Ерохин и винтовку два раза пристреливал и расстояние до своих ориентиров проверил по дальномеру, все было верно, а промахи продолжались.
«Может быть, у меня с глазами неладно?» - подумал Ерохин и отправился в медсанбат. Но и глаза были в порядке.
Ерохин совсем заскучал. Пошел к командиру батареи, капитану Черенцову, не поможет ли артиллерист.
- Прямо, - говорит, - хоть от звания снайпера отказывайся. Стреляю как нельзя аккуратнее, а пули мимо и мимо. Ума не приложу, в чем тут загвоздка.
- Так, так… - задумчиво пробормотал Череицов. - Значит, через реку стреляешь и мажешь. А как ты целишься?
- Как целюсь? - переспросил Ерохин. - Нормально, товарищ капитан. Согласно уставу.
- Ну, а в мороз согласно уставу как целишься?
- В мороз поправку делаю - выше беру.
А почему?
- Ну, это известно. В холод воздух плотнее и пуля ниже летит.
- Правильно, Ерохин. В холод пуля ниже летит. А ведь над рекой воздух тоже холоднее. Вот траектория и снижается. Конечно, на 300-400 метров это значения не имеет. Но у тебя выстрелы далекие, мишени мелкие. Тебе реку учитывать надо.
В глазах Ерохина загорелись голубые огоньки, и он даже чертыхнулся с досады.
- Как я эту метереологию упустил! Ясное дело - в ней вся причина.
На следующий вечер, когда Ерохин вернулся с «охоты», его нельзя было узнать. Куда девались его мрачность и злость! Не ожидая вопроса командира взвода, снайпер весело отрапортовал:
- Разрешите доложить, товарищ лейтенант. На опушке рощи Фигурная уничтожил артиллерийского наблюдателя. У ориентира номер два вывел из строя связного. Расход боеприпасов - два патрона.
Вскоре Ерохин сам начал обучать молодых снайперов. Он посвящал их во все тонкости стрелковой науки, но особенно напирал на «метереологию» и никогда не забывал рассказать, какого он дал маху, стреляя через Днепр.
Враг в воздухе
Час был ранний, и утренняя роса прибила пыль на дороге. Рота прошла уже 30 километров, а до передовых было еще не близко. Над низинами стоял туман, и бойцы поеживались от холода.
Вдруг впереди раздался протяжный, завывающий гул. - Воздух! - скомандовал лейтенант и поднял правую руку.
«Юнкерсы» появились из-за леса. Три, три и еще три. Их узкие тени быстро скользили по жнивью.
Боец второго взвода Алексей Родионов соскочил вслед за товарищами в заросшую лопухом придорожную канаву. Подняв пыльное лицо к небу, смотрел он, как приближаются самолеты.
Они сделали широкий разворот и устремились к дороге. От переднего отделилась стайка черных черточек. Секунду они летели вслед за «Юнкерсом», потом с нарастающим свистом описали дугу и потрясли землю тройным ревущим раскатом.
Еще не успели осесть густые столбы разрывов, а уже вниз летели новые бомбы, молотя поле чудовищными ударами.
Родионов вскинул винтовку и сердито прищурился, ловя на мушку широкое крыло с черным крестом. Красная линия трассирующей пули взметнулась кверху и угасла далеко за хвостом самолета.
Родионовым овладела ярость. Он выругался, выстрелил еще раз - и еще раз промахнулся. С обидой и злостью рванул он рукоятку затвора, выкидывая пустую гильзу, и вдруг вспомнил осень на Каме…
Смеркается. Он стоит в камышах, а на желтом фоне вечерней зари проносятся черные силуэты уток. От быстрых взмахов их крыльев свист стоит в воздухе.
Родионов вскидывает свою берданку - конец ствола далеко впереди летящей стаи. Гремит выстрел, и утка, будто ее кто-то изо всех сил ударил палкой, камнем падает вниз…
Все это мгновенно промелькнуло в голове Родионова. Самолеты, сделав разворот, вновь заходили на бомбежку. Родионов плотно сжал губы. Ствол его винтовки резко метнулся в сторону. Теперь мушка глядела далеко впереди головного «Юнкерса».
Родионов нажал на спуск. Красная трасса неторопливо поднялась вверх, и вдруг в темном брюхе самолета вспыхнула белая искра. «Юнкерс» как бы замер на месте, потом качнулся и, оставляя за собой хвост черного дыма, понесся к земле.
От страшного взрыва судорожно дрогнул осенний воздух, дрогнуло голое поле, и над грудой искореженного металла взметнулось высокое пламя.
