— Так куда плыть? — спросил я у мужика, берясь за веревки, управлявшие парусом.
— Прямо, вперед, — велел он. — И смотрите в оба, не появится ли на озере какая-нибудь лодка. Не успеете вовремя предупредить меня — я вас!..
Я кинул на него быстрый взгляд. Судя по тому, как он заговорил о других лодках, которые могут здесь блуждать — он сам чего-то боялся, и боялся довольно сильно. А Ванька и Фантик с удивлением поглядели на меня они не могли понять того спокойствия, с которым я стал разговаривать с этим жутким психом.
Тут, мне думается, можно предложить два объяснения этому спокойствию, которое во мне вдруг поселилось. Во-первых, когда страх слишком сильный, то быстро устаешь бояться — ну, знаете, сначала боишься, боишься, а потом становится все равно, будто откат происходит. Будто как все чувства притупляются. Во-вторых, до меня дошло то, что я должен был сообразить с самого начала, если бы не был так напуган: мужик-то, судя по его говору, не из местных! Да и кто бы из местных рискнул вот так взять нас на прицел? Отец отпустил нас абсолютно спокойно — в том смысле, что если и волновался, то боясь только подвохов со стороны природы, а не со стороны людей — потому что нас знали на много километров вокруг, и самая оголтелая шпана, наткнись мы на неё (что было очень маловероятно, учитывая, что в направлении острова Коломак местность довольно малолюдна) не рискнула бы портить нам наше путешествие. Были, конечно, отморозки, вроде обитавших на нашем острове Шашлыка и Мишки Чумова — но и они предпочитали избегать конфликтов с нами, после нескольких историй, о которых я рассказывал в предыдущих повестях.
То, что мужик не местный, можно было сообразить и по его снаряжению: новенькому и дорогому, от болотных сапог, куртки и ружья, до надувной лодки и мотора — на моторе аж смазка ещё жирно отблескивала, и не нашенского был производства этот лодочный мотор. То есть, получалось, этот псих недоделанный экипировался специально для затеянного им похода — а значит, должен был плохо ориентироваться в наших краях. Но мы-то ориентировались отменно, поэтому, я не сомневался, нам обязательно представится случай либо оторваться от него, либо позвать на помощь взрослых из одной их редких прибрежных деревенек, которые мы будем проплывать. И, кроме того, этот тип и сам сильно нервничал. Достаточно вспомнить, как он ломанул сквозь кусты на мой крик — и как он судорожно держал на прицеле нас — трех детей! боясь хоть на секунду оставить нас вне поля зрения, чтобы уразуметь: он сам чего-то безумно боялся, и поход, в который он отправился, был не просто туристской прогулочкой, не вылазкой ради того, чтобы последних уток пострелять.
И он ещё требует, чтобы мы следили, не появятся ли на озере какие-нибудь другие лодки, и заранее его об этом предупредили… Да, было о чем задуматься.
Но все эти мысли мне пришлось на время выкинуть из головы. Ветерок действительно крепчал, и прохладнее становилось. Нам-то, пока мы стояли в заводи, это было практически незаметно — разве что, говорю, возникло у меня вот это смутное ощущение перелома в погоде — а вот парус это сразу почувствовал. Стоило мне повернуть его по ветру, как он вздулся намного туже, чем раньше, и так это было внезапно, что он чуть не вырвал веревки управления из мох рук. Лодка устремилась вперед, словно птица — или, точнее, словно самолет, когда он набирает скорость настолько, что уже отрывается от земли — и управлять парусом сделалось намного труднее. Мне пришлось прилагать все силы, чтобы лодка ровно шла в нужном направлении, и через пять минут я взмок с головы до пят. Просто ужас, что было!
— Эй, вы! — заорал мужик. — Сбросьте скорость!
— Не могу! — сквозь зубы ответил я.
Моторчик надувной лодки психа работал вовсю, но, оказывается, против хорошего паруса, при сильном попутном ветре и удачной конструкции лодки, такой мини-моторчик не тянет. К тому же, надувную лодку начало качать ведь она шла по следу, который мы оставляли на воде.
— Медленней, я говорю! — мужик погрозил ружьем, и тут я понял: он не выстрелит. Если он чужой в этих краях, и если он кого-то боится — он не захочет звуком выстрела привлекать к себе внимание. Ведь над озерами эхо выстрела разносится очень далеко.
