По коридору пронеслась Ольга Карловна. Начальница, переваливаясь и прижимая руки к груди, пробежала по лестнице в кабинет. Няня Арефья и толстая Катя щетками подняли в коридоре пыль столбом. На девочек никто не обращал внимания. Они расползлись по всему приюту.
Няня Арефья шепнула:
— Графиня приехала. Начальство.
Автомобиль скоро уехал и увез даму, похожую на черный гриб. Дворник опять запер ворота. Но суета продолжалась.
Девочкам меряли новые платья. То есть платья были не новые, но девочкам их выдали впервые. На подушки надели чистые наволочки, на постели положили мягкие одеяла. Отовсюду сняли паутину и до блеска начистили дверные ручки.
Музыкальная дама охрипла, разучивая с девочками песню. Ее надо было петь всем приютом в зале, когда приедет генерал.
— В восквесенье сам геневав-попечитевь собвагововит посетить пвиют. — Музыкальная дама, выпучив глаза, барабанила по белым зубам рояля.
— Свавься, свавься, наш вусский цавь! — пела она, задрав голову.
— Славься, славься… — тянули за ней девочки.
Музыкальная дама выходила из себя.
— Гвомче, гвомче! — кричала она. — Го-вос вусских сивот довжен звучать гвомко!
Девочки орали: «Славься, славься…» Музыкальная дама кивала головой и била по роялю.
— Ховошо, ховошо. Вот тепевь гвомко и пвавивьно.
Пришло воскресенье. С утра по коридорам понесся необыкновенный запах. Пахло пирогами, пахло чем-то вкусным, пахло теплом, потому что затопили все печки. Девочки ходили, поводили носами и старались угадать, что будет на обед. Они прислонялись спинами к печкам и старались вобрать в себя побольше непривычного тепла.
Никто на них не кричал, не звонили звонки. Даже Ольга Карловна натянула как следует свои чулки и надела шуршащее лиловое платье. Старшие девочки собирались стайками, шушукались, как заговорщики, и разлетались при приближении Ольги Карловны.
Маленькие подслушивали их разговоры, кивали головами, тоже шушукались.
— Понимаем, понимаем, — говорила Лисичка. — Вот будет здорово!
Девочки смеялись, бегали и даже скользили в зале по натертому паркету.
Мака стояла перед зеркалом и смотрела на девочку, которая была когда-то Макой. Мама не узнала бы эту девочку в коричневом длинном платье, в остроносых штиблетах, в накрахмаленном фартуке. Волосы у Маки отросли и начинали чуть-чуть завиваться.
— Приехали! Приехали! — пронесся шепот по приюту: Все девочки выстроились в зале около рояля. Музыкальная дама, багровая, потная, твердила:
— Как товько отквоется двевь…
Ольга Карловна стояла около девочек. На носу у нее висела капля.
Открылась дверь. Вошел, звеня, стуча, грохоча, топая, скрипя, генерал. За ним дама, похожая на гриб. Теперь Мака узнала ее. Это была та самая дама, которая когда-то сунула Маке свою руку для поцелуя. За этой дамой шла начальница с золотой цепью на шее.
— Здрасьте, — сказал генерал и гордо осмотрелся.
Музыкальная дама грохнула руками по роялю.
— Свавься, свавься! — завопила она.
— Славься, славься! — хрипло выла Ольга Карловна.
А девочки молчали. Все девочки по уговору молчали.
После того как рассерженный генерал: уехал, даже не заглянув в столовую, где был приготовлен обед, начальница упала на пол. Дворник, которого позвали для того, чтобы ее поднять с пола, наследил грязными сапогами на блестящем паркете.
Он все-таки не смог поднять толстую начальницу и просто поволок ее к дивану. Около дивана начальница открыла глаза и тоненько завизжала.
Музыкальная дама бегала перед девочками и махала руками.
— Как вы смеви мовчать!
Девочки только моргали глазами.
Ольга Карловна шипела:
— Все без обеда! Все без прогулки!
А в зале носился чудный запах пирогов.
Голодные, но веселые девочки пошли в свою спальню. Там уже было снято чистое белье.
Девочкам велели снять накрахмаленные фартуки и коричневые платья. Но в старых, серых, тряпичных платьях всем тоже было весело.
