— Батюшки-светы! Девочка! Да откуда же ты, милая? Никак заблудилась? Платье-то в клочьях… Коленки побиты… Ах ты, сердешная! Заходи… заходи!
Заходит Лена в горницу, оглядывается — не здесь ли Ванечка? Нет Ванечки. Две девчонки у стены жмутся. Одна рослая, в зеленом платье, глаза желтые, смотрят неприязненно. Другая за нее прячется, маленькая, рыжая.
— Внучки мои… Маша да Наташа. Погостить к бабушке приехали. А тебя-то как зовут, девочка?
— Лена.
— Леночка! — и старушка снова принялась вздыхать да охать, Лену жалеть. А сама времени попусту не теряет — шустрая такая старушка. У нее уже и чайник кипит, и чашки на столе, и ватрушки на тарелке. Внучками командует. Одна Лене умыться помогает, на руки льет из кувшина. Другая из кладовой варенье тащит.
Смотрит Лена на все приготовления — слюнки глотает. Тает, рассеивается без следа ее настороженность. Сомнения быть не может — попала она к добрым людям, а не к Кикиморе Болотной. Разве бывают Кикиморы такими заботливыми, такими человеческими? Да и вообще существуют ли они на свете? Может быть, Кикимора — просто выдумка Тетушки Дурные Вести, очередной ее фокус? Совершенно забыла Лена предостережение Доброй Вести. Откуда было знать ее доверчивому открытому сердечку, что может подчас таиться за приветливостью и заботой.
— Мальчик к вам не заходил? Не встречали вы мальчика?
— Мальчика? Какого такого мальчика?
С чего это вдруг нахмурилась добренькая старушка?
— Ах, мальчика! — заулыбалась она опять. — А как же! Встречала, встречала, деточка!
Обрадовалась Лена:
— Где он?
— У нас тут… был. Был, говорю. Сейчас нету. Мы его приветили, накормили. И… и он домой пошел. Да-а! Отсюда до дому, если напрямую, совсем недалеко будет. Недавно ушел, минут десять — не больше!
Лена так и вскинулась:
— Я ж его догоню!
— Догонишь, догонишь, деточка! — кивает головой старушка. — Маша! Слышишь, Маша? Тебе говорю, — прикрикнула на желтоглазую. — Покажи хорошей девочке дорожку к ее братцу. Ту самую, что покороче, — и хихикнула.
Чего, спрашивается, хихикать? Ничего смешного нет.
— Покажу. Отчего ж не показать? Не велик труд, — девочка тряхнула головой. Волосы упали на лицо, из-под них смотрит на Лену неподвижный желтый глаз.
Вышла Лена с желтоглазой девчонкой на крыльцо, а там ее поджидает вся воробьиная стая. Только завидели — и в крик. Вьются над головой, громко чирикают…
— Тише вы! — смеется Лена. — Ишь, обрадовались, что Ванечка нашелся.
Откуда ей было знать, что не от радости кричат птицы? Предупреждают об опасности и сердятся, что она, такая бестолковая, не понимает их языка. Идет впереди желтоглазая Лена за ней спешит. Скоро-скоро увидит она Ванечку…
Вдруг до Лениного слуха донеслись очень знакомые звуки:
— Эй, моряк! Ты слишком долго плавал. Я тебя успела позабыть…
— Ванечка! — остановилась Лена, прислушиваясь.
— Там он… Там! — схватила ее за руку желтоглазая.
Но ведь голос раздается совсем в другой стороне! Не дала Лене желтоглазая как следует вслушаться, потащила за собой с такой силой, какой наверняка позавидовал бы любой штангист среднего веса.
Глава четырнадцатая, в которой Ванечка весело проводит время в обществе привидений
Кто же это пел, спросишь ты, Ванечкиным голосом? А он сам и пел. Пел для собственного удовольствии. Точнее сказать, для собственного успокоения. Потому что сидел он в той самой Пещере Кошмаров, о какой говорила ему Злючка-Гадючка, и сторожили его Кикиморины привидения.
Пещера, правда, была похожа на обыкновенный подвал — с тяжелой, окованной железом дверью, низким каменным сводом и осклизлыми ступенями.
Привидений Ванечка пока не видел. Зато слышал. Они с шумом проносились мимо него. Лаяли. Кудахтали. Завывали. Одним словом, старались на всю катушку. Это было очень страшно. Очень. Но все-таки терпимо. Потому что Ванечка уже кое-что повидал и успел попривыкнуть к обществу сказочных персонажей: А чтобы подбодрить себя, он стал петь самые громкие песни.