Однако, кто его знает… С шизанутыми не угадаешь.
Я наклонился к Ваньке с Фантиком и тихо сказал:
— Скоро мы выходим на поворот. Приготовьте большой нож и, как только я начну закладывать вправо, как можно быстрее режьте канат! На повороте мы от него уйдем!..
Ванька кивнул в знак согласия и незаметно извлек из бокового кармашка рюкзака большой охотничий нож. Фантик сидела, не шевелясь, растерянно сжимая в руках несчастную водяную лилию, с которой все и началось.
Мой братец все сделал, как надо. Только наша лодка пошла вправо, а надувную лодчонку мужика стало по инерции относить влево, Ванька с такой силой рубанул по туго натянутому канату, что перерубил его с одного удара. Мы ещё быстрее понеслись вперед, а лодку мужика так отшвырнуло назад, что она перевернулась, и он оказался в воде. Видно, у него палец дернулся на курке, потому что грянул оглушительный, далеко разнесшийся над водой, выстрел, и пуля ушла в небо. Вынырнув и цепляясь за борт перевернувшейся лодки, он заорал, чтобы мы остановились, но я дал парусу полную волю, и через две минуты мы были уже далеко, а психованный тип и его лодка превратились в темные пятнышки на серовато-синей воде.
— Он не утонет? — озабоченно спросила Фантик, оглядываясь назад.
— А хоть бы и утонул! — откликнулся мой братец. — Псих недорезанный! И как таких земля носит?.. А все из-за тебя! — напустился он на Фантика. Лилия, лилия! Сначала Борьку пиявка из-за этой лилии цапнула, а потом этот урод прицепился, из-за того, что Борька заорал! Столько бед из-за одного цветка, что…
— Цыц! — прикрикнул я на него. — Сейчас не время ссориться, так что помолчи!
— Да как же помолчать? — возмутился Ванька. — Я такого страху натерпелся из-за этой… из-за этой…
Он примолк, подбирая нужные слова.
— Я тоже, — сказала Фантик. — Никогда в жизни не была так напугана. Ребята, может сделаем остановку на берегу, чтобы дух перевести?
— Ни за что! — ответил я. — Этот тип может привести свою лодку в порядок и отправиться в погоню за нами. Правда, у него мотор залило… если мотор вообще не отцепился от лодки и не затонул, но рисковать все равно не стоит. Остановимся в какой-нибудь деревеньке, где есть народ. А если ни одной деревеньки не встретится, то без остановок дойдем до острова Буяна, я уже начал привыкать, что Коломак нужно называть только так, — и там высадимся. Там нас этот гад не найдет, даже если кинется в погоню!
— А может, лучше вернуться домой? — робко заикнулась Фантик.
— Ты что? — Ванька покрутил пальцем у виска. — Плыть назад мимо этого шизика? Обрати внимание, когда лодка переворачивалась, он успел поднять ружье над головой и не дать ему намокнуть — так что с тем, чтобы пристрелить нас, у него проблем не будет!
— Да, я об этом не подумала, — признала Фантик. — Но ведь завтра нам все равно плыть через то же место, разве нет?
— К завтрашнему дню этот шизик, — я использовал Ванькино словечко как самое точное, — будет далеко отсюда, спорить готов. Он нездешний, он чего-то боится… То есть, в этих местах ему делать нечего. Может, он и нас решил взять в заложники только для того, чтобы мы показали ему, как лучше всего выбраться отсюда?
— С чего ты взял, что он нездешний? — спросила Фантик.
— И что он чего-то боится? — добавил Ванька.
— Говор у него совсем не местный, — ответил я.
И поделился с ними всеми своими догадками и соображениями, периодически беря паузу, чтобы чуть повернуть парус и выровнять ход лодки.
— Все точно! — мои догадки произвели на Ваньку больше впечатление. Он дерганый, как этот, рыба об лед. Вот бы знать точно, чего он боится, каких людей! Насчет этого тебе ничего не приходило в голову?
Я пожал плечами.
— Если бы он не был так хорошо одет и экипирован, во все новенькое и импортное, и не так чисто выбрит, то я бы предположил, что это беглый заключенный. Но…
Ванька кивнул. Он понял, о чем я.