Когда погас свет, в спальню бесшумно, как всегда, пришла няня Арефья. В руках у нее была корзинка. Няня Арефья принесла голодным девочкам пирогов.
Глава XXIX. Пятно на платке
— Доучат грамоте для того, чтобы вы были смиренными и скромными. Вам, в вашем положении, не на что рассчитывать. Вы должны научиться считать для того, чтобы уметь вести счета благодетельницы, которая захочет вас взять к себе в дом слугой.
Вы должны научиться читать, чтобы вечером вы смогли развлечь и утешить вашу покровительницу страницами полезной, радующей книги.
Вы должны научиться писать, чтобы суметь под ее диктовку написать письмо людям, дорогим ее сердцу, чтобы ей не утруждать своих рук и глаз. Вы должны быть готовы к смирению, к послушанию, к трудолюбию… Вам придется жить в чужом доме; и скромное ремесло белошвейки пригодится вам…
И так без конца. И так рукодельная дама все два часа подряд бубнила как заведенная, пока девочки подрубали носовые платки.
«Нет, — думала Мака, и иголка вдруг останавливалась в ее пальцах. — Я не буду жить в чужом доме. Я буду жить с мамой. Я найду свою маму».
— Черкасова, — рукодельная дама уже стояла над Макой и тонкими пальцами поправляла пенсне на своем длинном носу. — Ты ленива. Ты нерадива. Ты непослушна. Что ждет тебя? Никто не приютит тебя под своей крышей.
«Не приютит? И не надо! — думала Мака, но иголка в ее руке снова начинала быстро зацеплять тонкие белые ниточки. — Я не хочу, чтобы меня приютили. Я буду жить со своей мамой. У меня есть мама».
Рукодельная дама возвращалась на кафедру.
— Вы должны быть благонравны и смиренны. Нерадивость, леность не к лицу вам, девицы… — снова заводила она свою нудную песню. Как будто надоедливая осенняя муха жужжала в комнате.
Тоненькая игла тянула за собой белый хвостик. Ровные стежки ложились на платке. Мака переставала слышать, что говорит рукодельная дама. Она думала о маме.
«Мама… У мамы глаза серые, с черными рябинками… А нос у мамы, если смотреть снизу, похож на сердечко… Голос у мамы… Как мама говорила «Мака»…» — И тут что-то капало на платок. Мака, вздрагивая, поднимала голову.
Рукодельная дама не видала мокрого пятна на платке. Она сидела на кафедре и вдохновенно говорила:
— Только смирение может вывести вас на дорогу. Только смирение и трудолюбие. Ежедневно, еженощно приносите в мыслях благодарность графине, которая под этой теплой крышей, в этом светлом раю согревает ваши детские души.
Сзади кто-то громко фыркал. Рукодельная дама вскакивала и взмахивала руками.
— Неблагодарность, черная неблагодарность гнездится в ваших сердцах! Вас лелеют здесь, вас холят и нежат. О, неблагодарность! Девицы, кто это фыркнул? Сознайтесь! Я запишу в журнал! Я доложу начальнице… — выходила из себя рукодельная дама.
Лисичка толкала Маку локтем:
— Запишет в журнал и потом будет лелеять без обеда. Это Пуговица засмеялась. Я знаю.
Мака сидела, опустив голову, и дула на мокрое пятно, чтобы оно скорее высохло. До конца урока оставалось немного времени. Нельзя было сдавать платок с мокрым пятном.
Пятно светлело, высыхало, и иголка снова тыкалась острым носиком в платок… А Мака думала:
Глава XXX. Тайна
Ветер с головой зарывался в кучи снега. Он метался по саду, он выл, натыкаясь на стены, на деревья, на забор. Зима пришла рано. Она ре шила поскорее прибрать осенний беспорядок. Но ветер злился и портил все, что делала зима.
В классе дрожали девочки. Ольга Карловна сидела взъерошенная, злая, замотанная в платок. На руках у нее были перчатки. На ногах валенки. А девочки мерзли в сатиновых платьях.
— Мария Черкасова и Олимпиада Павловская! — Ольга Карловна вытянула шею. — Пойдите в кабинет к начальнице, попросите классные тетради.
Мака и Лисичка вскочили.
— Тихо! — загудела Ольга Карловна. — Не бежать. Тихо.