Помогло! Кроме своего пронзительного голоса, он теперь не слышал никаких посторонних звуков и приободрился. Но привидения тоже не собирались сдаваться. Они выжидали. У Ванечки, наконец, запершило в горле, и он перевел дыхание. Тогда из глубины Пещеры поднялось нечто огромное, серое, не имеющее формы. Поверху потянуло холодным ветром. Ванечкины волосы встали дыбом.
Непонятное жуткое чудовище медленно приближалось…
Внезапно до Ванечкиного слуха донеслись низкие рокочущие звуки:
— Уррмм — мя-а-а!
Серое чудовище опало, рассыпалось. Мальчишка явственно увидел прижавшихся к стене четырех знакомых уродцев. Так вот, оказывается, кто это! Братцы-Упрямцы да Сестрицы-Капризицы. Они, выходит, еще и привидениями у бабки Кикиморы по совместительству работают.
Дрожат уродцы, готовы в стену вдавиться — и ни звука, онемели от страха. А перед ними в боевой позиции Серафим. Добрался-таки котище до своих давних недругов!
Пискнули вдруг жалобно уродцы и — пропали из глаз! Только четыре маленьких серых мышонка прыснули из угла на все четыре стороны. Серафим даже не шевельнулся. Стоило ли гоняться за таким ничтожеством? Он выгнул спину и с удовольствием потянулся — точь-в-точь, как человек, выполнивший нужную, но неприятную работу.
— Серафим! Ты превратил их в мышей? — с невольным уважением спросил Ванечка. — Ну и мастер ты, Симка! Настоящий волшебник.
— Мм-ра, — снисходительно отозвался Серафим. Какие, мол, пустяки! Самое трудное — улучить удобную минуту.
И тут у Ванечки тревожно дрогнуло сердце. Как будто кто позвал его на помощь. Схватил он кота и бегом вверх по ступенькам.
Ага! Так вот почему Кикимора к нему сторожей приставила. Дверь хоть и толстенная, а плотно не закрывается — осела, перекосилась. Поднажал Ванечка плечом — заныла дверь, заскрипела, и образовалась щель, вполне пригодная, чтобы пролезть тощему мальчишке.
Едва вылез Ванечка на свет, как его окружила воробьиная стая. Орут, волнуются… Чего им надо от Ванечки? Глянул мальчишка, а там впереди двое. Спешат, пробираются — и прямо к Черному Болоту. Одна — зеленая — Злючка-Гадючка. Вторая… вторая? Ахнул Ванечка: это ж Ленка!
— Ленка! Я здесь! Куда ты? Постой, Ленка! — выпустил Серафима из рук и бегом за девчонками.
— Стой, детка! Не спеши…
Кикимора Никодимовна заступила дорогу. Влево кинется Ванечка — о костлявую ногу споткнется. Вправо метнется — рука-деревяшка путь заслоняет.
— Пусти, бабушка! Сестра… Ленка там! Утонет же… — взмолился мальчишка.
— А пусть себе тонет на здоровье, — ласково говорит Кикимора. — Тебе-то что за дело? Ты ж ее дурой зовешь. Она над тобой командует-издевается!
— Ну и что ж из того, что командует! Пусти — тебе говорят! Ленка! — зовет отчаянно Ванечка. — Куда ты? Вернись!
— Тихо, крошка! — и Ванечкины губы зажала сухая деревянная ладонь. Вывернулся Ванечка — да головой прямо Кикиморе в живот. Охнула старушка и осела в лопухи.
— А, ты так? Ты драться? Ладно-ладно! Про уши забыл? Забыл, говорю, про уши…
Разошелся Ванечка не на шутку.
— Плевал я на твои уши! — кричит. — Ленка!
— Ну хорошо, деточка! Хорошо… — тянет Кикимора к Ванечке руки-клешни, шевелит длинным носом. Опять на испуг берет. А он, Ванечка, пуганый. Подумаешь, нос! Повторяется бабка Кикимора. Выдумки, видно, не хватает.
— Вернись, Ленка!
— Поздно, Ванечка! — хохочет старуха. — Поздно, родненький! — встала, платье поправила, платочек подтянула. — Все кончено. Утонула в Черном Болоте твоя Ленка. На корм пиявкам пошла.
— Неправда! Неправда! — вне себя кричит Ванечка. — Не может этого быть!
Кинулся мальчишка лицом в бурьян, катается по земле, бьет руками-ногами…
— Неправда! Неправда!
А Кикимора любуется на него, ногу выставила, носком постукивает:
— Правда, Ванечка. Все правда. Ты ее и сгубил. Ты! Кто ж еще-то?