— Беглый заключенный? — Фантик и удивилась, и опять перепугалась.
— Ну да! — объяснил Ванька. — Они тут иногда бегают, как раз вон с той стороны, — он махнул рукой в северо-восточном направлении. — Там две или три большие лагерные зоны, понимаешь? Но их обычно ловят ещё до того, как они доберутся до наших мест. Только в прошлом году был случай, когда один заключенный не просто сбежал, а ещё и с автоматом, который он отнял у охранника. Ну, исхитрился пристукнуть охранника, забрал автомат и смылся, понимаешь? И он вышел на трассу, не так далеко от города, и попробовал тормознуть КАМАЗ, чтобы, значит, шофера взять в заложники, и чтобы шофер под дулом автомата увез его подальше отсюда. Ну, шофер, не будь дурак, сначала вроде как подчинился, ведь против автомата не попрешь, а потом, когда этот тип то ли отвернулся, то ли задремал в кабине, огрел его монтировкой, связал и сдал в милицию… У нас во всех местных газетах про этого шофера писали. Так что бывает… Слушай! — повернулся он ко мне. — А может, это и правда беглый заключенный? Уж слишком он нервный и пуганый. Явно боится человек, что его ищут, ведь так? А что у него все новенькое и хорошее — так это он набрел в лесах на какого-нибудь охотника, из этих, из пижонов богатеньких, убил его и ограбил…
— Ага! — возразил я. — И при этом чисто побрился? Я могу допустить, что беглый лагерник пришибет какого-нибудь растяпу охотника и переоденется в его шмотки — но фиг с два тебе он станет бриться! И потом, если бы этот мужик был беглым, мы бы просто так от него не отделались. Наша лодка намного лучше, чем его, и он, вместо того, чтобы заставлять нас брать его на буксир, просто выкинул бы нас из лодки и поплыл бы в ней сам! Еще хорошо, если б не прикончил бы — без всяких там выстрелов, тихо, ножичком по горлышкам, раз, два, три — и готово.
— Боря! — Фантика передернуло. — Какие ужасы ты говоришь! Перестань!
— Все правильно он говорит, — вмешался мой беспощадный братец. Лагерник именно так и поступил бы. И плавала бы ты сейчас в этой заводи лицом вниз среди твоих лилий, как эта, как её, Офелия, и вода вокруг тебя была бы красной-красной…
— Слушай! — Фантик подскочила так резко, что чуть не кувыркнулась из лодки. — Перестань!
— И правда, Ванька, — сказал я. — Прекрати. И без того тошно.
Фантик свесилась через борт и глядела на воду. Кажется, ей стало дурно. Протянув руку, она стала зачерпывать воду в ладошку и умывать лицо.
— Нет, он не лагерник, факт, — задумчиво сказал мой братец. — А все-таки у него есть какая-то тайна. Вот бы её разгадать!
— Прикажешь вернуться и следить за ним? — язвительно осведомился я. Что до меня, я хочу только одного: никогда больше его не видеть, и пусть он подавится всеми своими тайнами, из-за которых он начинает почем зря брать на прицел первых встречных!
— Ребята, — Фантик выпрямилась. Теперь, когда она умылась холодной водой, её лицо малость порозовело. — Но ведь родителям об этом обязательно надо будет рассказать, да?
— Ты, что, совсем с ума сошла? — возмутился Ванька.
— К сожалению, Фантик права, — вздохнул я. — Об этой истории обязательно придется доложить, даже если после этого нас перестанут пускать в самостоятельные плавания. Кто знает, вдруг этого психа надо обезвредить, пока он и в самом деле кого-нибудь не пристрелил? И если мы промолчим, то можем оказаться виноватыми в чьей-нибудь смерти…
— Угу, — мрачно кивнул мой братец. Эти доводы произвели на него воздействие, но рассказывать о нашем приключении родителям ему все равно до смерти не хотелось. — Ладно, у нас ещё сутки впереди. Вот будем домой возвращаться — тогда и решим, о чем рассказывать, а о чем нет.
— Заметано, — кивнул я. Ветер крепчал, и мне было все труднее справляться с парусом. — А пока иди лучше ко мне на помощь, а Фантика пусти к рулю. Кстати, вон и деревенька впереди. Но я предлагаю не делать остановку, а прямиком идти к острову. Кто за?
