Суворовские «снайперы» блестяще выдержали боевой экзамен.
Сражение началось еще до рассвета, да к тому же стоял густой туман, и они целились на огни турецких выстрелов. Когда штурмующие колонны, приставив лестницы, полезли на стены, отборные стрелки своим огнем буквально не давали врагу поднять голову. Лишь только турок показывался, как тут же падал, сраженный пулей. Русские под огневым прикрытием без особых потерь ворвались в неприступный Измаил.
Участник суворовского похода в Италию описывает, как русские егеря-охотники, сочетая огонь со штыковым ударом, обращали в бегство превосходящие силы французов:
«Стрелков французских было более чем втрое против нас, и пули их стали носиться между нас, как овода в летнюю пору.
Охотники выжидали и, подпустив врага шагов на полтораста, пустили губительный огонь свой. Ни одна пуля не пошла на ветер: цепь врага видимо обредела, она приостановилась. Но к нам принеслась вторая их линия с резервами…
Хитрости егерские
Для воспитания русского стрелка немало сделал и Г.А. Потемкин. Он не был крупным полководцем, но легко схватывал и быстро осуществлял идеи своих знаменитых современников Румянцева и Суворова. Подобно им, Потемкин боролся с подражанием иностранной муштре и хотел обучить солдата действовать «яко в самом бою».
По-суворовски кратко говорил Потемкин об обмундировании русской армии: «Туалет солдатский должен быть таков, что встал, то и готов».
Подобно Суворову, он считал, что солдат надо обучать «скорому и верному прикладу… всемерно стараясь, чтобы они доведены были до совершенного искусства и могли бы как с пики, так и с руки попадать в цель безошибочно».
Меткой стрельбе посвящен ряд приказов и наставлений Потемкина. «Я бы желал, - пишет он капитану Шульцу в 1788 году, - чтобы егери другой стрельбы не делали, как цельной и проворной, из чего выйдет лучший огонь батальный».
Боевой опыт Румянцева и Суворова он использовал через год в «Правилах для обучения егерей».
Егерь должен был держать ружье «в чистоте нужной, не простирая сие до полирования железа, вредного оружию и умножающего труды, бесполезные солдату», знать «пропорцию заряда в порохе и пулях», а главное - уметь «заряжать проворно, но исправно, целить верно и стрелять правильно и скоро».
Лучшие стрелки, первыми начиная бой, действовали впереди линейных войск, на кратчайшем расстоянии от неприятеля.
Им нужно было уметь применяться к местности и маскироваться. Поэтому было приказано обучать егерей «подпалзывать скрытно местами, скрываться в ямах и впадинах, прятаться за камни, кусты, возвышения и, укрывшись, стрелять и, ложась на спину, заряжать ружье». Вместо красных шапок, которые неудобны, «ибо издали видны», егеря получили темнозеленые.
Считая непростительным, чтобы «страж целости отечества», то есть солдат, «удручен был прихотьми, происходящими от вертопрахов», Потемкин искоренял «мелочи ружистики» и «плацевые экзерциции» и смело внедрял в регулярную армию боевые приемы «легкого войска». Потемкинские стрелки обучались делать засады, внезапно нападать на врага и побеждать его русской смекалкой.
В указе на имя генерала Салтыкова Потемкин советовал показать стрелкам «хитрости егерские для обмана и скрытия их места, как-то: ставить каску в стороне от себя, дабы давать неприятелю через то пустую цель и тем спасать себя, прикидываться убитым и приближающегося неприятеля убивать».
«Ежели приложить старание…»
Егерские части были школой лучшего стрелка и лучшего боевого командира. Здесь воспитывались прославленные герои Отечественной войны 1812 года.
Еще будучи в звании генерал-майора, Кутузов командовал Бугским егерским корпусом, Багратион и Барклай-де-Толли командовали егерскими батальонами.
Не обращая внимания на злопыхательство «иноземных выучеников», Кутузов требовал «особого попечения» искусству меткой стрельбы.
«Сия часть, - писал он 19 февраля 1788 года, - во всех батальонах имеет весьма слабое начало, а об успехе оной сомневаться не можно, ежели приложить старание и откинуть старинное предубеждение, будто бы российского солдата стрелять цельно выучить не можно».
Имя его неизвестно
Русские егеря не обманули надежд Кутузова. И под стенами Измаила и в жестоких схватках с наполеоновскими полчищами они вызывали восхищение своим мужеством и искусством даже у врагов.
…Шел упорный бой в предместьях Смоленска. Французская артиллерия расположилась на высоком валу, прилегавшем к старой крепостной стене. Русские егеря, укрывшись в садах и за ветлами, окаймлявшими правый берег Днепра, меткой стрельбой наводили на врага ужас. Все усилия выбить русских с занимаемых позиций были тщетны. Особенное внимание французов привлекал один пункт на правом берегу Днепра, откуда велась беспрерывная и поразительно меткая стрельба.
Лишь после долгих поисков французам удалось обнаружить искусного стрелка. Он укрылся за прибрежными ивами и оттуда разил без промаха.
Французы вступили с ним в поединок. Они стреляли и поодиночке и залпами, но русский егерь был неуязвим. Тогда французы выкатили пушку, пытаясь ядрами уничтожить храбреца. Но не помогло и это. Едва рассеялись клубы порохового дыма, как меткие пули вновь начали поражать французов. Целый день длился этот неравный поединок. Лишь под вечер русский солдат прекратил стрельбу. «Вероятно, оставил свою позицию», - решили французские артиллеристы.
«Мастера ремесла своего»
Искусство и мужество русских солдат были испытаны огнем войны двенадцатого года.