Глава пятнадцатая, в которой происходит поединок между Леной и Злючкой-Гадючкой, а победу одерживает Ванечка
Спешит Лена вслед за своей сердитой провожатой, об одном думает: скорее бы нагнать Ванечку. Ведь только что слышала она его голос. Почему же желтоглазая тянет ее в другую сторону? Что-то тут не так. А если ее обманули? Обвели вокруг пальца?
Ну вот — опять его, Ванечкин, голос:
— Ленка-а! Вернись, Ленка!
— Чего остановилась? Спеш-ши!.. Спеш-ши… Он там, впереди, — толкает в спину желтоглазая.
Какой злой у нее голос! Чего она шипит, эта внучка Маша? А если она никакая не Маша? И никакая не внучка? И та старушка — самая настоящая Кикимора? Они спрятали от нее Ванечку…
— Стой, Лена! Ни шагу дальше!
Кто это сказал? Добрая Весть? Да, ее голос!
Замерла Лена, словно споткнулась о невидимую преграду. Глянула под ноги и отшатнулась. Снизу сквозь переплетенье стеблей и листьев глянула на нее бездонная чернота.
Так вот они кто, ее гостеприимные хозяева! Ну и артисты! Особенно старушка. Ей бы в спектаклях добрых бабушек играть. Берегись теперь, желтоглазая!
Обернулась Лена. А желтоглазой нет. Нет никакой девчонки. Перед ней зеленая змея. Вытянула голову, шевелит жалом, покачивается на хвосте.
Значит, так? Значит, бой? Отлично! На это она согласна! Шпагу бы ей только! Шпагу! Настоящую — тонкую, острую, как солнечный луч. Где ж вы, друзья мушкетеры?
Едва подумала так, чувствует — сжимает ее рука рукоятку шпаги. Великолепной боевой шпаги!
Взмахнула Лена клинком — отпрянула змея.
— Ага! Не нравится?
А змея изготовилась — и стрелой вверх. Отскочила Лена, закрылась шпагой. Ударилась о клинок змея, сползла, шипя, вниз. И пропала. Исчезла бесследно. Ни змеи, ни девчонки.
Засмеялась Лена:
— Ура! Победа!
Перевела дух, вытерла пот со лба. И вдруг сзади:
— А-яу-у!
Быстро повернулась Ленка. А за спиной у нее Серафим. Шерсть дыбом, хвост трубой… И змея… Так вот она где, коварная! Свистнул, рассекая воздух, Ленкин клинок. Взлетела вверх зеленая лента и тяжело плюхнулась в воду. Смотрит Лена, как постепенно тонет в черной глубине мертвая гадюка.
— Ле-енка-а-а! Подожди! Не погибай!
Выбежал Ванечка, отдышаться не может. Увидел Лену, завизжал от радости:
— Жи-ива-ая!
И Лена стоит, устало опустив руки. А в одной руке у нее кривой узловатый сук. Да, всего-навсего, простая палка. А впрочем, не все ли равно, что у тебя в руке: шпага, палка или что другое? Лишь бы ты сражался за справедливость.
— Ленк, а Ленк… Они меня хотели злодеем сделать, — жалуется Ванечка. — А я не хочу злодеем. Я хочу добрым человеком. Пускай мне хуже будет. И уши! Пусть уж остаются эти противные уши, раз нельзя иначе. Я потерплю как-нибудь. А ты на меня не сердись, ладно? Ты уж прости меня…
Говорит Ванечка эти горькие покаянные слова — и будто камень с плеч, и на душе легче. Чувствует себя мальчишка самым сильным и смелым на земле. А знаешь, так всегда бывает, когда человеку удается победить самого себя.
Улыбнулась Лена:
— Не пойму я, Ванечка, о чем ты говоришь? Какие-такие уши? Лопоухие, конечно. Но они у тебя всегда такие были.
— Правда? — схватился Ванечка за уши. Точно! Его собственные уши, доморощенные. Раньше они ему не нравились. Папа смеялся — лопухи! А сейчас так обрадовался им, так обрадовался, что просто слов нет! И как же он не заметил, когда с ним сотворилось такое превращение?
— Пойдем отсюда! — тянет Ванечка сестру подальше от гиблого места.
— Подожди… Где Серафим?
Кот сидит на пне и, не обращая ни малейшего внимания на окружающих, старательно вылизывает запачканные илом лапы.
— Пижон ты, Симка, — укорила его Лена. — Нашел время наводить красоту.
— Послушай, Ленка, — шепотом спрашивает Ванечка. — А кто такой Серафим?
