заводы, и поезда, и озёра, и реки… Только принадлежит всё это не мне, не тебе, а всем нам, всем болгарам… Поняла?
— Тогда почему же мы платим за то, что едем в поезде?
Все снова засмеялись, а дядя Рангел сказал:
— Потому что мы ещё малость не доросли!..
Это меня очень удивило: и папа, и дядя Рангел, и Афанасий — взрослые люди, а у Афанасия рост почти два метра.
— А сколько нам ещё расти?
— Много! — с усмешкой заметил папа. — Подрастёшь ещё немножко, тогда поймёшь…
— И Афанасий ещё должен расти?
Все засмеялись.
— Ну конечно! — сказал дядя Рангел. — Ему больше других надо расти.
— Почему?
— Потому, что он бывший футболист! — сказал папа.
— На бульдо или на пробку будем навешивать поводки? — спросил Афанасий.
— На бульдо, на пробку — всё равно.
Я потянула папу за руку:
— Что ещё за бульдог, папа?
— Не бульдог, а бульдо! Это такой шарик, чуть больше пробки, потом увидишь.
Скоро мы пришли на место. Я всего третий раз на рыбалке, но и у меня уже есть рыбачьи навыки. Я присматриваю за вещами, если папа и дядя Рангел уходят слишком далеко. Мне строго запрещено кричать или звать их и не в меру суетиться. Дядя Рангел говорит, что рыба не любит шума и болтовни.
Всякий раз, когда приходишь на новое место, оно тебе кажется голым и неприветливым. Такое чувство было у меня и теперь. Песок, мокро, сыро. Стоячая вода едва заметно морщинилась от лёгкого ветерка. И судя по всему, тут совсем неглубоко. Может, по колено или чуть глубже.
Мы сбросили на берег рюкзаки и тут же стали налаживать удочки.
Афанасий вынул несколько катушек с очень тонкой леской, прикрепил к лескам увесистые грузила, осмотрел бульдо. Теперь и я увидела, что это такое. Обыкновенный пустотелый пластмассовый шарик с крышечкой. Если в него налить немного воды, он слегка погружается в воду. А без воды — плавает на поверхности.
Афанасий отщипнул комочек мамалыги, которую мы с папой приготовили.
— Вот это вещь! Ты сама её сделала, Ани?
— С папой вдвоём, — ответила я и присела возле него на корточки.
Афанасий насаживал на каждый крючок мамалыгу и приминал её пальцами.
— Порядок! — бодро сказал он, покончив с этим делом. Выпрямившись, он раскрутил привязанное к леске грузило и послал его далеко от берега. Свинец плюхнулся в воду, а на поверхности осталась лишь светлая точка — бульдо.
Таким же способом Афанасий забросил ещё две удочки. Потом вытер о штаны жирные руки и поманил меня пальцем.
— Ани! Садись вот тут и следи за теми шариками. Если какой из них начнёт прыгать, зови меня. Поняла?
Я кивнула и села на папин рюкзак.
Папа и дядя Рангел тоже успели забросить удочки. Афанасий присоединился к ним.
Кто из них вытащил первого карася, мне сказать трудно, потому что я не отрывала глаз от белых шариков. Я только слышала, как дядя Рангел произнёс: «Хоп!»
Когда я обернулась, папа опускал в садок трепыхающуюся рыбку. Я вскочила на ноги и кинулась к нему. Мне не терпелось посмотреть, что папа поймал. Так вот он какой, карась! Небольшая золотистая рыбёшка, плоская, голова тупая, а рот разинут — дальше некуда.
Я полюбовалась рыбкой, потом мне стало её жалко, и я вернулась к рюкзакам.
— А карась очень вкусный? — обратилась я к стоящему рядом Афанасию.
— Нет, не очень, — ответил он.
Хотя Афанасий такой же взрослый, как папа, я его называю по имени, и он не обижается. У него очень доброе лицо, особенно когда на него смотришь с близкого расстояния, и такие же добрые, чуть прищуренные глаза, хотя за толстыми очками они кажутся немного выпученными.
— Тогда зачем его ловить?
Он презрительно поморщил нос.
— Чтобы убить время. Впрочем, жареный он неплох, только перед тем, как класть на сковороду, надо отделить голову. Иначе будет пахнуть болотом. К тому же он очень костлявый.
— А карась трудно ловится?
— Карась на редкость ленивая рыба. Иногда проглотит один крючок, потом другой, потом ляжет на дно и лежит себе. Ждёшь, ждёшь, наконец решаешь проверить удочку, вытаскиваешь, а на ней карась. Поэтому надо проверять время от времени. Хоп!
Афанасий дёрнул удочку, и прямо ему в лицо шлёпнулся такой же золотистый карась.
И началось. То папа, то дядя Рангел, то Афанасий вытаскивали из воды рыбёшку.
Первое время мне было интересно, потом я снова перевела взгляд на три блестящие точки, плавающие посреди озера. Я глядела на них так долго и с таким напряжением, что в моих глазах эти точки стали двоиться и троиться. Я отвернулась в сторону, мигнула глазами раз-другой и снова отыскала шарики. Но вот что странно — их оказалось только два.
В напряжённых поисках третьего, я вдруг увидела, что он то подпрыгнет над водой, то снова потонет. У меня даже во рту пересохло, я испугалась и закричала:
— Папа!
Все в тревоге поглядели в мою сторону.
— Смотри! — Я показала пальцем на середину озера.
Папа, Афанасий и дядя Рангел тут же бросились ко мне, словно мне грозила опасность.
— Погоди! — подал голос Афанасий и ухватился за леску.
Мы втроём столпились вокруг него. Леска туго натянулась и время от времени тихонько звенела.
— Что-то большое! — взволнованно прошептал Афанасий. — Батюшки, огромный карп на крючке!
Рыба пыталась освободиться. Она уходила то вправо, то влево, а оказавшись на поверхности, сильно била хвостом, и от неё расходились волны.
Метр за метром Афанасий тянул рыбу к берегу.
— Давайте подсачек! — скомандовал Афанасий.
Папа с дядей Рангелом переглянулись.
— У меня нет! — сказал папа.
— У меня тоже! — почти одновременно сказал дядя Рангел.
— Фу-ты! И я свой забыл! Ани! Беги вон к тому толстяку, может, у него есть подсачек!
Мне ужасно хотелось увидеть, как будут вытаскивать из воды большого карпа, но раз сказано, надо бежать. Папа ведь предупреждал меня, что если я хочу ходить с ним на рыбалку, то должна во всём его слушаться. И я со всех ног пустилась бежать к толстому дяде, который удил рыбу неподалёку от нас.
— У вас есть подсачек? — спросила я, запинаясь.
— Что? — вздрогнул толстяк.
— Наши поймали большого карпа. Просят подсачек.
— Да ну? — У него загорелись глаза. Бросив удочку, он кинулся в нашу сторону.
Едва догнав рыбака, я вцепилась в полу его куртки.
— Подсачек нужен!
— Нет у меня! — лихорадочно крикнул толстяк и, высвободив полу, снова пустился вперёд.
Я беспомощно поглядела вокруг и, не обнаружив других рыбаков, побежала за ним следом.
Карпа уже подтащили к самому берегу. Я увидела его массивную чёрную спину. Когда Афанасий притянул его ещё ближе, он вдруг опрокинулся, и все увидели его широкое жёлтое брюхо.