А ребята очень любят кино. Конечно, у них не настоящее кино, а проекционный фонарь, пленку прокручивать. Но тоже интересно. А сегодня вечером им обещали показать «Путешествие Нильса с дикими гусями». Хорошая плёнка. Но что поделаешь, когда наказаны.
Ребята смирно сидели, каждый на своей кровати, и думали о своём поведении. Больше всех была огорчена Аня. Она так гордилась, что Зинаида Петровна ни разу её не наказывала! А вот и наказала! Правда, не одну, а вместе со всей группой. А это, пожалуй, не считается.
Аня повеселела. А насчёт Нильса с гусями она даже не огорчилась. У них с Маней сегодня ночью ещё интереснее будет. Подумаешь, Нильс!
Наклонилась к Мане и говорит шепотом:
— А я всё-таки не буду сегодня спать, хоть мы и наказаны. По-моему, человеку спать совсем не надо. Глупая привычка. Как ты думаешь?
— Я тоже так думаю, — сказала Маня и сладко зевнула.
Месяц уже сильно уменьшился, перекосился на один бок, но всё ещё светил ярко, когда Аня с Маней, взявшись за руки, вышли из пятого домика. В саду были сплошные чудеса, под каждым кустом — по чуду.
Маня спросила:
— Отчего это днём всё такое обыкновенное, а ночью — необыкновенное?
— Я уже об этом думала, — ответила Аня. — Наверно, потому, что ночь — совсем другое время года.
Маня засмеялась:
— Почему ты говоришь «время года»? Разве ночь — это время года?
— А ты как бы сказала?
— Время дня.
— А разве ночь — это время дня?
— Наверно, нет, — ответила Маня. — Не будем об этом разговаривать, мне скучно думать.
И в самом деле, думать не хотелось, уж очень волшебное было все кругом.
— Знаешь, мне хочется полетать, — сказала Маня.
— Давай полетим.
Девочки подпрыгнули, и словно что-то подхватило их и понесло по воздуху. Они поднялись выше кустов, перелетели через забор, поднялись ещё выше и полетели, всё так же взявшись за руки, над верхушками леса. Летать было удивительно приятно, а главное, очень легко. Гораздо легче, чем плавать. Обе девочки плавать не умели, но Аня просто не умела, а Маня говорила, что умеет, только не хочет.
— Правда, как легко летать? — спросила Аня. — Наверно, это нас лунный свет поддерживает.
— М-м-м, — отвечала Маня.
— А ты чего дёргаешься?
— Нога чешется.
— Почеши.
Но чесаться на лету Маня не умела. Надо было где-то остановиться. Девочки встали на первое попавшееся облачко. Оно под ними не провалилось, а спружинило, как мягкий диван. Маня почесала ногу.
Полетели дальше. Очень хорошо было лететь, только Маня снова начала дёргаться.
— Опять чешется? — спросила Аня.
— Угу. Комары накусали.
— Где тут комары? Один лунный свет.
— Они меня ещё днём накусали.
Ну, что тут поделаешь? Остановились. Опять полетели.
Внизу, под ногами, неслышно промелькнула какая-то ночная птица.
— Что это? — спросила Маня.
— Наверно, сова.
— Ой, сов я боюсь!
— Не имеешь права. Ты ведь мышей боишься, да?
— Боюсь.
— А совы едят мышей. Они едят того, кого ты боишься. Значит, ты не должна бояться сов. Ясно?
— Ясно, — сказала Маня. — Только я ничего не поняла.
Аня в воздухе почему-то совсем не боялась и чувствовала себя лучше, чем на земле. А Маня побаивалась и то и дело останавливалась что-нибудь почесать. Аня всё это терпела, пока Маня не заявила, что у нее чешется хвост.
— Врёшь, у тебя хвоста нет, — сказала Аня. — Ведь не может чесаться то, чего нет?
— Есть у меня хвост, ведь я произошла от обезьяны, — ответила Маня и показала Ане хвост. Очень маленький, он едва торчал из-под платья.
Пришлось опять встать на облако.
