Веня попытался встать, но его так качнуло, что он ткнулся носом в жесткие елочные колючки.
«Без опохмелки не встать», — решил он.
Подтянув к себе бутыль, Веня откупорил ее зубами и выпил все, что было на донышке. Его передернуло от резкого запаха самогона, но тут же щекочущее тепло приятно разлилось внутри. Оно будоражило застоявшуюся кровь.
Поправив на культе ремешки деревянной ноги, Веня подполз к тонкой осине и, держась за нее, поднялся.
«Куда теперь идти? — не мог сообразить он. — И где же я все-таки мальчишку оставил?»
— Ром… Ромка! — крикнул он.
Язык у сапожника уже довольно сносно ворочался и голос был звонким, но никто ему не откликнулся. Только в кустах фыркнул ежик и затопал в сторону.
«Видно, ушел домой, — заключил Веня. — Поплетусь и я».
Нащупав тропу, сапожник заковылял по ней и запел песню: «Ночка темная, я боюся, проводи меня, Маруся…»
Не успел Веня спеть и одного куплета, как перед ним выросла темная фигура рослого человека, сидевшего в засаде.
— Ни с места! Руки вверх!
Яркий луч фонарика ослепил инвалида, но он не испугался, стал хорохориться:
— Ты кто такой, чтоб меня слепить? Лесничий, что ли?.. Не боюсь, где хочу, там и гуляю.
— Не шевелиться! — предупредил незнакомец, и Веня увидел в его руке маузер. Как ни был пьян сапожник, все же сообразил, что с ним не шутят.
— Ты кто, бандит или милиционер? В меня больше стрелять нельзя. Я и так инвалид.
Неожиданно на тропе появился еще один человек и с укором сказал:
— Зря шум поднял. Надо было пропустить.
— Так он же горлопанил, товарищ Живнин, — стал оправдываться милиционер. — Может, предупреждал кого.
— Это мы сейчас выясним. Что вы здесь делаете? — обратился к задержанному Николай.
— Блуждаю, — ответил сапожник. — Разве нельзя в лесу честному человеку заблудиться?
— Я с вами шутки шутить не намерен. Имя? Фамилия? Где проживаете?
— Вы что, никак Веню-сапожника не знаете? Вот так милиция! Да спроси за железной дорогой кого хочешь, он тебе и дом покажет, и про мою работу наговорит.
— Вы его знаете? — спросил Живнин у милиционера.
— Знаю, — ответил тот. — Не раз за буйство утихомиривал.
— Так что же вы все-таки в лесу делали? — принялся за свое следователь. — Может, на свидание к кому шли?
— Во, правильно! — обрадовался Веня. — С Нюрой свидеться хотел. Я с ее бидончиками любовь кручу. — И ему вдруг вздумалось опять затянуть старую песню:
— «Провожала, жалко стало…»
Но закончить ее не удалось, так как милиционер, заткнув кляпом раскрытый рот, зашипел:
— Нишкни!
— Уложите его спать, — приказал Живнин. — Пусть протрезвится.
Вене связали руки и уложили на сухой мох под соснами. Он попытался было высвободиться и, ничего не добившись, устало затих.
* * *
«Случайно или умышленно появился сапожник в лесу? — размышлял Живнин, сидя в засаде. — Его могли напоить воры и направить по тропе, а сами идти на расстоянии и прислушиваться. Неопытный милиционер попался на примитивную удочку. И я не учел все варианты при инструктаже. Чго же теперь предпринять: забрать краденое и выждать?»
Проснувшись, Веня попробовал шевельнуть здоровой ногой — она ему не подчинялась. Руки тоже словно прилипли к телу и затекли. Выплюнув изо рта остатки кляпа — какие-то волокна, — сапожник жалобным голосом попросил:
— Ребятки! Нет ли чего опохмелиться? Рукой и ногой шевельнуть не могу.
— Развяжите его, — приказал Живнин. — И дайте попить.
Милиционер, развязав Веню, приложил к его рту горлышко фляги. Полагая, что его угощают спиртным, сапожник присосался к фляге, запрокинул голову и… содрогнулся. От теплой, пахнувшей болотом воды его чуть не вырвало.
— Фу, какая гадость! — воскликнул он и, сплюнув, закашлялся.
Живнин начал допрос издалека:
— Где ногу потерял?
— Под Ямбургом… Бандиты Булак-Балаховича раздробили.
— Значит, был бойцом Красной Армии?