Винтовочной пулей, кусочком свинца, который весит меньше 10 граммов, Родионов уничтожил громадную быстроходную машину врага. Ему помог охотничий опыт: он стрелял в самолет, как в летящую птицу.
Не думайте, что это легко. Ведь попасть в летящий самолет совсем не то, что в пехотинца, притаившегося на одном месте.
Неопытный стрелок направит свою мушку прямо в самолет и обязательно промахнется. Правда, пуля летит быстро, но все же, чтобы пролететь 500 метров, ей надо потратить восемь десятых секунды. А современный боевой самолет за секунду проходит больше 200 метров. Вот и рассчитайте, насколько же он уйдет от того места, где был в момент выстрела!
Стрелять так - значит без толку тратить патроны. Чтобы попасть, надо целиться не в самый самолет, а в то место, где его еще нет, но где он будет через секунду.
Нелегко угадать тот невидимый перекресток, где летящая пуля встретится с летящей машиной.
Стрелок должен мгновенно определить высоту и скорость самолета, мгновенно сообразить, сколько времени уйдет на полет пули, мгновенно наметить невидимую точку впереди самолета и мгновенно спустить курок.
Целиться прямо в самолет можно только тогда, когда он пикирует на стрелка или уходит после пикирования. А это бывает не так уж часто. Во всех остальных случаях без «упреждения» не попадешь. И чем выше и быстрее летит самолет, тем больше приходится брать упреждение.
«Черный бизон»
Если по воздушному врагу стреляют, как по летящей птице, то по броневикам, танкеткам и мотоциклам стреляют, как по бегущему зверю. Это тоже не всякий сумеет.
Хорошо, если машина идет прямо на стрелка или прямо от него. Тогда по ней можно бить, как по неподвижной мишени.
Во время боев на западном берегу Немана был такой случай.
Пытаясь задержать наше наступление, фашисты перешли в контратаку. Впереди двигались танки. С ходу открыв огонь, ворвались они на окраину села.
А там - только взвод нашей пехоты. Еще и окопов отрыть не успели. Тут и неробкий человек растеряется.
Достал младший сержант Юрьев из подсумка обойму с бронебойными пулями (у них головки черные) и зарядил винтовку. Ведущая машина ползет прямо на него. Идет, как корабль в море. Из-под широких гусениц взлетают волны жидкой грязи.
Видит уже Юрьев черного бизона, намалеванного на лобовой броне, видит, как поворачивается низкая башня.
Во рту пересохло, сердце бьется звонко и часто, но страха нет, только злость и задор. Прильнул боец щекой к прикладу, выжидает.
Все ближе и ближе бронированная машина.
Сто метров… Девяносто… Восемьдесят… Семьдесят…
Юрьев поймал на мушку смотровую щель и выстрелил.
Танк резко свернул в сторону, как слепой, ткнулся в столетнюю сосну, отскочил и врезался в кирпичный сарай. Густое облако красной пыли поднялось над крышей.
Метким выстрелом Юрьев убил водителя, и танк с черным бизоном, лишенный управления, попал в руки советских бойцов.
По едущим и бегущим
Но не всякий раз так везет стрелку. Ведь на войне дороги не заказаны, враг движется в любом направлении: захочет - вправо, захочет - влево, захочет - наискосок.
Под огнем для него шутки плохи: замешкается - погибнет. И самый ленивый увалень, когда над головой посвистывают пули, бежит во всю прыть.
Да вдобавок еще, если местность неровная, то нырнет в ложбину так, что его и не увидишь, то внезапно появится на бугре, чтобы через секунду исчезнуть снова. Вот и попробуй - попади!
Прицелишься прямо в него - промахнешься: пока пуля будет лететь, враг успеет уйти от нее в сторону. Но у хорошего стрелка пуля не опаздывает. Бегущих и едущих он разит быстрее молнии и обязательно с упреждением. Об упреждении он не забывает никогда.
Так чаще всего приходится стрелять по броневикам, автомашинам, мотоциклам, по кавалеристам и перебегающим пехотинцам.
Магическое стекло
Эта битва длится тысячелетиями и не стихает ни на секунду. Силы воюющих не равны. Природа в ярости обрушивается на своего тщедушного противника зноем и холодом, засухами и наводнениями, ураганами, землетрясениями и моровыми поветриями. В ее грандиозном арсенале множество разрушительных средств.
Но человек не сдается. С поразительным мужеством и упорством выбивает он грозного врага из укрепленных рубежей.
Ученые - этот разведывательный отряд человечества - проникают в тайны природы, изучают ее секретное оружие, разгадывают ее смертоубийственные замыслы.