— Ну знаешь, с такими остановками прямо неинтересно летать — сказала Аня. — Никакой волшебности, даже скучно.
И как только сказала, лунный свет погас. Наверно, это ветер завесил Месяц синими штанами.
— Ой, боюсь! — пискнула Маня.
— А я ничего не боюсь, — похвасталась Аня. — Ни мышей, ни лягушек, ни змей, ни темноты.
И соврала, потому что душа у нее была в правой пятке. Она потерла пятку, и душа оттуда ушла.
— Как же мы вернемся домой? — спросила Маня. — Ничего не видно!
Но тут Месяц опять засветил, и девочки увидели перед собой блестящую покатую дорогу, вроде большущей ледяной горки, которая с неба вела прямо на территорию.
— Поедем? — спросила Маня.
— А на чём? Санок у нас нет.
— На животах.
Они легли на животы и съехали по блестящей дороге к пятому домику. И каким-то непонятным образом оказались сразу в своих кроватках. Кругом спали дети, и часы тикали по-обычному: тик-так.
— Ты спишь? — спросила Маня.
— Нет, я же сказала тебе, что никогда не буду спать.
— Я тоже никогда не буду.
Обе уже спали.
— Знаете, дети, — сказала Зинаида Петровна, — кто-то у нас в пятой группе бродит по ночам. Кто из вас бродит, признавайтесь!
Маня покраснела и сказала быстро:
— Только не я.
Аня побледнела и сказала:
— Это я.
— Это мы, — поправила Маня. — Не я, а мы.
— Очень плохо, — сказала Зинаида Петровна. Ночью надо спать, а не бродить.
— А мы и не бродим, мы летаем, — заявила Маня. — Летать гораздо легче, чем бродить.
— На чем же вы летаете? На самолёте?
— На руках, на ногах, на голове, — затараторила Маня.
— На лунном свете, — прибавила Аня.
— А кто из вас на террасе скрипит и охает? Кряхтит и потрескивает?
— Это Шкаф, — ответила Аня.
— Шкаф Коллективович, — поправила Маня. — И ещё у него сын, Телевизор Шкафович, только он сейчас в починке.
— Ну вот что, девочки, — сказала Зинаида Петровна. — Эти ночные походы надо прекратить. Летайте сколько хотите, но только во сне. Детям часто снится, что они летают. Это значит, что они растут.
— Я, значит, очень быстро расту, — сказал Серёжа Давыдов, — потому что я во сне очень высоко летаю. Прямо в космосе, честное слово!
— Врёшь, — сказал Саша Савин, — нигде ты в космосе не летаешь.
— А ты откуда знаешь, что не летаю? Это мои сны, а не твои.
— А я твои сны изнутри тебя вижу. Никаким космосом там и не пахнет. Самое высокое — в стратосфере.
— А ты совсем нигде не летаешь. Я твои сны тоже изнутри тебя смотрел.
— Нет, я летаю, но не выше воздуха.
Заспорили о том, кто летает, а кто нет. Женечка Яхонтов сказал:
— Я во сне не летаю. Я во сне ползаю, как черепаха.
Оказывается, каждый во сне что-то делал: летал, бегал, плавал, прыгал, ползал или чесался.
Одна Зинаида Петровна ничего во сне не делала, потому что она была уже большая и росла не в длину, а в ширину.
— Ну, довольно хвастаться, — сказала она. — Давайте лучше договоримся. Первое: спать всю ночь по-хорошему, не бродить, не кряхтеть, не скрипеть, со шкафами не разговаривать. Договорились?
— Договорились! — закричали ребята, и Аня с Маней тоже.
— Второе: если кто-нибудь увидит во сне, что он ползает, бегает, прыгает, плавает или летает, запомнить этот сон и на другое утро рассказать всем, договорились?
— Договорились!
— Смотрите, уговор дороже денег, — сказала Зинаида Петровна.
— Каких денег? — спросила Аня.
— Любых, — ответила Зинаида Петровна и так на Аню поглядела, что у той вопрос, чесавшийся на языке, перестал чесаться и пропал.