— А то как же! Взводом разведки командовал, именные часы имею, — принялся хвастать Веня.
— Где же эти часы?
— Пропил, — сокрушенно признался сапожник. — А все из-за гада мельника, которого Ян Янычем кличут. Лийв — фамилия его. Он прикидывается добряком, а сам оборотень, кулацкая морда! До войны я у него на все руки был. Приводные ремни сшивал, мешки ворочал, жернова запускал. А пришел без ноги, он даже осевок пожалел. «Не годишься теперь мне. Да и платить нечем». Ишь гад какой! А сам крестьян, которые зерно привозят, батрачить заставляет. И вроде не кулак, наемной силы не имеет. Но я его еще выведу на чистую воду.
Видя, что арестованный сильно уклонился от вопроса, Живнин его перебил:
— Кто вас вчера напоил?
— Никто, сам малость выпил.
— Где самогон брали?
— Нашел в лесу. — Заметив, что ответ вызвал ухмылку не только у следователя, но и у милиционеров, сапожник для убедительности добавил:
— Не верите, Ромку спросите, он со мной был.
— Какой Ромка?
— Соседский мальчишка. Мы с ним рыбу пошли ловить и заметили, как чухны самогон прячут.
Говоря про это, Веня не хотел подводить Нюрку, ведь ее товар мог ему еще пригодиться.
— А когда вы церковный клад нашли? — полюбопытствовал Живнин.
— Какой клад? Никакого клада не видал. Я живцов ловил, жерлицы ставил.
Николай на всякий случай решил проверить, не выдумывает ли сапожник. Милицейские лошади были скрыты в зарослях ольхи. Один из милиционеров сбегал в низину и привел двух коней.
Живнин помог Вене вскарабкаться на спокойного гнедого жеребца, а себе взял молодого, горячего.
Отдохнув за ночь, кони, выбравшись на проселок, понеслись вскачь. Николаю пришлось придерживать своего Вихря, чтобы не потерять в пути еще не протрезвевшего сапожника.
К озеру они прискакали быстро. Живнин, соскочив с коня, хотел было помочь Вене, но тот сам соскользнул на землю. Ведь он когда-то был лихим кавалеристом.
Жерлица у ручья оказалась размотанной. Отвязав дрожащими руками рогатку от кола, Веня дернул шнур, но живой тяжести не ощутил. Пустой крючок шел, цепляясь за траву.
— Видно, щуренок сожрал наживку, — определил сапожник и, смотав шнур, направился к другой жерлице.
У крутого берега, где дно было песчаным, попался горбатый окунь фунта на два. Веня вываживал его недолго: двумя рывками угомонил, а третьим вытянул на траву и оглушил подвернувшимся обломком коряги.
На третьей жерлице сидела крупная рыба: шнур был натянут, а кол притоплен.
— Эту я с плота ставил, — сказал Веня, — так до нее не доберешься. Подмоги, а? — обратился он к Николаю.
Тот охотно разыскал плот, сам подгреб к жерличному колу и вытащил на плот утомленную щуку-утятницу.
— Ну и крокодила поймал! — обрадовался Веня. — Фунтов пятнадцать потянет. Хошь, половину отдам? — предложил он.
— А мне-то за что? Это твой улов. Не надо мне щуки, спасибо, — отказался Живнин.
Наломав длинных и гибких веток ивняка, Николай сплел хлыст, пропустил его под жабры щуке и повесил добычу на седло у стремени. Щука оказалась такой длинной, что хвост ее волочился по земле. Пришлось ее подтягивать выше.
— Ты что же — арестуешь меня вместе со щукой? — поинтересовался Веня.
— Зачем? Просто я возьму от тебя подписку о невыезде.
Подсадив инвалида на коня, Живнин вскочил на своего Вихря и направился в город.
Подозрительные гости
Почти всю ночь Ромке снилось, что он вел на поводке рвущуюся вперед собаку-ищейку, гнался с нею по лесу за бандитами и стрелял из нагана, который ему подарил за храбрость Живнин.
Утром Анна даже не дала ребятам поесть. Быстро нагрузила тележку и заставила тащить.
