— Но мне надоело, я не могу больше обстирывать их и кормить.
— Нато терпеть. Постарайся, чтобы мальшик гофорил: «Ничего не знаю». Иначе тепе и мне — тюрьма.
Ян Яныч помог Анне донести чемоданы до улицы, на которой жили Громачевы, и здесь еще раз напомнил:
— Путь топрой… приласкай, поглать. Надо уметь притфоряться.
—
* * *
В горестных раздумьях Ромка уснул. Сон его походил на обморок. Мальчишка лежал бледным, дышал открытым ртом.
Проснулся он от резкого запаха жареной рыбы. Ему почудилось, что на кухне по-прежнему хлопочет Анна. Там по-всегдашнему хлопали дверцы плиты, скреб сковородку нож, звякали конфорки и трещало масло…
«Ведь Анна уходила от нас, — вспомнил Ромка, — неужели она вернулась?»
Он лежал на боку с открытыми глазами и, затаив дыхание, вслушивался в шумы кухни: попробовал было повернуться на спину, но от боли чуть не вскрикнул. Все тело словно было стянуто жгутами, сплетенными из крапивы и колючего репейника. От малейшего движения они как бы сильней врезались в тело.
Вскоре треск, звяканье и скребки на кухне затихли. В комнату вошла раскрасневшаяся Анна. Ромка не успел зажмуриться, и она заметила, что мальчишка больше не спит.
— Прости меня, дуру, — виноватым голосом попросила она. — Я не хотела так… Сам виноват, не надо было грубить. Покажи, как там спина? — Она повернула Ромку на живот и, разглядывая исполосованную спину, стала причитать: — Ох ты, мой миленький… Бедный мой! Ну и нахлестала ж я тебя! Но ничего… опухоль уже спадает. Сейчас кремом помажу, все пройдет.
Она принесла баночку пахучего крема, принялась дуть на больные места и осторожно смазывать рубцы.
— Ты не догадываешься, почему я так обозлилась? — спросила она. — Ведь из-за того, что ты наболтал, я могу попасть в тюрьму. Потому что от меня Веня получил денатурат, напился и пошел драться. Прежде чем распускать язык, надо было подумать. Ты ведь не хочешь, чтобы я очутилась за решеткой? Тогда молчи. Или говори: «Ничего не видел, ничего не знаю». Особенно про мельника. Он не дотрагивался до Вени. Ты этого не видел. Обещаешь мне?
«Саму драку я действительно не видел, — опасаясь вновь вызвать гнев Анны, подумал Ромка. — Лишь Нико разглядел, как они толкались. Пусть он и рассказывает». И он с легкой душой пообещал:
— Ладно, ни про кого не скажу.
— Ну и молодчина! Умница, — похвалила Анна.
Она принесла мягкую фланелевую рубашку и помогла Ромке натянуть ее на плечи.
— Иди поешь свежей рыбки, — предложила она. — Скорей поправишься.
В кухне за столом уже сидели отец и Димка. Они с аппетитом уплетали поджаристых окуней и ельцов с картофелем. Анна, присев на табурет, заговорила:
— Как приятно, когда вся семья за столом! Хоть не очень-то вы меня жалеете и любите, но, оказывается, не могу я без вас. — И она стала тут же выдумывать, что заставило ее вернуться — Дошла я до речки, села на берегу, плачу и думаю: «Утоплюсь, не для кого мне жить. Все против меня… И идти некуда. Нет ни матери, ни сестры». Вгорячах разделась… Один лишь крестик на теле остался. Вошла по горло в воду и думаю: «Сейчас опущусь на колени, вдохну полную грудь воды и не всплыву». И тут словно кто-то в ухо шепчет: «А как же мальчики? Они еще глупые. Ты же слово давала вырастить их. Они же пропадут без женского глаза. Смирись! Бог терпел и людям велел…» Чувствую — нет во мне больше ни зла, ни обиды. «Если утону, какой же я перед богом предстану?» Умыла я лицо… попила водицы холодной и, словно после причастия, вышла на берег. Быстрей оделась, чтоб нечистый опять не попутал, — и к вам…
Погоня
На рассвете, когда Живнин собирался снять засаду, на лесной дороге появилась двуколка с пегой лошадью. На ней прикатили два парня, о которых говорили мальчишки.
— Приготовиться! — шепотом скомандовал милиционерам Живнин.