Мака и Лисичка тихо вышли за дверь.
В коридоре было совсем пусто. Из-за дверей классов доносились голоса девочек. В одном классе читали. В другом считали… Мака и Лисичка, прыгая через ступеньки, взбежали по лестнице и остановились у дверей кабинета. Начальница громко говорила кому-то:
— Нет, нет, мы никого не оставим.
— Ну, а те девочки, у которых есть матери? — спросил мужской спокойный голос.
— Все равно. Какое нам дело? Ведь это на время. Когда наша победоносная армия прогонит большевиков, мы опять вернемся сюда! — шумела начальница.
— Значит, вы хотите ничего не говорить детям, ничего не сообщать родителям, прямо погрузиться и уехать? — сомневался голос.
— Ну конечно! — взвизгнула начальница. — Ведь если что-нибудь станет известно, начнутся крики, разговоры, сцены. Я не выношу сцен. Мы просто уедем. Послезавтра все будет готово. Большевики уже подходят к Харькову. Они уже совсем близко. Какой ужас! Нам нельзя терять времени. На послезавтра графиня позаботилась заказать вагон. Мы уедем. Да как в конце концов вы не понимаете? Ведь приют — это наш доход. Мы не можем терять детей. Мы принуждены с ними возиться. Это нам нужно.
Мака посмотрела на Лисичку. Лисичка посмотрела на Маку.
— Стучи, — сказала Мака. Лисичка постучала.
— Войдите, — сказала начальница. Мака и Лисичка вошли.
Начальница, красная, взволнованная, сидела за столом. Спиной к двери стоял высокий человек и пускал облака дыма. Куча окурков лежала в пепельнице.
— Ольга Карловна просит дать тетради нашего класса, — сказала Мака. Голос у нее дрожал. В горле что-то царапало.
— Пожалуйста, — сказала Лисичка и толкнула Маку локтем.
— Да, пожалуйста, — выдавила из себя Мака.
Начальница схватила со стола кипу тетрадок и сунула их девочкам. Мака схватила тетради и выскочила из кабинета.
— Идите, идите, — кричала вслед начальница. — Не мешайте работать.
На лестнице девочки остановились.
— Я не поеду, — сказала Лисичка. — У меня мама здесь живет, в этом городе.
— Я тоже не поеду, — сказала Мака. — Я ведь должна найти свою маму. Я знаю, что мама меня ищет.
Из-за дверей классов доносились голоса. В одних считали, в других читали. И всех этих девочек собирались куда-то увозить.
Нагруженные тетрадями и тайной, девочки вошли в класс.
— На места! — крикнула Ольга Карловна.
Мака и Лисичка сели за парту. Но они не могли смирно сидеть. Они не могли молчать. Тайна распирала их. Тайна выглядывала у них из глаз. А нужно было молчать до вечера. Никогда еще день не был таким длинным. Наконец он кончился, все легли в кровати.
— Слушайте, — сказала Лисичка и подняла руку. — Вы хотите уехать?
Девочки испуганно сели.
— Скоро сюда придут большевики. Наш приют хотят увезти. У кого есть мамы? — спросила Лисичка.
— У меня! У меня! У меня! — раздались голоса.
— И у меня! — сказала Лисичка.
— И у меня! — сказала Мака.
Она знала, что ее мама есть. Она знала, что мама ее ищет.
Лисичка рассказала все, что они с Макой слышали у дверей кабинета.
— Я знаю, — сказала худая, костлявая девочка. Ее звали Тася. — Я знаю. Большевики едят людей.
Она пискнула и зарылась с головой под одеяло.
Мака рассердилась.
— Большевики не едят людей. Мой дедушка был большевик.
Ира-ябеда хихикнула.
— Большевичка, помалкивай!
Кто-то заплакал. Кто-то заныл.
— Но ведь это ужас! Если они людей едят…
— А я не верю… И не хочу уезжать! — сказала Лисичка.
— Тебя не спросят, — вздохнула девочка с красными пятнами на щеках. — Тебя не спросят. Возьмут и увезут. Значит, надо.
Она вздохнула и закашлялась.
— Ну хорошо, — сказала Лисичка. — Хотите уезжать? Уезжайте.
Оля-веснушка вежливо сообщила:
— Ольга Карловна ведь много раз рассказывала, что большевики — людоеды.