Громачевы раньше обычного прикатили к обжорному ряду, и все же многие торговки уже суетились у столов. Анна первым делом застелила край стола клеенкой и выставила прибор с флажком. Затем принялась вытаскивать ложки, вилки, ножи и чашки…
На ярмарку съехалось много крестьян. Казалось, что вся площадь от края и до края заполнена телегами, бричками, двуколками. А с двух сторон прибывали все новые и новые возы…
Крестьяне распрягали лошадей, надевали им на морды торбы с овсом или сеном, раскладывали товары: мед, масло, творог, сыры, сало, молодой картофель, ранние овощи, ягоды, изделия из кожи, дерева, бересты, лыка. Меж возов сновали первые покупатели.
В толпе Ромка приметил бородатого детину в серой грубошерстной куртке, подпоясанной солдатским ремнем. Он шел вдоль столов обжорного ряда и приглядывался к выставленным котлетам, пирожкам, творожным катышкам, жареной рыбе, соленьям. Подойдя к столу Анны, детина расправил флажок прокуренными когтистыми пальцами, полюбовался вышитым ландышем и спросил:
— А он чего выставлен? Продаешь?
— Не лапай, не продажный! На счастье стоит.
— Ну, если на счастье, то и мне, видно, повезет. В долг накормишь?
— Много тут таких! — продолжала какой-то странный разговор Анна.
— Да не очень, всего двое. А пока возьми для Ян Яныча задаток.
Детина сунул под прибор с флажком свернутую бумагу. Ромка заметил, что это не деньги, а скорей записка, сложенная фантиком. Не разглядывая этот фантик, Анна спрятала его под передник и с наигранной усмешкой спросила:
— Так сколько вам пирожков подать?
— А все, что найдешь, — негромко ответил бородатый. — В накладе не оставим.
— А не объешься?
— Не бойся, у меня дружок водятся.
Бородатый махнул кому-то рукой. Из-за ларьков вышел долговязый парень с берестяной котомкой, одетый по-деревенски. Усы у него едва намечались, а волосы были длинными, они лохмами выбивались из-под фуражки со сломанным козырьком. Видно было, что парень давно не стригся.
Ни слова не говоря, долговязый уселся рядом с бородатым за стол, зажал меж ног котомку и, сняв фуражку, перекрестился.
Анна налила парням по большой миске бульона и выставила тарелку пирожков.
Гости, видно, сильно проголодались: они жадно хлебали бульон деревянными ложками, а пирожки, казалось, глотали не разжевывая. Тарелка мгновенно опустела. Наполняя другую, Анна предупредила:
— Лишку не переберите, худо станет.
— Ничего, у нас желудки верблюжьи, на три дня запас берут, — ответил бородатый и, понизив голос, попросил: — Пока мы здесь угощаемся, сходила бы к мельнику. Нам чикаться некогда, ответ нужен.
Анна окликнула Ромку.
— Побудь за меня, — велела она ему. — Если еще захотят бульону, — подлей. А пирожки пусть все берут. Я новых принесу.
И она, подкрасив помадой губы, ушла.
Расстегнув вороты рубашек, третью порцию бульона парни хлебали не спеша. Каждый из них съел не менее двух дюжин пирожков.
Насытившись, бородатый принялся шарить рукой в кармане куртки. Вытащив щепотку каких-то крошек и табачной пыли, он огорченно сказал:
— Эх, елка-палка, курево кончилось! Паренек, может, у тебя найдется закурить? — обратился он к Ромке.
— Нет, я некурящий.
— А свои деньги водятся? — не унимался гость.
— Своих нет, но мне братишка даст, если надо. Он на кино копит.
Бородатый оживился.
— Купил бы ты нам хороших папирос да пару бутылочек самогона, я бы тебе за это вот такую штуку дал.
Он сунул руку за пазуху и вытащил что-то зажатое в кулаке. Поглядев по сторонам, не наблюдает ли кто за ними, бородач под полой куртки разжал кулак. На широкой ладони, сияя никелем и перламутровой ручкой, лежал миниатюрный пистолет.
— Дамский монтекристо, — шепнул он. — Шестизарядный. Жаль, патрончиков нет. Но ты тут в городе достанешь.
У Ромки от вида пистолета даже дух захватило. А слово «монтекристо» напоминало о романе Дюма. Это оружие, наверное, из подземных кладовых. Надо немедля достать все, что требует бородач.
— Дай подержать, — попросил Ромка.
— Потом, — отвел его руку гость. — Ты сперва достань, что я прошу, а тогда уж и подержишься.
— Хорошо, подождите меня.
Ромка подозвал Димку.
— У тебя деньги с собой? — спросил он.
— С собой, — ответил Димка. — Я на карусели хочу покататься и сахарной ваты купить.