Вкатив в ельник, парни привязали лошадь. Долговязый остался у повозки на стреме, а усатый с мешком в руках вышел на болото. Поглядывая по сторонам, он, пригнувшись, подобрался к поваленной ели и торопливо стал разбрасывать лапник.
Какой-то метки, видимо, не оказалось на месте, потому что усатый вдруг вскочил и побежал к повозке.
— Стой! — выбежав на болото, крикнул Живнин. — Стрелять буду!
Но первым начал стрелять из ельника долговязый. Пули просвистели где-то рядом. Живнин, укрывшись за толстым стволом сосны, крикнул милиционерам:
— Обойти, не выпускать на дорогу!
Но было поздно. Отстреливаясь, бандиты выкатили из ельника, и, нахлестывая коня, устремились к дороге.
— На коней! — приказал Живнин.
Один из милиционеров успел вскочить на коня раньше его и поспешил следом за повозкой. Николай бегом вывел своего Вихря на поляну, взлетел на него и помчался вдогонку.
Двуколка, поднимая пыль, неслась далеко впереди. Слышны были выстрелы. «Наш стреляет или они?» — не мог понять Живнин и гнал коня во весь опор.
Вскоре он заметил, как лошадь, на которой скакал милиционер, засбоила и, хромая, замедлила бег. Николай обошел ее слева и, вытащив из кобуры наган, дважды выстрелил. Затем прибавил скорости и начал настигать повозку. Расстояние между ними сокращалось.
— Стой! — вновь потребовал он. — Стой, стреляю!
Но его приказы на бандитов не действовали. Усатый продолжал нахлестывать ошалевшую лошадь, а долговязый, сидя к напарнику спиной, отстреливался из обреза.
На крутом повороте двуколка вдруг накренилась. Проехав на одном колесе, она зацепилась за валун и свалилась набок. Бандиты вылетели из повозки, но мгновенно вскочили на ноги. Они хотели было погнаться за лошадью, волочившей опрокинутую повозку, но одумались, кинулись в лес.
В том месте, где двуколка опрокинулась, на земле валялись рассыпанные патроны и — среди клочьев сена — две гранаты-лимонки.
— Не упускать усатого! — сказал Живнин подоспевшим милиционерам. — Постарайтесь взять живьем. Я иду за длинным.
И он с наганом в руке кинулся в погоню.
Усатый бандит, прячась за стволы деревьев, то и дело стрелял из пистолета. Он прикрывал заметно хромавшего напарника.
«Ранен или подвернул ногу? — не мог определить Живнин. — У него, кажется, никакого оружия не осталось».
Видя, что с напарником не спасешься, усатый прекратил стрельбу и помчался в сторону — к зарослям ольхи и березняка. Милиционеры устремились за ним, а Николай, понимая, что тот отвлекает погоню на себя, продолжал преследовать долговязого.
Бандит не просто хромал, а волочил правую ногу. Карабкаясь на косогор почти на четвереньках, он дважды падал и соскальзывал вниз. Живнин настиг его в седловине и с ходу сбил с ног. Но противник оказался вертким, он мгновенно поднялся и, выхватив из ножен финку, пригрозил:
— Сунься только, лягавый, кишки выпущу!
«Зачем лезть на рожон?» — подумал Живнин и, заметив, что штанина на правой ноге долговязого потемнела от крови, предложил:
— Брось нож! Тебя перевязать надо… Кровью изойдешь.
— Ишь добренький! — оскалясь, произнес долговязый и, сильно побледнев, повалился на землю. Он был без сознания.
Опасаясь, что бандит изойдет кровью, Живнин распорол его штанину и, выдрав полоску из нижней рубахи, перевязал продырявленное пулей бедро.
Стрельба уже умолкла. Живнин поднялся на вершину холма и стал вглядываться в лес. Милиционеров нигде не было видно, только у дороги стояли на привязи три оседланных коня, а много дальше за поворотом — пегая лошадь. Ее опрокинутая двуколка, видно, за что-то зацепилась на обочине.
Живнин окликнул помощников. Вскоре ему ответил один из милиционеров:
— Сейчас выйдем!
— Нужна ли помощь?
— Обойдемся-я!
Минут через пять из зарослей показались милиционеры. На зеленых ветвях они волочили безжизненное тело усатого бандита.
— Убили? — спросил Николай.