Ванька поднес ладонь козырьком к глазам.
— Вообще-то… Ты знаешь, там, в деревне, какая-то суета, по-моему. Давай подойдем и поглядим, в чем дело. Интересно ведь, а?
— Да, давайте высадимся, — поддержала его Фантик. — Так хочется ненадолго оказаться среди людей. Ну, чтобы уютней себя почувствовать, что ли.
— Воля ваша, — сказал я, направляя лодку к берегу. В конце концов, времени до темноты у нас было навалом, а мне тоже не мешало немного передохнуть. Где-то что-то мы не додумали. Ведь когда парус уже поймал ветер, управление им не требует больших физических усилий. Скорей всего, я сам ещё не до конца разобрался, как что делается. Если взять паузу, думалось мне, то я соображу, в чем мои ошибки.
А когда мы подошли поближе к деревне, то увидели, что там и впрямь происходит нечто странное.
Глава четвертая
Фальшивые деньги
Дома этой деревеньки, расположенной на высоком берегу, над самой полоской песчаного пляжа, расступались вокруг центральной площади так, что с воды было видно все, что на этой площади происходит. То есть, наверно, неправильно называть этот центр деревни «площадью», скорей этот утоптанный круг метров двенадцать-пятнадцать в диаметре, стоило бы назвать «площадкой» или «главным местом». Там размещались и колодец, и памятник погибшим на войне, и столб с чугунным брусом, подвешенным к нему на толстой проволоке, чтобы бить в набат в случае пожара, и лавочки для посиделок, и единственный на всю деревеньку уличный фонарь… Словом, это место было средоточием жизни. Так что буду называть его «площадью», из уважения к тому, что оно значило для деревни. Сюда же приезжала и продуктовая лавка — такой, знаете, наверно, фургончик, у которого боковые стенки откидываются, образуя высокие прилавки, и с которого торгуют и хлебом, и спичками, и сахаром, и вообще всем необходимым. Для многих окрестных деревень такие передвижные лавки или автомагазины, как их ещё называют — приезжающие два или три раза в неделю, были единственным способом приобрести все то, чего нельзя вырастить на своем огороде или получить в подсобном хозяйстве, потому что автобус до ближайшего населенного пункта, где есть нормальные магазины, проходит через такие деревеньки если не раз в неделю, то все равно редко, и поездка всегда превращается в большое путешествие. Да и денег у деревенских жителей очень часто нет даже на поездку на междугороднем автобусе.
Во всяком случае, такая передвижная лавка как раз стояла посреди площади, а рядом с ней стоял милицейский «газик», и милиция и продавщица объяснялись с жителями деревни, и взволнованный ропот даже до нас долетал.
— Интересно, что там такое стряслось? — вопросил Ванька.
Мне и Фантику это было не менее интересно, чем ему.
Лодка ткнулась носом в мягкий песок, на разгоне чуть-чуть проехала по нему, с шуршанием и скрежетом, и замерла. Мы вылезли на берег, вытянули лодку чуть повыше, чтобы её не унесло, и по крутой тропинке поднялись на три метра вверх — прямо на площадь.
Основные страсти бушевали, насколько мы могли понять, вокруг старухи, недоверчиво вертевшей в руках какую-то бумажку. И милиция, и продавщица объяснялись с ней, а другие жители деревни — около десяти человек — глазели на все это и перешептывались. Мы подошли поближе, и заняли, так сказать, места в первом ряду.
— Да пойми ты, Никитишна, — устало говорил один из двух милиционеров, — никто тебя ни в чем не обвиняет. Но нам важно знать, откуда к тебе попала эта банкнота.
— Так, может, и не моя эта банкнота вовсе, — с недоверием в голосе проговорила старуха.
— Да как же не твоя, Никитишна! — взвилась продавщица. — Только ты мне сторублевку и давала, единственная она у меня вчера была. А как стала в кассу деньги сдавать — так они и ахнули! Неправильная, говорят, сторублевка! И только от тебя она могла взяться, как ни крути.
— Ну, это ты так говоришь, а мне-то откуда знать? — упорствовала старуха «Никитишна». — Может, ты что напутала, и вместо моей сторублевки сторублевку из личных денег в кассу сдала. Ты бы это проверила.