— Как кто? — удивилась Лена. — Кот, разумеется.
— Ко-от? — недоверчиво протянул Ванечка. — А если у него только видимость котиная? А если он попал к нам с другой планеты? Может, он марсианин? А? Разведчик? Все высматривает, вынюхивает, выслушивает. Он нас понимает, а мы его нет, — и Ванечка с таинственным видом наклонился к сестре. — А что, если он волшебник и все это нарочно подстроил?
Ленка подняла бровь:
— Не зна-аю.
— А я знаю, — убежденно сказал Ванечка, — Из-за него мы попали в сказку. Это уж точно!
Серафим усердно наводит глянец на свою давно чистую шкурку, а ушки на макушке — нацелены в сторону ребят: подслушивает.
— Милые мои Капризицы! Бесценные мои Упрямцы! Где же вы теперь прячетесь? Сгубили вас злые люди… — Кикимора Никодимовна бредет, под кустики заглядывает, причитает: — Злюченька моя изумрудная! Где ты? — подошла к болоту, глянула, руками всплеснула. — Ой-е-ей! Горе мое лютое!
Смотрят Ванечка с Леной — на воде сухая змеиная кожа плавает.
— Вот вы какие! — корит ребят Кикимора. — Я к вам с доброй душой. Как лучше хотела. А вы чем отплатили? Неблагодарные!
Удивился Ванечка — вот это да! Выходит, они с Ленкой еще и виноваты? Чего только в этих сказках не случается!
Выскочила откуда-то Ябедка:
— Тетенька! Сейчас из Стокгольма художественную гимнастику передавать будут…
Высморкала Кикимора покрасневший носик:
— До свиданьица, мои хорошие! Привет родителям! Авось когда-нибудь и свидимся! — и заспешила вслед за Ябедкой.
Дома у Кикиморы Никодимовны все по-прежнему. Светится в углу экран, титры бегут. Ябедка тащит кресло:
— Садись, тетенька…
— Ладно! Нехай ее леший смотрит, эту художественную… — решительно отрезала Кикимора. — Увязывай узлы!
— Куда? — вытаращила девчонка бесцветные глазки.
— В город. К людям ближе. Права была Злючка. Нечего сидеть у болота — ждать погоды. В массы надо идти — в народ. Если б мы Ванечку не похищали, а воспитывали без отрыва от домашних условий, он бы наверняка нашим стал. Ну ничего — на ошибках учатся. Жалко, конечно, насиженное место покидать. Но ничего не попишешь — жизнь заставляет. Надо приспосабливаться к современности…
Торопятся уйти подальше от Черного Болота Ванечка с Леной. Но едва сделали несколько шагов, как слышат — окликает кто-то:
— Девочка! А, девочка!
Оглянулась Лена, а из чертополоха девчонка выглядывает. Волосы спутались, лицо все в зеленой тине, сама почти голая.
— Ой, кто это? — вскрикнула Лена.
— Злючка-Гадючка! Вот кто! — заявил Ванечка.
— Меня так в школе дразнили, — тихо говорит девчонка. — Я к маме хочу. Я пойду по всему свету свою маму искать. Я снова девочкой стала. А змеей меня Кикимора сделала. Но ты сорвала с меня змеиную кожу. Может, я еще и человеком стану. Мне очень хочется стать человеком. Только одеться мне надо. Не во что мне одеться…
— Возьми мое платье! Мне не жалко, — говорит Лена. — Сильно рваное оно, вот что плохо.
— Ничего, сойдет. Я заштопаю. Мне лишь бы маму найти.
Сдернула Лена с себя платьишко, осталась в майке и трусиках.
— Спасибо! — говорит бывшая Злючка-Гадючка. — До свиданья!
— До свиданья! — не очень дружелюбно отозвался Ванечка.
— До свиданья! — сказала Лена. — Ты обязательно станешь человеком. Только не попадай, пожалуйста, под дурное влияние.
Отошли Ванечка и Лена, а Злючка-Гадючка им вслед кричит:
— Меня Таней зовут. Слышите? Может, еще встретимся.
Глава шестнадцатая и последняя, в которой все чуть было не началось сначала
Идут лесом Ванечка и Лена, за руки держатся, как бы ненароком не потерять друг друга. Серафим впереди за проводника. Ты ведь знаешь: порядочный кот свой дом за сто километров находит. За Серафимом с ветки на ветку перепархивают воробьишки, тоже домой торопятся. Котище делает вид, будто их вовсе не существует. Хоть и велик соблазн сцапать юркий пушистый комочек, но где это видано, чтобы интеллигентный кот охотился на собственных союзников?