— Нашел на что тратить! — не одобрил его намерений Ромка. — Тут мне настоящий пистолет монтекристо предлагают. Вместе стрелять будем. Отдай деньги, бери корзину и — бегом к нашему тайнику. Возьмешь две бутылки самогона и принесешь сюда.
Схватив кошелку, в которую Анна складывала приборы, Димка умчался к дому. Ромка, подсчитав деньги, подошел к гостям и спросил:
— Каких папирос купить?
— Самых что ни на есть лучших, — ответил бородач. — Толстых и сладких.
— «Пушку», что ли?
— Во-во! Пачки по три на брата. И пару кремешков для зажигалки. Хватит у тебя денег?
— Хватит, — гордо ответил Ромка.
Мальчишка сходил к табачному ларьку и принес шесть пачек «Пушки», два кремешка и коробок спичек.
— Ну, ты прямо колдун! — похвалил его бородатый и предложил папиросу, но Ромка отказался.
Гости с наслаждением выкурили по папиросе, выпуская дым через ноздри. Затем долговязый, затоптав окурок в землю, уложил оставшиеся пирожки в свою котомку и, ни слова не говоря, ушел за ларьки.
Бородач тоже поднялся.
— Пойду потолкаюсь, — как бы самому себе сказал он. Но Ромка преградил ему путь.
— А как же пистолет?
— Получишь, когда все отдашь, — ответил бородатый. — А мамке скажи, что я через часок вернусь.
И он, закурив новую папиросу, исчез в пестром водовороте толкучки.
«Обманет, — решил Ромка. — Зря я ему папиросы отдал».
Вскоре вернулся запыхавшийся Димка. Он был не один, с ним пришли братья Зарухно. Они принесли две бутылки, завернутые в коричневую бумагу.
— Зачем тебе самогон? — спросил Нико.
Ромке не хотелось говорить о пистолете, но пришлось сознаться и высказать свои опасения.
— Очень у него глаза бесстыжие, верить нельзя.
— А мы последим за ним, — пообещал Нико. Ты просигналь, когда он явится, или Димку пришли. Мы у карусели будем.
Не успели они отойти, как появилась раскрасневшаяся Анна.
— Где гости? — спросила она.
— На толкучку пошли, сказали — скоро вернутся.
Анна принесла из дому остатки пирожков и стала на керосинке разогревать бульон.
Бородатый пришел, когда за столом закусывали какие-то железнодорожники. Он поманил к себе Анну и тихо спросил:
— Ну, как?
— Записки не написал, — вполголоса ответила Анна. — Сказал, что ждет на старом месте после одиннадцати.
— Осторожный, черт, — не то похвалил, не то ругнулся бородатый. — Ты бы нам еще пирожков да деньжат немного. А то ходим по ярмарке и облизываемся, словно нищие. И товарищи угощения ждут.
— А я-то с какой радости раскошеливаться должна? — как бы поразилась Анна. — Мое дело маленькое: снесла — и помалкивай. За утреннее не знаю, кто расплатится. Он ни копейки не дал.
— Не прикидывайся сиротой, не обеднеешь. Хочешь, сейчас кой-чего дам? Только сумеешь ли загнать?
— Покажи.
Бородатый направился за ларьки. Ромка, мигнув Димке, нагнал его.
— Самогон уже здесь, — сказал он негромко.
— Молодчага, — похвалил детина. — Давай сюда.
Димка передал две бутылки. Бородатый спрятал их в карманы и зашагал дальше. За ларьком его, оказывается, поджидал долговязый. Взяв от него котомку, бородач что-то шепнул напарнику и повернул к обжорному ряду.
— А пистолет? — спросил Ромка.
— Какой пистолет? — осклабился гость. — Это же зажигалка. Она мне самому нужна.
— Зачем же вы папиросы и самогон взяли?
— В нашем деле не обманешь — не выпьешь. — И он загоготал, словно сказал нечто остроумное, но тут же поспешил успокоить:
— Ты не беспокойся, я с мамашей за все расплачусь.
— Я не хочу, чтоб ты с мамашей… она не должна знать.
— Ну, тогда не рыпайся и жди, когда у меня монета заведется.
Грубо отстранив с дороги мальчишку, детина подошел к столу и поставил котомку у ног Анны.
Та присела на корточки и, сделав вид, что возится с керосинкой, принялась внимательно разглядывать содержимое котомки.