И все пошли в лес.
А там, на пригорке, где солнышко пригревает, оказывается, уже поспела земляника. Дети на нее набросились, хватали и ели сладкие, душистые ягоды. Одна Аня Зайцева не ела землянику, а только нюхала.
— Аня, почему ты не ешь ягод? — спросила Зинаида Петровна.
— Они немытые, — ответила Аня, — мне мама не разрешает.
— Молодец, Аня, — сказала Зинаида Петровна, — маму всегда надо слушаться.
— А мне мама немытые разрешает! — закричала Маня. — Мне она всё разрешает, воду сырую прямо из крана и молоко с помидорами. Один раз я даже из лужи пила, честное слово!
— Ну, это уж ты напрасно, — сказала Зинаида Петровна. — И фрукты и овощи лучше мыть перед едой. И руки — тоже. А земляничку, здесь, в лесу, прямо с кустика, можно и немытую съесть — она чистая.
— А я один раз даже свечку ела! — не унималась Маня.
— А я… — закричали ребята. — А я…
Оказалось, что всякий что-нибудь такое да ел. Больше всех отличился Серёжа Давыдов. Он ел зубную пасту.
— И как, вкусно?
— Не особенно, — признался Серёжа.
А потом Зинаида Петровна рассказывала ребятам про своё детство. Когда она была маленькая — во время войны, — был голод. И совсем нечего было есть. Хлеб выдавали по карточкам. А карточки — это такие бумажные листки, от них ножницами отрезают талоны, квадратики. И за такой талон человеку дают хлеба.
— Сколько? — спросила Аня.
— Двести граммов, триста, четыреста. Как где и как кому. Тяжело человек работает — и хлеба ему больше.
— Ну, четыреста — это слишком много, — сказал Саша Савин. — Я лично хлеб терпеть не могу и никогда не съел бы четыреста граммов.
— Это когда есть другая еда. А если, кроме хлеба, ничего нет, то четыреста граммов в день — это не много, а мало. А в Ленинграде одно время сто двадцать пять выдавали. Это очень маленький кусочек.
— Вот такой? — спрашивали ребята.
— Нет, ещё меньше. И всякий человек, который знает, что такое голод, не будет капризничать с едой. Говорить: «терпеть не могу хлеба». И не будет есть зубную пасту, как некоторые.
Серёжа Давыдов покраснел и пообещал, что больше зубной пасты есть не будет.
— Я вместо неё творог буду есть. Почти такой же противный.
— Ну, а теперь поиграйте в салочки, а то засиделись, заговорились, — сказала Зинаида Петровна.
Ребята стали играть в салочки, а Аня подошла к Зинаиде Петровне и спросила:
— Что такое ночь? Такое время дня? Или такое время года?
— Такое время суток. Иди, Аня, побегай.
Но Аня не стала бегать. Она пошла под большую берёзу, села там на корточки и внимательно глядела куда-то в траву.
— Опять цыплят высиживаешь? — кричали ей ребята.
А она вовсе не цыплят высиживала, а думала. Про ночь ей было уже ясно. Она думала о большом и маленьком. Почему большое издали кажется маленьким?
Вот идет зелёный слон. Оборачивается,
Весь раскачивается,
Укорачивается.
Вот идет зелёный слон. Он качается,
Удаляется
И уменьшается.
Уменьшается везде, со всех сторон,
Стал как будто бы слоненок, а не слон.
Но ещё, ещё, ещё
Уменьшается.
Уменьшение его
Не кончается!
Вот трава ему дошла до головы,
И пропал зелёный слон среди травы…
Не могу понять: какого роста он?
Может, это был кузнечик,
А не слон?
Наступила новая ночь. Аня с Маней лежали в своих кроватках и изо всех сил старались заснуть. Они ведь обещали Зинаиде Петровне всю ночь спать, видеть сны и всё, что увидят, рассказать ей и ребятам.
Но вот беда: чтобы увидеть сон, надо заснуть! А вот заснуть-то им никак не удавалось. Они зажимали глаза ладошками: не закрываются, и все! Другие ребята давно уже спали, а Аня и Маня — нет.