— Ну и слушай свою Ольгу Карловну. Слушай эту немку, — рассердилась Лисичка. — Уезжайте, пожалуйста!
Она завернулась в свое одеяло. Мака села на кровать и обняла руками коленки. Девочки долго ворочались, шептались, но, наконец, заснули. Тогда Лисичка вылезла из-под одеяла и перелезла к Маке на кровать. Они легли рядом, обнялись и долго-долго о чем-то шептались.
Глава XXXI. Дорога через забор
День начался, как обычно. Только в бельевой связывали узлы, запаковывали платья. Потихоньку, стараясь не шуметь, во время уроков багаж отвезли на вокзал.
Мака и Лисичка, хмурились и ни с кем не разговаривали.
После уроков девочки пошли на прогулку.
Вышла из двери на дорожку Ольга Карловна, как злая, нахохлившаяся наседка. За ней девочки, как цыплята, в длинных шубах, в капорах и в калошах. Мака и Лисичка шли последними.
Ветер лег спать. Снег лежал аккуратными кучами. Зима прибрала весь осенний беспорядок. Несколько раз девочки прошли кругом дома, по ровным белым аллеям. В маленькой пристройке, прилепившейся около подъезда, жила няня Арефья. Она выглядывала из окошечка каждый раз, как девочки проходили мимо ее домика.
— Видишь, как хорошо, няня Арефья дома! — шепнула Мака Лисичке.
Прогулка кончилась. Медленно глотала девочек тяжелая парадная дверь. Мака и Лисичка немножко отстали, еще в саду, еще не поднимаясь на лестницу. Они встали за широкими каменными перилами.
Как только последняя пара скрылась и дверь глухо захлопнулась, Мака и Лисичка кинулись к домику няни Арефьи. Они забарабанили в дверь.
Испуганная няня Арефья сейчас же открыла.
Девочки юркнули под ее руками в комнату.
— Что вы? Что вы? Куда вы? — засуетилась няня Арефья.
— Нянечка, милая! — Лисичка сложила руки. — Нянечка, милая! Спаси нас. Нас хотят увезти.
— Знаю, знаю, маленькие вы мои, бедные. Бедные вы мои, — обняла няня Арефья девочек. — Идите скорее, догоняйте своих, идите.
Мака вдруг села на низенькую скамеечку.
— Мы, няня Арефья, не пойдем. Ты нас спрячь. Мы отсюда уйдем. Сейчас нас поймают в этих казенных шубах, а вечером, когда стемнеет, мы уйдем.
Лисичка бросилась на шею няне Арефье:
— Нянечка, спрячь нас.
Няня Арефья всплеснула руками.
— Что вы? Что вы, детки? Разве ж можно! Да вас найдут! Да что будет!
— Нянечка, нас сразу не хватятся, пока разденутся, пока пойдут обедать…
И вдруг раздался стук в дверь.
— Арефья, — кричал дворник, — ты не видела двух приюток, ушли куда-то?
Няня Арефья с перепуганным лицом втолкнула девочек за пеструю ситцевую занавеску. За занавеской стояла кровать няни Арефьи.
В двери вбежала уборщица Катя и дворник.
Няня Арефья задернула занавеску.
— Подумай ты, девались куда-то! Вот сейчас, говорят, с прогулки пропали. Велели нам весь сад обыскать, ворота ведь заперты, не уйти им.
Няня Арефья пробормотала что-то непонятное.
— Ты что, спала, что ли? — заворчал дворник.
— Ух, неповоротная какая! Одевайся скорей, пойдем.
Няня Арефья накинула кофту, платок и, все так же бормоча что-то, вышла вместе с ними.
Щелкнул замок. Девочки были заперты.
У Маки дрожали коленки, но страх был какой-то особенный. Это был веселый страх.
«Убежали! Убежали! Я не уеду, не уеду!» — подпрыгивало что-то у Маки внутри.
За этой розовой занавеской, за этой маленькой дверью начиналась новая жизнь, начиналась свобода.
Лисичка и Мака устали стоять и влезли на высокую кровать няни Арефьи. Они, обнявшись, согрелись на мягком тюфяке, около толстой подушки. Шубы они сняли и сунули в уголок. Остроносые калоши поставили под кровать.