Они изумляли и друзей и врагов. Даже французы называли армию Кутузова армией героев.
«Из всех сражений, мною данных, - говорил Наполеон, - самое ужасное то, которое я дал под Москвой, Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».
Великая армия, перед которой склонилась вся Европа, была разгромлена и уничтожена русскими.
Шестьсот восемь тысяч великолепно обученных солдат вторглись в Россию, но обратно вернулись немногие.
При отступлении из трехсот восьмидесяти тысяч человек французской главной армии через западную границу перешло всего тысяча вооруженных и две тысячи безоружных. Только фланговым корпусам Макдональда, Шварценберга и Ренье удалось спастись от окончательного истребления.
Русским егерям и застрельщикам была дана «свобода действовать по своему разумению». Как в жарком споре само приходит на ум меткое слово, так в жестокой борьбе рождались новые приемы, не предусмотренные ни одним уставом.
Русские стрелки устраивали засады, придумывали всяческие хитрости, воевали не числом, а уменьем.
Высмотрит егерь партию французов, разведет костер да подбросит в него сырых веток, чтобы дыму больше было. Французы и бредут на огонь. А егерь на лыжах скользит по лесной тропинке. Обойдет с другой стороны, схоронится в сугробе или притаится в груде сухого валежника. Ждет терпеливо, пока неприятель сгрудится у костра, а потом спокойно выцеливает офицера.
Сторожили егеря у хлебных амбаров, куда французы заходили пограбить; сторожили у мерзлых конских туш, как охотник у привады сторожит медведя.
Смерть подстерегала отступающих французов за каждым деревом, за каждым холмом.
- Как воюют эти русские! Бог мой, как они воюют! - с тоской говорили наполеоновские ветераны, видавшие и пирамиды Египта и голые скалы Испании.
Подозрительно оглядывали они заснеженные перелески, и в сердце их закрадывалось щемящее чувство страха. Может быть, целится уже невидимый стрелок? Может быть, пошлет сейчас роковую пулю, свиста которой не услышать?
Из опыта Отечественной войны возникли «Правила рассыпного строя, или Наставление о рассыпном действии пехоты». Эта замечательная книга была издана Главным штабом 1-й армии в 1818 году.
Она учила егерей и застрельщиков сражаться в одиночку, не забывая, однако, о том, что всегда следует огнем выручать товарища.
Пуля, говорилось в «Правилах», летит самовольно, только если ружье в руках «неуча». Такая пуля врагу не страшна, а, напротив, «ободряет его». Иное дело, когда ружье в опытных руках. Тут уж успех стрельбы «не будет зависеть от случайности».
Чтобы метко попадать в цель, нужно правильно судить «об отдаленности предметов». Поэтому офицеры, «заставляя солдата маршировать или бегать», должны «показывать ему какое-либо дерево, дом, ограду или другой видный предмет, спрашивая, в каком он полагает его расстоянии; потом приказывать считать шаги до этого предмета и таким образом узнавать свою ошибку… Начинать с малых дистанций - с тридцати до пятидесяти шагов - и потом увеличивать оные постепенно до двухсот и до пятисот шагов…» Умение «угадывать верно расстояние есть основание цельной стрельбы».
Но этого мало. Стрелок, приобретя «твердый навык хорошо зарядить, верно прицелиться и метко стрелять во всяком положении, стоя на коленях, сидя и лежа, а равно и на походе», должен еще знать, как высоко летит пуля на разных расстояниях, должен беспрестанно наблюдать «всю под вы- стрелами его лежащую окружность», ловко переползать, проворно бегать и искусно маскироваться.
Егерей и застрельщиков, которые умели все это делать в совершенстве, «Правила» называют «мастерами ремесла своего».
Казацкая выучка
Еще не так давно у некоторых африканских племен существовал обычай: каждый юноша, когда ему исполнялось шестнадцать лет, должен был подвергнуться испытанию.
Старшие раздевали его, размалевывали с ног до головы белой краской, давали щит, копье и, проводив до ближайшей опушки, говорили:
- Пока с тебя не слиняет краска, лучше не попадайся нам на глаза. Заметим тебя белого - убьем.
Мальчик знал, что суровые наставники слов на ветер не бросают, и старался забраться куда-нибудь подальше в лесную глушь. Там он и жил, пока не исчезало последнее белое пятнышко. А краска была прочная и держалась не меньше месяца. Все это время юноша должен был сам заботиться о себе. Дичь он убивал копьем, огонь добывал трением палочек, одежду делал из шкур убитых зверей, шалаш строил из веток и листьев.
Плохо приходилось испытуемому, если он не знал назубок лесной науки: либо он погибал от голода, либо попадал в когти хищного зверя. Зато выдержавший трудное испытание гордо шагал домой: теперь он был настоящий воин и охотник.
Пикет на кубанских линиях.
Не каждый мог сделаться пластуном. Там, где спорили обоюдная отвага и хитрость, где куст мог внезапно ожить, где у птицы мог оказаться человеческий голос, - там нередко один замеченный след решал судьбу воина. Тот не годился «пластуновать», кто не умел обнаружить след противника и прочесть по нему, куда направлен его удар.
Настоящий пластун умел неслышно пробираться в трескучем камыше и ловко «убирал» за собой собственный след. Если по росистой траве или свежему снегу след тянулся за ним неотступно, пластун «запутывал» его: прыгал на одной ноге и, повернувшись спиной к цели своего поиска, шел пятками наперед. Про такого пластуна говорили, что он «задкует» - хитрит, как старый заяц.