— Говорят, чтобы заснуть, надо считать до тысячи, — сказала шёпотом Маня. — Жаль, что я считать не умею.
— Я много раз считала и ни разу не заснула, — ответила Аня.
В комнате было не так светло, как в предыдущие ночи, потому что месяц уже порядочно убыл и светил теперь не голубым светом, а, пожалуй, зеленым.
Девочки лежали и вздыхали.
— Аня, ты спишь? — окликнула Маня.
— Сплю. А ты?
— Тоже.
Ещё полежали. Опять спрашивает Маня:
— Спишь?
— Сплю. А ты мне не мешай.
— Сны видишь?
— Пока нет. Видела корову, только не во сне, а в бессоннице.
— Большая корова?
— Средняя.
Опять полежали. На этот раз заговорила Аня:
— Слушай, если бы ты была коровой, какого бы цвета ты хотела быть?
— Белой, с чёрными пятнами, — ответила Маня. — А ты?
— Песочной.
— Песочных коров не бывает.
— Нет, бывает. Я своими глазами такую корову видела.
— Нет, не видела.
— Нет, видела! Ты что, мне не веришь?
Аня захлопала глазами, выдавила две большие слезы и начала попискивать:
— И-и-и-и-и!
— По ночам рыдать нельзя, — сказала Маня. — Ты забыла?
Аня вспомнила, что Зинаида Петровна запретила рыдать по ночам, сразу же перестала. Говорит:
— А я и не рыдаю. Я уже эту привычку бросила.
Притихли девочки, лежат смирно, а сон всё не идет. Трудно, оказывается, заснуть, когда стараешься.
— Давай походим, — предложила Маня. — Тихонько-тихонько, тише мышей.
— А Зинаида Петровна бродить по ночам запретила. Мы же с ней договорились.
— То «бродить», а то «ходить». Совсем другое дело.
Ане не верилось, что «ходить» и «бродить» — разные вещи. Но очень уж скучно было лежать. Она согласилась.
— Ладно, походим.
Девочки вылезли из-под одеял, надели тапочки и осторожно, чтобы не скрипнуть, вышли из спальни. Ночь была как ночь, только не голубая, а зеленоватая.
Аня спросила:
— Маня, а ты знаешь, что такое ночь?
— Ночь — это такое время ночи, — быстро ответила Маня.
— Вот и врёшь.
— Не вру, а ошибаюсь.
— Вот и ошибаешься. Мне Зинаида Петровна объяснила: ночь — это такое время суток.
— Не всё ли равно: время ночи или время суток? Было бы весело!
Вышли на территорию. Всё кругом было незнакомое, зеленоватое, как вода в аквариуме, только без рыбок.
— Давай полетаем! — предложила Маня. — Как тогда!
— Ладно, — сказала Аня. — Только, чур, не чесаться на облаках, а то скучно ждать.
— Чур! — согласилась Маня.
Девочки взялись за руки и подпрыгнули. Но не полетели, как тогда, а опять опустились на землю. Даже подошвами пристукнули, как всегда, когда прыгнешь.
— Надо постараться, — сказала Маня. — Если выше подпрыгнем — полетим.
Постарались. Подпрыгнули выше. Не помогло: только подошвами громче пристукнули.
— Надо надуться, — сказала Маня. — Если надуемся — полетим.
Надулись девочки изо всех сил. Прыгнули. Опять не полетели. Тут Аня догадалась, почему.
— Лунного света мало.
И в самом деле, лунного света было маловато. Кстати, куда девался Месяц? На небе его не было. Может быть, опять на клумбе лежит?
И правда, выглянули из-за кустов и увидели, что на большой клумбе, в самой середине лежит что-то светлое. Только не круглое, а продолговатое, изогнутое. Видно, это не Месяц, а Полумесяц. Очень узенький, тонкий, худой, похожий на ломтик голландского сыра. Лежит и сияет зеленоватым светом, как у светляка, только поярче. А может быть, это всё-таки, Месяц?