— Сам, гад, подорвался, — сказал пожилой милиционер. — Когда патроны кончились, он выхватил гранату и шумит: «А ну, мильтоны, назад! Не подходи!» Да, видно, передержал: в руке она у него и грохнула…
Погрузив мертвого и раненого на двуколку, милиционеры повезли их в больницу.
После доклада Живнина начальник Угрозыска спросил:
— Теперь что же — мельника и торговку будешь брать?
— Нет, — ответил Живнин. — Прошу разрешения их пока не трогать. Бандиты ведь не знают, что случилось с посыльными. Им придется вновь пользоваться связной и услугами мельника. Лучше установить наблюдение — может, они вовсе не из банды Серого.
— Да, да, конечно, — согласился начальник. — Надо найти людей, которые могут опознать бандитов. Только долго не тяни.
Из милиций Живнин отправился к Фоничевым и пригласил Матрешу и Трофима пойти с ним в больницу и поглядеть на взятых бандитов. Не те ли нападали на них?
Фоничевы неохотно собрались и пошли с ним. По пути Трофим осведомился:
— Если опознаем, лошадь и телегу мне вернут?
— А как же! Обязательно.
Матреше сначала показали раненого бандита. Она боязливо подошла к койке, поглядела на лежащего и, выйдя из палаты, растерянно сказала:
— Такого, вроде бы, тогда в лесу не видела.
Трофим дольше разглядывал разметавшегося бандита и твердо сказал:
— Не знаком он нам. Те постарше были.
В морге же никаких сомнений не оставалось.
— Энтот… Нахальные зыркала даже мертвый не закрыл, — злобно сказал Трофим. — Бандюга чертов.
— Узнаю… Он насильничал и мужа бил, — трясясь, подтвердила Матреша и в голос заплакала.
Муся Мальченко
В спортзале Живнин, увидев Ромку в рубашке со спущенными рукавами, спросил:
— Ты почему одет не по форме?
Тот смутился и, потупясь, сказал:
— Мне дома влетело за то, что с вами ездил на мельницу. Стыдно ребятам показывать.
Задрав рубаху, Ромка обнажил исполосованную спину.
— Ого-го-го! — сочувствуя, произнес Николай. — За одно это следовало бы ее посадить за решетку. Не думал, что твоя мачеха способна так зверствовать. Объяснила, за что бьет?
— Да. И мне пришлось дать честное слово, что я больше ничего не скажу о мельнике.
— Понятно. Ну что ж, раз дал слово — держи! Хотя твоя мачеха не достойна, чтобы проявляли благородство. Кстати, позавчера вечером она ходила куда-нибудь с чемоданом?
— Да. Хотела от нас совсем уйти… даже утопиться. Потом ей кто-то на ухо шептал. Она передумала.
— Любопытно, — ухмыльнулся Живнин. — Она у вас редкая выдумщица.
Из спортзала Живнин отправился в больницу. Температура у долговязого понизилась, но он отказался назвать имя.
«Этот не скоро расколется, — понял Живнин. — Боится мести. Мы грозимся лишь тюрьмой, а сообщники по банде — смертью. Для него лучше молчать».
Он не стал терять времени и распорядился, чтобы долговязого из больницы под конвоем перевезли в тюремный изолятор, а то еще, чего доброго, убежит из палаты и известит банду о провале.
Надо было придумать что-то решительное. Но что? Серый конечно захочет узнать, куда запропастились двое из банды. В ближайшие дни он пришлет кого-нибудь. Посланец, видно, заглянет на рынок. Там надо поставить своего человека. Мужчина не годится, вызовет подозрение. А где найти женщину, чтобы согласилась торговать в обжорном ряду? Мальчишек втравлять в это дело больше не хотелось.
Размышляя об этом, Живнин вспомнил, что за последнюю неделю он ни разу не повидал Мусю Мальченко и очень мало сделал для пионерского клуба.
Николай был членом бюро укома комсомола. Ему, Гене Турбину и Мусе Мальченко товарищи поручили найти помещение и организовать в городе отряд пионеров. Геня уже уехал в Ленинград на курсы пионервожатых, а Николай с Мусей раздобыли помещение— бывший магазин для новобрачных, в котором продавали подвенечные платья, фаты, свечи, кольца, крестики, иконы. Это каменцое здание с огромными зеркальными витринами следовало срочно отремонтировать и приспособить под клуб.