Когда эта схватка начиналась, у человека было лишь оборонительное оружие для того, чтобы защитить свою жизнь. Прежде всего он вооружил руку. Но этого было мало, чтобы перейти в наступление. Без разведки воевать нельзя, а для этого надо было вооружить и другие органы чувств, прежде всего глаз.
Человеческий глаз - сложный и изумительный инструмент. Он воспринимает сто пятьдесят оттенков цвета, днем различает предметы под ничтожным углом зрения, а ночью при совершенно прозрачной атмосфере мог бы увидеть пламя свечи на расстоянии… 27 километров. И все же он далек от совершенства.
Человеческий глаз плохо различает цвета в сумерках и в тумане, становится беспомощным, если имеет дело с мелким и далеким предметом, не воспринимает очень быстрых движений и видит пространство рельефным только на небольшом расстоянии - около 500 метров.
Попытки изобрести оружие для глаз делались уже в глубокой древности.
При раскопке античных городов археологи нашли чечевицы, сделанные из горного хрусталя, берилла и других прозрачных минералов.
В XIII веке были изобретены очки, и шлифование чечевиц стало ремеслом, быстро распространившимся во всех странах.
Мастера, изготовлявшие очки, заметили, что если две или три чечевицы расположить определенным образом, то увеличение получается значительно большее. Такое соединение чечевиц назвали микроскопом.
Первые микроскопы продавали на ярмарках как забавные игрушки и называли их «стеклами для блох и комаров».
Много времени прошло с тех пор, пока наконец привратник городской ратуши Антоний Левенгук не превратил забавные «стекла для блох» в замечательный научный инструмент и не сделал с его помощью величайшее открытие.
В течение двадцати лет он обтачивал и шлифовал линзы и достиг в этом высокого совершенства. Он научился делать мельчайшие стекла размером меньше 1/8 дюйма. Они показывали ему предметы в сказочно огромном и ясном виде. Волосок под микроскопом превращался в ствол дерева, жало блохи - в копье, чешуйка кожи - в панцырь воина.
Посмотрев однажды своим «магическим глазом» в каплю воды, Левенгук проник в мир бесконечно малых существ, совершенно незримых и не известных до этого никому. Это были микробы.
Галилей показывает венецианцам свой телескоп.
Несколько раньше с помощью замечательных стекол разведчики человечества проникли в другой мир - мир бесконечно далекий.
В самом начале XVII столетия в голландском городе Миддельбурге была изобретена первая зрительная труба.
Сын крепостного инженера Яков Антонизсон, или Мециус, человек нелюдимый и скрытный, 17 октября 1608 года подал правительству Нидерландских Генеральных штатов прошение такого содержания:
«Два года тому назад упорным трудом и размышлением я дошел до изобретения инструмента, при помощи которого можно вполне ясно видеть далекие предметы, не различаемые вовсе или смутно различаемые простыми глазами. Прилагаемый пробный экземпляр изготовлен из плохого материала, но по заключению его превосходительства и других лиц, имевших случай сравнивать оба инструмента, он в смысле действия ни в чем не уступает изготовленному в недавнее время миддельбургским гражданином У.Э.Д.М.».
Кто же скрывался за этими инициалами?
Это был оптик Липперсгейм, родом из Везеля. Еще 2 октября, то есть опередив Мециуса на две недели, он представил правительству «инструмент для смотрения вдаль». Нидерланды в это время воевали с Испанией. Изобретатель считал, что его инструмент может быть полезен для полководцев, просил дать ему привилегию на тридцать лет и назначить пенсию. Свое изобретение он обещал держать в строгой тайне.
Была назначена испытательная комиссия, которая поручила Липперсгейму сделать на пробу такой же инструмент с чечевицами из горного хрусталя и притом одновременно для обоих глаз. Оптик сделал две такие трубы и получил крупное вознаграждение. В привилегии же ему отказали. Комиссия решила ничем не гарантировать право на это изобретение, так как оно оспаривалось Мециусом.
Несмотря на то что изобретение было окружено глубокой тайной, слухи о нем как-то дошли до французского поста в Гааге Жанена.
Посол попробовал купить замечательную трубу у Липперсгейма и обещал ему щедрое вознаграждение. Однако мастер отказался наотрез. Тогда Жанен подослал к нему шпиона - французского солдата, имевшего большую сноровку в механическом искусстве. То ли шпион втерся в доверие к изобретателю, то ли попросту тайком забрался в его мастерскую, во всяком случае ему удалось разузнать, как изготовляется этот инструмент, а вскоре предприимчивый посол получил в подарок от нидерландского правительства две трубы для своего короля.
Жанен считал изобретение чрезвычайно важным для армии и 28 декабря 1608 года написал об этом подробное донесение Генриху IV.