По пути Живнин заглянул в швейную мастерскую, в которой Муся Мальченко была организатором комсомольской ячейки. К нему вышла девушка в пестрой юбчонке и белой кофточке. Ему милы были ее вздернутый носик и чернинка в глазах. Прикрывая рот ладошкой, Муся спросила:
— Что-нибудь стряслось?
— Эге, не могу без тебя обходиться, — ответил Николай и хотел добавить: «Зря ты от меня щербинку скрываешь, ты мне и с ней нравишься», — но смолчал.
— Не выдумывай! — смутилась девушка. — Ты, наверное, насчет пионеров пришел? Из обрезков кумача уже тридцать галстуков сшито… и еще столько же смастерим.
— А как с клубом?
— Девчата потолки побелили, окна и полы намыли. Теперь дело за тобой: надо найти монтеров и мебель. Там сесть не на что и свет не горит.
— Я уже договорился с ребятами с электростанции. А насчет мебели — железнодорожники помогут. Они на вокзальном складе поломанные стулья и скамейки обнаружили. Отремонтируют.
— Что же ты целую неделю не показывался? — осмелилась спросить Муся.
— Оперативка заела. Дни и ночи по лесам болтался. Кстати, не порекомендуешь ли ты девчонку, которая согласится в обжорном ряду торговать?
— Навряд ли. Наши девчонки гордые, не захотят срамиться. А для чего тебе?
— За одной торговкой нужно понаблюдать. Она, видно, связная у бандита Серого.
Муся задумалась.
— Знаешь, кто подойдет? Тетя Паша. Днем старушка свободна, потому что уборкой лишь вечером занимается, когда все уходят. Серый ее сестру искалечил и дом поджег.
— Познакомь меня с ней.
Муся повела Николая в гладильную, где тетя Паша разогревала утюги.
Старушка и не стала отнекиваться, согласно закивала головой:
— Пойду. Оладушками попробую торговать. Они у меня завсегда вкусные.
Прощаясь с Мусей, Николай передал ей список будущих пионеров и предложил:
— Давай соберем ребят в субботу… часа в четыре. Я своим гимнастам скажу, а девчата пусть детей коммунистов оповестят и своих сестренок, братишек приведут.
— Уже известно — некоторые родители не пустят детей. Кто-то распустил слух, что мы записываем ребят в безбожники.
— Слух, в сущности, не клеветнический. В конечном счете оно так и получится. Будем надеяться, что запрет создаст повышенный интерес к отряду. И ребят сплотит. Опасность порождает смелых. А когда мы с тобой расхрабримся вместе пойти в кино? — не отпуская руку Муси, вдруг спросил он.
— После пионерского сбора, — прикрывая рот ладошкой, ответила Муся и опять зарделась.
— Идет. Заранее куплю билеты.
И Живнин счастливым зашагал к железнодорожному депо. Там он разыскал комсомольцев, взявшихся отремонтировать мебель, и попросил их все сделать к субботе.
Возвращаясь к себе на работу, Николай наткнулся на забавное происшествие. У переезда железнодорожный охранник задержал никем не управляемую лошадь с телегой. В дымину пьяный хозяин лежал на подводе и, уткнувшись носом в сено, спал. Растолкать ломового извозчика не удалось. Не зная, что делать, охранник стал привязывать лошадь к телеграфному столбу. Но тут появился стрелочник.
— Да переведи ты ее через переезд и отпусти, — посоветовал он. — Лошадь — животное умное, завсегда дорогу домой найдет.
Этот совет вызвал у Живнина внезапную мысль: «А не использовать ли нам пегую лошадь? Ведь она куда-то приведет. Может, это база бандитов».
Загоревшись новым планом поимки Серого, он поспешил поделиться им со своим начальником. Тот, зная необузданную фантазию молодого сотрудника, настороженно выслушал его до конца и, ухмыльнувшись, спросил:
— Один думал?
— Нет, со стрелочником, — в тон ему шутливо ответил Живнин.
— Слушай, Николай, мы уже взрослые люди! Ты предлагаешь детскую игру в «холодно — жарко». Лошадь отправить на поиски бандитов! Курам на смех. В Питере узнают — нас в идиоты произведут.
— А не пошлете, скажут — вернейший шанс упустили.
— Хорошо. Предположим, я согласился — и пегая куда-то тебя привела. А там говорят: «Лошадь украли бандиты». На этом все и кончится.
— Но мы ничего не теряем, — не сдавался Живнин. — А за какую-нибудь ниточку можем уцепиться.